После обеда Лю Цин тщательно оделся и, прихватив с собой небольшую дорожную сумку, прошел во двор к деревенскому старосте. Со словами «я хочу сделать признание» он постучал в дверь к Жань Дундун. Прошла какая-то секунда – и на пороге объявилась Жань Дундун.
Лю Цин произнес:
– Когда ко мне для оформления бумаг приходила Ся Бинцин, в здании, где я работал, ремонтировали фасад – на нем частично обвалилась плитка, поэтому рабочие сперва убрали плитку, а потом приступили к покраске…
«Интересно, – подумала Жань Дундун, – куда делось его заикание? Почему он совсем не заикается? И даже не волнуется, будто у нас тут праздный разговор».
– Как-то раз, – продолжал Лю Цин, – примерно часов в десять утра ко мне на консультацию снова пришла Ся Бинцин. Мы с ней сидели над договором, когда вдруг рядом послышался какой-то стук. Мы перепугались, а потом заметили за окном стоявшего на лесах рабочего, он стучал по стеклу и усиленно жестикулировал. Видя, что я никак не соображу, что ему нужно, он снял каску, вынул из нее пачку сигарет и, вставив одну сигарету в зубы, показал, что ему нужна зажигалка. Тогда я взял зажигалку, открыл окно и помог ему зажечь сигарету. Сделав затяжку, он меня поблагодарил и продолжил работу. Я сам-то тоже курильщик, смолю по несколько штук в день. В нашем здании для курения имелось специально отведенное место: слева от входа на веранде первого этажа находилась мусорка с железной чашей для окурков. Обычно возле этой мусорки всегда есть два-три курильщика, уходят одни – тут же приходят другие. Пока шел ремонт, там стали собираться и рабочие. И как-то раз я встретил там того самого парня, которому давал прикурить. Его звали И Чуньян, он сочинял стихи. Пока мы с ним разговаривали, он всучил мне несколько стихотворений, сказав, что хочет услышать мое мнение. Когда же я сказал, что не разбираюсь в поэзии, он произнес: «Просто прочитай и выбрось». Уже потом от других я узнал, что, пытаясь отыскать родственную душу или ценителя поэзии, он раздавал свои стихи каждому встречному,
Вернувшись в кабинет, я решил взглянуть на его стихи. Особенно меня поразило стихотворение под названием «Прикосновения», там были такие строки: «Всякий раз, прикасаясь ко мне, // Твои руки горят от трения, // Пускай твои пальцы так же грубы, как мои, // Моя кожа тает от них, // Таю весь я, // Твои пальцы тают вослед, // Я пытаюсь тебя найти, но тебя словно нет».
«Какое проникновенное стихотворение, – подумала Жань Дундун, – надо будет отправить Му Дафу».
– Хотя я не разбираюсь в поэзии, – продолжал Лю Цин, – оно меня потрясло, я даже решил при встрече подарить ему сигареты, но он мне больше не попадался. Наконец вечером тридцать первого мая наша с ним судьбоносная встреча состоялась. Было часов восемь вечера, я пришел в офис, чтобы взять деньги. Все наличные, которые мне передал У Вэньчао, я хранил на работе под ключом. Когда я уже погрузил деньги в рюкзак, меня вдруг словно пригвоздило к полу. Я присел и зажег сигарету. Впервые я делал это прямо в кабинете. «Если я возьму и вот так вот сбегу, как на меня посмотрит У Вэньчао? – подумал я. – Наверняка решит, что я аферист». Меня всегда очень заботило, что обо мне говорят другие, особенно друзья и родные. Да, деньги были нужны, но мне вовсе не хотелось, чтобы меня считали аферистом, и это стало камнем преткновения. Пока я раздумывал, как быть, раздался стук – я чуть не обмочился. Это снова был И Чуньян: как и в прошлый раз, ему понадобилась зажигалка. Я открыл окно и дал ему закурить. Когда он попытался вернуть зажигалку, я предложил, чтобы он забрал ее себе, но он отказался: мол, по правилам безопасности на строительных лесах не должно быть источников огня. Я уже успел сообразить, что он остался подработать в вечернюю смену. «Стихи прочитал? – поинтересовался И Чуньян. – Как, на твой взгляд, слишком low?» В ответ я поднял большой палец и назвал его гением. Он, чтобы не оставаться в долгу, произнес: «У тебя подруга красотка». Он решил, что Ся Бинцин – моя подруга. И тогда меня вдруг осенило, я даже не успел как следует все продумать. «Пусть она и красотка, – ответил я, – но от нее одни проблемы. У меня жена, ребенок, а она требует, чтобы я женился на ней». – «Так возьми и отшей ее», – сказал он. «Как я ее отошью?» – «Есть куча способов». – «Например?» Он только хитро улыбнулся. «Давай я дам тебе десять тысяч, а ты поможешь сделать так, чтобы я ее больше не видел?» – предложил я. Он вылупился, словно вместо меня уже видел большую кучу денег, и спросил: «Ты шутишь?» – «Это сделка, и я совершенно серьезен», – ответил я.
«Все они рассматривали это исключительно как сделку, – подумала Жань Дундун, – и Сюй Хайтао, и У Вэньчао говорили то же самое. Всем казалось, что это какая-то ерунда, будто судьба Ся Бинцин была каким-нибудь товаром».
– Потом я вытащил из сумки десять тысяч и передал ему, а заодно вручил фото Ся Бинцин, которое она приносила для оформления документов, и дал номер ее мобильника. Он оторопел, я тоже. Он – из-за того, что на ровном месте обрел такую крупную сумму, а я – из-за того, что смог довериться незнакомцу.
«Неужели ради такой сделки ты подключил бы кого-то из знакомых?» – подумала Жань Дундун.
– И Чуньян так разволновался, что даже обжег сигаретой губу. Выплюнув окурок, он спросил, где ему отыскать Ся Бинцин. Я сказал, что она живет в микрорайоне Баньшань. «Понял», – откликнулся он. «Кстати, можешь написать для нее стихотворение», – предложил я и тут же предостерег, чтобы он ни в коем случае не применял силу. «Понял», – повторил он. После этого он тут же ускользнул, даже про работу забыл.
Сперва Жань Дундун хотела всю эту информацию тут же проверить, но, побоявшись спугнуть Лю Цина, решила сделать это чуть позже, после его ареста.
– Я сделал это исключительно ради собственного спокойствия, – продолжал он. – Это было своего рода пожертвование для очистки совести. К тому теперь мне было что сказать У Вэньчао, хотя сам я не питал особых иллюзий касательно надежности И Чуньяна.
– А ты не думал о том, что И Чуньян может убить Ся Бинцин? – не выдержав, спросила Жань Дундун.
– Нет. Не могу себе представить, чтобы кто-то отважился на убийство ради десяти тысяч.
– Тогда чего ради ты взял и подарил ему эти десять тысяч?
– Думал, что он или пригрозит Ся Бинцин, или придумает что-то еще. Даже если бы он применил угрозу, я бы считал, что закрыл свой долг перед У Вэньчао. Если бы только его угроза возымела должное действие, можно было считать, что я со своей миссией справился.
На джипе деревенского старосты Жань Дундун и Лю Цин покинули деревню Айли. Пока они ехали, Жань Дундун думала о том, что чувство вины Лю Цина, с одной стороны, было вызвано Бу Чжилань, а с другой – местными жителями. Из-за того, что в деревне жизнь каждого была как на ладони, поведение любого человека здесь контролировалось и оценивалось окружающими, что позволяло сохранить традиционную этику. Подобно тому, как способна очищаться природа, деревня Айли также очищала каждого из своих жителей.
74
Жань Дундун расположилась в кресле у окна, местный полицейский Сяо Цзян вместе с Лю Цином сидели через проход. Донесся свист, и высокоскоростной поезд покинул станцию Куньмин. На несколько секунд Жань Дундун ощутила, как нечто тянет ее назад, словно кто-то легонько удерживает за штанину. Ее обуяла смесь самых разных эмоций: с одной стороны, ей хотелось побыстрее распутать дело, а с другой – она боялась негативной реакции со стороны родных. Раньше она всегда точно знала, куда вернется поле поездки – это был «дом», то есть место, где ее ждали Хуаньюй и Му Дафу. Но в этот раз она уже плохо представляла, куда именно ей ехать: к родителям, на квартиру №2202 по адресу Сицзянский университет, корпус 51, или же на квартиру №1101 в корпусе 15 микрорайона Хэтан, в которой сейчас проживал Му Дафу (если с ним была Хуаньюй)? К родителям, где ей пришлось бы выслушивать многочисленные упреки в свой адрес, ей не хотелось; в университетскую квартиру, где все наверняка уже заросло пылью, – тоже, но еще больше ей не хотелось к Му Дафу. Взвесив все за и против, она поняла, что единственным местом, куда ей хотелось вернуться, оставался ее кабинет. Она не была там с тех самых пор, как замначальника Ван отправил ее набираться сил, но сейчас чувствовала, что вполне дееспособна и готова вновь приступить к расследованию. Вчера после того, как Лю Цин сделал признание, ее тревожность спала, на душе полегчало, она чувствовала, что лед наконец-то тронулся.
Мелькавшая за окном трава еще не обновилась, деревья стояли голыми, воды в реке пока не прибавилось, жизнь таилась под землей или прямо в воздухе, дожидаясь своего часа. Она вдруг вспомнила своего помощника Шао Тяньвэя, по которому даже немного соскучилась. Три года назад его перевели из полицейского участка микрорайона Хэтан в Сицзянское отделение, и они стали работать вместе. Поначалу он называл ее «заместителем Жань», потом перешел на «наставницу Дун» и наконец остановился на «сестрице Жань». Она же сперва называла его полным именем Шао Тяньвэй, потом сократила его до «Тяньвэя» и наконец стала просто окликать – «Вэй». Услышав такое в первый раз, он весь залился краской, решив, что она намекает на его исключительность[16]. Но она тут же заметила ему, чтобы он не обольщался: произнося «вэй», она не более чем просто окликала его – «эй». Тогда он смущенно уронил голову на руки и пару минут просидел в такой позе, не смея взглянуть ей в глаза. Он был симпатичным, обходительным и расторопным. Всякий раз, когда ему пытались кого-нибудь сосватать, он приводил свою новую знакомую в кабинет Жань Дундун, чтобы та устроила ей проверку.
Поскольку женщины ощущают друг друга гораздо лучше, Жань Дундун справлялась со своей миссией великолепно. Всякий раз она достаточно высоко оценивала потенциальную партнершу Шао Тяньвэя, говоря, что та ему очень подходит. Такое происходило по двум причинам: во-первых, она и правда так считала, а во-вторых, она знала, что ее оценка не повлияет на его решение, поэтому ей было все равно. Он отвергал любой из одобренных вариантов – то говорил, что девушка недостаточно умная, то его не устраивал разрез глаз, то его смущали толстые руки, то ему не нравились пропорции фигуры, то ему казалось, что у девушки недостаточно нежная кожа, то считал, что у нее недостаточно тонкие пальцы. Когда она выслушивала все это, ей всякий раз становилось не по себе. При этом она никак не могла понять, что именно ее смущало – его завышенные требования или неуважение к другим. Однако со временем она заметила, что Шао Тяньвэй придирается к девушкам по нескольким конкретным пунктам, причем именно эти пункты являлись ее сильными сторонами – например, она считала себя неглупой, у нее были красивые глаза, изящные руки, достаточно длинные ноги, нежная кожа и тонкие пальцы. Зато к тем частям тела, которые у нее оставляли желать лучшего, он внимания не проявлял, к примеру, оценивая девушек, не говорил, что у кого-то из них недостаточно пышный бюст, недостаточно острый подбородок или недостаточно аппетитные ягодицы. Другими словами, она служила ему критерием для выбора избранницы. Это было приятно, но вместе с тем и обременительно, ей даже пришлось намекнуть, что Всевышний спецзаказами не занимается и вряд ли ему удастся найти женщину, которую он хочет. «Такая женщина есть, и я ее знаю», – ответил он. Она сделала вид, что не услышала, лишь повторила, что ему будет сложно найти свою половинку, руководствуясь подобными стандартами. «Лучше остаться холостым, чем брать в жены кого попало», – последовал ответ.