Сперва она считала, что Шао Тяньвэй смотрит на нее не более как на образец, но пару лет назад узнала кое-что еще. Как-то раз после обеда она созвала в своем кабинете совещание. Когда все разошлись, она заметила на спинке стула чей-то пиджак. Поскольку там только что сидел Шао Тяньвэй, то она собралась отнести пиджак ему, но тут из его левого внутреннего кармана выпал кошелек. Ударившись о пол, кошелек раскрылся, и она заметила в нем свою фотографию. «В кармашек, куда обычно вставляют фото родных или любимых, он вставил мое фото?» – Сердце ее дрогнуло, но вместе с радостью она вдруг ощутила какую-то обиду, ей захотелось сию же минуту вызвать его и все прояснить. Немного остыв, она засунула кошелек в правый внутренний карман пиджака. Она решила, что если он обнаружит кошелек в другом месте, то поймет, что она видела в его кошельке свое фото. Однако поразмыслив, все-таки переложила кошелек на прежнее место. Ей не хотелось ущемлять его достоинство и портить ему настроение, это могло бы повлиять на работу. Едва она накинула пиджак на спинку стула, как в кабинет вбежал запыхавшийся Шао Тяньвэй и произнес: «Сестрица Жань, я забыл свой пиджак». Она заметила, как сильно он покраснел. «Правда?» – как ни в чем не бывало спросила она. «Хорошо, что я оставил его у вас». – «Ты все-таки проверь, не пропало ли чего-нибудь ценного». – «Да там ничего нет», – сказал он и, забрав пиджак, вышел за порог. Но сама-то она видела, что, взяв пиджак, он вцепился в его левый карман, да так крепко, что на ткани проступили очертания кошелька. На следующее утро Шао Тяньвэй зашел к ней в кабинет и положил на стол конверт.
– Что это? – поинтересовалась она.
– В прошлый раз, когда ко мне приехали родители и стали приставать по поводу женитьбы, я, чтобы их успокоить, взял твое фото и сказал, что ты – моя девушка. Когда они выразили желание встретиться с будущей невесткой, я сказал, что мы только-только стали встречаться, мол, не все так быстро. Они поверили, но я совсем забыл вынуть из кошелька твое фото.
– Не ожидала, что мое фото поможет кого-то обмануть. Мог бы просто принести, и делу край, к чему было все это рассказывать?
Он смущенно опустил голову:
– Если бы я умолчал, то мне было бы так же противно, как если бы у меня завелись вши. Получается, я использовал твой портрет, но не заплатил за авторские права, чувствую себя, как какой-нибудь вор.
Она понимающе поддакнула. Он был достаточно честен, а ей такие люди нравились.
– Ничего, если нужно, можешь пользоваться, – сказала она, возвращая ему конверт с фотографией.
– Нет-нет, все ок, она мне больше не понадобится.
Жань Дундун знала, что он ее уважает, – он никогда ей не докучал, никогда даже в разговоре не допускал лишнего, если им приходилось по работе коснуться друг друга, он тотчас спешил отстраниться, словно ему становилось неловко. Он всегда смущался в ее присутствии и краснел, если вдруг говорил или делал что-то не то. Вспомнив его залитое краской лицо, она почувствовала, как ее сердце захлестнула радость.
Когда пейзаж за окном перестал быть привлекательным, все ее внимание обратилось к сердцу, а может быть, именно оттого, что ее внимание обратилось к сердцу, пейзаж за окном и перестал быть привлекательным? Пока они ехали, она вспоминала разные случаи общения с Вэем, словно ничего другого ей вспоминать и не хотелось. А может быть, воспоминания о нем помогали ей заглушить нечто другое. В ее голове все отчетливее прояснялись какие-то сцены, детали и разговоры, на которые когда-то она не обращала никакого внимания; теперь же они выскакивали как из рога изобилия, словно изо всех старались ее ублажить. Вот сейчас она уже точно могла признать, что он был тайно в нее влюблен. И пускай эта мысль посещала ее и раньше, она никогда не допускала ее в свое сердце. Надо же, стоит человеку сменить обстановку, как в его организме начинают происходить совершенно другие химические реакции, это напоминает разное ощущение от одной и той же одежды, надетой в разное время года.
Когда Жань Дундун вернулась в свой кабинет, там ее ждал сюрприз. С криком «мама» на нее бросилась Хуаньюй. Крепко обняв дочку, она спросила: «Кто тебя сюда привел?» – «Дядя Шао». Только тогда Жань Дундун огляделась и увидела на рабочем столе свежий букет из лилий и гвоздик, дополненный розами и звездочками гипсофилы. Пол и мебель сверкали чистотой, даже шторы были выстираны. Компьютерную мышь и коврик кто-то сменил на новые – теперь мышка была черной, а коврик розовым с какой-то смешной мордашкой. На сердце у нее тут же стало приятно и легко, словно она впервые влюбилась.
75
Допросив Лю Цина, Жань Дундун вместе со следственной группой направилась прямиком к И Чуньяну. Он проживал в деревне Ицунь, которая располагалась на пологом склоне за четыреста километров от города. Позади деревни высились горы, у подножия протекала речка Байхунхэ. В этой деревне числилось девяносто семей, при этом две трети жителей носили фамилию И, на жизнь они зарабатывали земледелием и скотоводством: выращивали рис, кукурузу, фрукты, овощи, разводили овец, свиней, птицу и рыбу. Поскольку равнинные угодья были ограничены рекой, то риса местным жителям хватало лишь для собственного пропитания, поэтому для скота и домашней птицы приходилось выращивать на склоне кукурузу. Живности разводили немного, в зависимости от собственных возможностей, – кто-то держал с десяток овец, штук пять свиней да несколько кур или уток, а кто-то – только птицу. В последние годы правительство усилило действия по борьбе с бедностью и протянуло в этот район автомагистраль, но народу сюда все равно приезжало мало, а вот уезжало отсюда, наоборот, много – молодежь в основном отправлялась на заработки в город.
Родители И Чуньяна оба были крестьянами и дальше уездного центра не бывали. По словам отца, И Чуньян не навещал их уже больше двух лет, за восемь месяцев они не получили от этого невежи ни копейки, по телефону до него тоже было не дозвониться. С родителями он знаться не желал, словно на свет появился сам собой из какого-нибудь камня. Раньше он таким не был, каждый месяц высылал деньги, когда триста, когда пятьсот юаней, а однажды отправил целую тысячу. Вспомнив про тот случай, отец И Чуньяна гордо поднял большой палец, словно это и была та самая тысяча. Как показала проверка, тысячу юаней И Чуньян действительно послал только один раз, и случилось это 10 июня прошлого года, деньги были переведены через банк, находившийся на улице Чантинлу. Это произошло на десятый день после того, как он получил деньги от Лю Цина и за пять дней до убийства Ся Бинцин. «Если эта тысяча была взята из тех десяти, что дал ему Лю Цин, то у него оставалось еще целых девять тысяч на побег. С такими деньгами он мог убежать и в другую провинцию», – подумала Жань Дундун.
Потратив два дня на проверку этой и соседних деревень, следственная группа так и не обнаружила никаких следов И Чуньяна. Прочесывая дом за домом, полицейские попутно расклеивали на дверях объявления о розыске. Отец И Чуньяна спросил Жань Дундун, почему они не повесили такое объявление на их дверь. «Мы всего лишь не хотели вас расстраивать», – попыталась объяснить Жань Дундун. Но отец И Чуньяна настоял: «Повесьте, пожалуйста, мы же скучаем, иначе придется бегать и смотреть на него к соседям». Тогда Жань Дундун, поколебавшись, аккуратно приклеила объявление о розыске и на их дверь тоже. Отец и мать И Чуньяна тут же уставились на сына, словно ожидая, что от их пристального взгляда он возьмет и заговорит.
Спустя два месяца И Чуньяна арестовали на Хайнане в городе Саньцзян на улице Цзиньнюцзе. Он сидел перед почтой и грыз холодную пампушку, волосы у него были длинные и грязные, одежда – рваная и засаленная. На него обратил внимание разносчик еды, которому показалось, что мужчина похож на разыскиваемого преступника. Сам он действовать не решился, поэтому обратился в ближайшее отделение полиции. К почте поспешили двое полицейских. Когда они, приглядываясь к И Чуньяну, обошли его пару раз, он прямо сказал: «Хватит уже таращиться, я тот, кто вам нужен». С этими словами он протянул руки и позволил надеть на себя наручники.
Спустя пару дней его доставили в родную провинцию, а допрос поручили Жань Дундун.
И Чуньян рассказал следующее:
– На другой день после того, как он дал мне деньги, я отправился ко входу в микрорайон Баньшань караулить Ся Бинцин. Мне пришлось прождать ее два дня, а она буквально тут же села в дорогой автомобиль и укатила. Я погнал за нею на мотоцикле, но на полдороге отстал. Мотоцикл я одолжил у нашего подрядчика за тридцать юаней в день, при этом за бензин я платил сам. Водительских прав у меня не было, ездить меня научил тот же подрядчик. Прошло еще два дня, и как-то вечером в пятом часу я снова увидел Ся Бинцин. Она села в такси. На этот раз я прицепился к ней словно магнит и из виду уже не упустил. Она подъехала к восточным воротам парка Ланьху, прошла по дощатому настилу вдоль озера до рощи, потом забралась на большой валун и так и простояла на нем больше часа. К тому времени солнце уже поравнялось с крышей отеля, тень от нее вытянулась, словно бамбуковая жердь. Ее силуэт напоминал силуэт какой-нибудь героини телесериала, которая вдруг задумала расквитаться с жизнью. Наверняка ее что-то тревожило, скорее всего, она хотела броситься в озеро, но не решилась. Простояв там больше часа, она наконец спустилась и ушла. Она ушла, а я все продолжал смотреть на этот валун, размышляя, придет ли она сюда снова. Она была влюблена, но не могла выйти замуж и наверняка страдала от этого.
– Говори по существу, – перебила его Жань Дундун. – Что произошло пятнадцатого июня прошлого года?
– Каждый вечер я приходил к озеру и, что называется, караулил пень в ожидании зайца, ждал ее, словно свою девушку, надеясь при случае с ней познакомиться. Но за целую неделю она так и не объявилась. Я понимал, что простое ожидание никаких результатов не принесет, и все-таки ждал, уповая на провидение. Ко всему в этой жизни нужно прилагать усилия, но я продолжал тупо ждать. Я уже принял решение удариться в бега, однако прежде надо было выполнить задание. Убежать просто так я не решился, потому как привык держать слово и никогда никого не обманывал, тем более что и ко мне отнеслись по-человечески. Ведь мне и зажигалку предложили, и стихи мои похвалили, и деньжищи вон какие отвалили, да разве еще кто-то относился ко мне так же хорошо? Даже отец с матерью – и те относились ко мне хуже. Осознав все это, я снова одолжил у подрядчика мотоцикл и устроился у ворот микрорайона Баньшань, словно собака в ожидании кости, хотя никакой надежды на успех у меня не было.