–Так, ничего особенного, – ответил он. – Меня заинтересовал Сансет Таттл.
– С чего бы? – расхохотался бородач. – Зачем вам это, черт побери? – Его звали Брайк; фамилии я так и не узнала, а может, это и была фамилия. – Что такого совершил Таттл?
– Мы работаем над историей разведки за последние сто пятьдесят лет. Он был причастен к этому.
Брайк снова рассмеялся и махнул рукой:
– Ну и ладно. А если без шуток – почему именно он?
– Он представляет целый класс ученых, Брайк: тех, кто отправляется к звездам в надежде установить контакт. – Обычно Алекс не вел разговоров в таком духе, но, так как он оставался невозмутимым, все, похоже, верили ему. – Исследования космоса были его единственной страстью, но в тысяча четыреста третьем году он прекратил их и больше к ним не вернулся. После этого он прожил всего несколько лет – это единственный период в его взрослой жизни, когда он не побывал ни в одной экспедиции. Интересно – почему?
Брайк скорчил гримасу, – мол, какая разница?
– Вероятно, решил, что выбранный им путь ведет в никуда. И не может никуда вывести.
Лиз – Элизабет Макмертри – была известным климатологом. Она что-то прошептала тому, кто прилетал на Салуд Дальний. Алекс предложил ей повторить это для остальных.
– Может, он просто устал, – сказала она. – Готова побиться об заклад: если бы он не умер раньше времени, то наверняка бы вернулся. Вероятно, сейчас он опять был бы где-нибудь… там.
– Он оказался идиотом, – возразил Брайк. – Мог обогатить науку, а вместо этого…
– Мне просто интересно, – заметила Лиз, – кем он был на самом деле?
Ее, единственную из собравшихся, можно было с полным правом назвать молодой.
– Никем, дорогая моя. Он потратил жизнь на погоню за призраком, – ответил доминиканец. – Верно, Алекс?
Тот отхлебнул из бокала.
– Думаю, человек вправе ставить перед собой любые цели, пока они не создают проблем для других. Если Таттл никого не нашел, это не значит, что он потерпел неудачу. Он искал, и этого достаточно. Настоящей неудачей стало бы отсутствие всяких попыток.
Лиз хотела что-то сказать, но Брайк толкнул ее локтем в бок.
– Таттл, – сказал он, – понял, что потерпел неудачу. Поэтому он и вышел из игры.
– О чем вы мечтаете, Брайк? – спросила Лиз.
Брайк то ли усмехнулся, то ли фыркнул.
– Внести вклад в науку, – ответил он. – И создать себе доброе имя.
Разговор ненадолго ушел в сторону, но в конце концов Алекс вновь перевел его на Таттла. Брайк, единственный из всех, знал Таттла лично и постоянно стремился его унизить. На каждый наш вопрос он выдавал насмешливый ответ.
– А Таттл привозил из своих экспедиций артефакты? Кто-нибудь знает? – как бы между делом спросил Алекс.
– Кое-что у него имелось, – ответил Брайк. – Холистический коммуникатор, якобы с Шальдоно, капитанская фуражка с «Неустрашимого» и тому подобное. Но я уверен: все это были копии, купленные в сувенирной лавке.
– А о каменных плитах ничего не известно?
– Нет, – ответил доминиканец, оглядываясь вокруг: слышал ли хоть один человек о плитах?
В конце концов мы перешли к другой группе. Но им тоже нечем было с нами поделиться. Лишь одна из них, невысокая светлоглазая блондинка, однажды видела Таттла.
– Это было на конференции, – сказала она. – Кажется, в Дрейфусе. Или в Калденоре. – Она скорчила гримасу. – А может…
– Вам удалось с ним поговорить? – прервала ее я.
– Нет. Он выступал на семинаре, и я, возможно, задала пару вопросов, но точно не уверена. Не могу сказать, что мне удалось с ним поговорить. Семинар был по радиоархеологии.
– У меня когда-то был друг, и я надеялся встретить его здесь, – сказал Алекс. – Хью Коновер. Кто-нибудь его знает?
Несколько человек кивнули.
– Он давно исчез, – сказала блондинка. – Пропал из виду много лет назад. – Она огляделась вокруг. – Кто-нибудь слышал о нем в последнее время?
Таких не оказалось.
В последующие дни нам позвонили несколько человек, которые слышали о нашем визите в «Плазу» и утверждали, что были знакомы с Таттлом – обычно весьма поверхностно. Скорее всего, они просто искали повода поговорить с Алексом, к тому времени ставшим подлинной знаменитостью.
Один из звонивших представился как Эверетт Бордман.
– Я всегда восхищался Таттлом, – сказал он. – Мой отец был его коллегой. К сожалению, он принадлежал к тем, кто не воспринимал Таттла всерьез.
Казалось, на Бордмана можно без раздумий положиться в трудную минуту: темные волосы, борода, ясный взгляд, добрая улыбка.
– Вы археолог? – спросил Алекс.
– Да. У нас с Таттлом было много общих интересов. Меня мало волновали древние корабли и ушедшие в землю руины, ведь все это лишь исторические детали.
– Вам хотелось найти зеленых человечков?
Глаза Бордмана вспыхнули.
– Господин Бенедикт, я бы отдал все на свете, лишь бы найти в космосе кого-то еще. Больше меня ничто не интересует.
– И вы до сих пор ищете?
– Как только выдается свободное время.
– Что ж, удачи вам.
– Спасибо. – Он сидел за столом, заваленным бумагами, картами и книгами. Возле его правой руки стояла чашка с кофе. – Кое у кого в «Плазе» создалось впечатление, будто, по вашему мнению, Таттл действительно что-то нашел.
– Вы там были? – спросил Алекс. – Кажется, я вас узнал. Скажу, что это вполне возможно. Но мы пока не знаем.
– У вас есть доказательства?
– Ничего такого, о чем я готов говорить.
Бордман кивнул:
– Так я и думал. Таттл не стал бы держать в тайне такое открытие.
– Ваш отец хорошо его знал?
– Они иногда общались, а в семидесятых даже летали вместе в экспедицию. Отец поддерживал знакомство с ним до самого конца. Вам известно про несчастный случай с лодкой?
– Да.
– Отец обедал с Таттлом в день, когда тот отправился на реку. Полагаю, этот обед стал последним в его жизни.
– И Таттл ничего не говорил?..
– По крайней мере, я об этом не знаю. Черт побери, если бы Таттл что-то нашел и рассказал отцу, того хватил бы удар.
Позже в тот же день нам снова позвонили – на сей раз мрачный старик, который сидел в большом кресле возле пылающего камина.
– Меня зовут Эдвин Хольверсон, – сказал он. – Могу я поговорить с господином Бенедиктом?
– Он сейчас с клиентом, господин Хольверсон. Моя фамилия Колпат. Могу я чем-нибудь помочь?
– Вы его секретарь?
– Помощница.
– Я хотел поговорить именно с ним. Попросите его перезвонить, когда он освободится.
– Конечно. Что ему передать?
– Речь идет о Сансете Таттле. Как я понимаю, он интересует господина Бенедикта.
– Да, верно. Мы пишем документальную книгу.
– Правда? Чем вас так заинтересовал человек, умерший четверть века назад?
– Я же вам сказала: мы занимаемся историей.
– Историей чего?
– Историей разведки.
– Понятно. Надеюсь, вы не станете над ним смеяться.
– Нет, конечно.
Глаза его сузились.
– Или выражать ему сочувствие.
– Зачем нам это?
– Да бросьте, госпожа… как ваша фамилия?
– Колпат.
– Госпожа Колпат, не притворяйтесь дурочкой. – Он наклонился, вцепившись в подлокотники кресла, словно испытывал перегрузку.
– Простите, не понимаю.
– Ладно. Может, все-таки скажете, к чему вы клоните? Что вы собираетесь писать о Сансете?
– А чего вы от нас ожидаете?
– Вот что написал бы я: он упорно стремился к установлению контакта с иными цивилизациями. В нем жил дух мужчин и женщин, которые еще во времена Ито выбрались в галактику и уже много тысячелетий продолжают начатое, несмотря на все неудачи и разочарования.
– Пожалуй, это схоже с нашей точкой зрения, – заметила я.
– Вот и хорошо. Рад, что еще остались понимающие люди. – Он посмотрел на меня, склонив голову: намек на то, что и он принадлежит к числу этих героев.
– Вы знали Таттла? – спросила я.
– Да. Он был самым близким моим другом – после жены, да упокоит Господь ее душу.
– Вы летали вместе с ним?
– Да, несколько раз. Но мы знали, что по отдельности сможем исследовать куда большую территорию. – Хольверсон начал описывать отдельные полеты: в начале века они требовали долгих недель и даже месяцев. Планеты с белыми облаками и голубыми океанами, обширные равнины со стадами животных, гигантские ящеры, различимые с орбиты, чудесные леса на континентах, согреваемых теплым солнцем. – Но огней мы так и не увидели.
– Огней?
– Приближаясь к пригодной для жизни планете, мы регистрировали ее электромагнитную активность, надеясь уловить радиопередачи, разговоры, концерты, просто голоса. Господи, мы готовы были отдать все, лишь бы услышать голос! Конечно, ничего не выходило, и мы перемещались на ночную сторону в поисках огней. Иногда мы даже их видели – пожары, вспыхнувшие от молнии, и другие природные явления. Но нам хотелось найти сияющий во тьме город. Город… – Он замолчал и горько рассмеялся. – Хотя бы одно-единственное светящееся окно. Хоть где-нибудь. Больше мы ни о чем не просили. Один качающийся в ночи фонарь. Я провел там семьдесят лет. Нет, почти восемьдесят – примерно столько же, сколько Сансет. – Он глубоко вздохнул. – Но никто из нас так ничего и не увидел. Вообще ничего.
– А что бы вы сделали в случае находки?
– Прежде всего сообщил бы Сансету. А потом мы выступили бы с заявлением.
– «Мы»?
– Конечно. Мы вместе объявили бы о нашем открытии.
– Полагаете, он поступил бы так же?
– Наверняка. Мы ведь занимались одним и тем же. – Голос его дрогнул.
– Ясно.
– Собственно, я позвонил вам затем…
– Да?
– За несколько дней до смерти Сансет позвонил мне и пригласил на лодочную прогулку – ту самую, что стоила ему жизни. То был последний раз, когда я слышал его голос.
– Вам повезло, что вы не поехали с ним.
– Никогда не любил лодочные прогулки. Но он сказал кое-что странное.
– Что именно?
Он закрыл глаза.
– «Эд, – сказал он, – кажется, я близок к цели. Похоже, мы их нашли».