— Это нелепо!
— Согласен. Но мы же сейчас разговариваем. Мы обсудим все наши разногласия, что нужно было сделать уже давно.
— Если ты чем-то недоволен, зачем хочешь меня вернуть? Тебе куда лучше без меня. Попугая не превратить в воробья. Твоя мать все поняла с первой минуты, когда меня увидела. Найди себе невесту из местной аристократии, и все будут довольны.
— Если бы я хотел жениться на местной аристократке, я бы на ней и женился.
— Тогда зачем ты на протяжении всей нашей совместной жизни пытался превратить меня в такую девицу?
— Я хотел помочь тебе приспособиться к здешней жизни, к моему миру. Вот в чем разница.
Керен с горечью усмехнулась:
— Яннис, мне все равно, что все остальные считали меня чужой. Я всегда была чужой, посторонней, что тебе прекрасно известно. Я ставила в тупик собственных родителей и сестру с тех пор, как научилась говорить. И все же они любили меня и старались меня понять. Ты же только притворялся, что понимаешь. Ты женился на мне, зная, что я не буду образцовой женой по меркам твоей семьи и местного высшего общества. Ты говорил, что любишь меня такой, какая я есть, но, едва надев мне кольцо на палец, ты попытался сделать из меня типичную великосветскую жену. Первые восемнадцать лет жизни я провела, мечтая, как освобожусь от смирительной рубашки моего мира, и все кончилось тем, что ты постарался втиснуть меня в другие рамки.
У него под ухом снова запульсировала жилка.
— Значит, вот под каким предлогом ты от меня сбежала?
— Это не предлог.
— Предлог, — решительно возразил Яннис. — Ты сама все прекрасно понимаешь.
— Ты такой высокомерный! Тебе кажется, будто ты понимаешь меня лучше, чем я сама.
— Если я такой высокомерный, почему ты плачешь?
Керен и не замечала, что по лицу у нее текут слезы. Она пришла в ужас и поспешно отвернулась:
— Я плачу от злости!
По крайней мере, ей казалось, что в ней вскипает именно злость. Гнев. Но ее терзали и боль, и страх. И чем больше она старалась их спрятать, тем сильнее они прорывались на поверхность, не желая гаснуть.
— Отлично! — Он выпятил подбородок.
— Боже мой, ты что, нарочно злишь меня?
— Я хочу, чтобы ты раскрылась и показала хоть какие-то эмоции. Ты все держишь в себе.
— Последние несколько месяцев нашего брака мы только и делали, что ссорились. Тогда мы не сдерживались.
— Мы ссорились из-за всего, кроме того, что было важным по-настоящему… Наши ссоры маскировали наши истинные чувства. Я тоже во многом виноват, но ведь не я сбежал до того, как нам удалось до чего-то договориться!
В груди у нее зародился новый страх.
— Ты злобно швырнул мои чемоданы в багажник такси! Назвал меня «несчастной эгоисткой»!
— Потому что, черт побери, я злился!
— Хочешь сказать, ты злился, потому что я ушла первой. Ты не меньше моего хотел, чтобы между нами все было кончено!
— Вот уж нет. Когда я произносил брачные обеты, я думал, что это на всю жизнь, а не на год и два месяца. Перед свадьбой я говорил тебе: ни у одного Филипидиса брак не оканчивался разводом. Ни разу.
Ее снова замутило. Она вспомнила историю поиска у него на ноутбуке и недоверчиво покачала головой.
Яннис провел ладонью по лицу:
— Керен, после замужества ты вошла в семью Филипидис. Я не позволил тебе выйти замуж вслепую. Я любил тебя такой, какая ты есть, и я не хотел тебя менять, но ты ведь и сама понимала, что на тебя как на мою жену возлагаются определенные ожидания.
Когда она услышала, что он говорит о любви к ней в прошедшем времени, у нее не разбилось сердце.
— Да, — дрожащим голосом ответила она, — все ждали, что я буду посещать приемы, устраивать званые ужины, мило улыбаться и не противоречить.
— Имидж играет важную роль для бизнеса и для имени семьи, — ответил Яннис, хотя решительному тону противоречила бешено пульсирующая жилка. — Ты все знала. Ты знала, что участие в светской жизни — составляющая нашего брака. Ты понимала, что семейный бизнес всегда останется на первом месте. Наша семья занимается им с…
— С начала времен, — перебила Керен. Вдруг она почувствовала усталость, с трудом отошла к противоположной стене и села на стул у туалетного столика.
Филипидисы торговали антиквариатом и произведениями искусства так долго, что год основания их семейного предприятия терялся в туманной дымке. По самым точным оценкам, фирму основали в середине XVI века. К концу XVI века появились последовательные записи. Филипидисы торговали произведениями, украшавшими дворцы и посольства по всему миру. Их ежемесячные аукционы регулярно освещались в новостях.
— Ну да, а у меня был всего лишь дурацкий маленький блог.
— Я никогда так его не называл.
— Ты считал его пустяком.
— По сравнению с… да, ты и сама это признавала, но я всегда тебя поддерживал.
— Не ври. Тебе не нравилось, что я веду блог!
— Нет, glyko mou, в начале я поддерживал тебя, как мог, потому что понимал, как много он для тебя значит. С того самого времени, как мы с тобой начали встречаться, ты вместе со мной ездила в командировки. Все началось еще до того, как мы поженились. Ты летала со мной за океан и, пока я сидел на совещаниях, исследовала окрестности… — Он остановился, не договорив, и глубоко вздохнул. — Но ты потеряла интерес к своему блогу задолго до того, как перестала меня сопровождать.
— Все потому, что мы летали только в скучные большие города. Ты обещал, что мы увидим много нового. Мне нравится ездить в новые места, сходить с исхоженных троп, видеть то, чего я не видела прежде, получать новые впечатления…
— У нас не было возможности побывать в тех новых местах, которые я обещал, но ты не поэтому утратила интерес к совместным поездкам, — спокойно, но решительно возразил Яннис. — Ты утратила интерес, потому что у нас появилось нечто чудесное и изумительное… Мы оба ждали чуда с нетерпением, но у нас его отняли…
Ей захотелось зажать уши и завизжать, чтобы заглушить его голос.
— …а когда ты снова начала вести блог, ты даже не посоветовалась со мной. Ты объявила об этом за ужином; упомянула как бы между прочим, что летишь в Марокко на все выходные, а когда я возразил, страшно разозлилась.
Керен глубоко вздохнула и прошептала:
— Ты не имел права меня не пускать. Ты не мой господин и повелитель. Мне не требовалось твое разрешение.
— Я никогда не говорил, что тебе требуется мое разрешение, но, как твой муж, я имел полное право возражать. — Яннис стиснул зубы и тоже глубоко вздохнул. — Я никогда ничего не делал, не посоветовавшись предварительно с тобой…
— «Сказать» не то же самое, что «посоветоваться».
— И ты когда-то тоже советовалась со мной обо всем, — продолжал он, как будто она его и не перебивала. — Мы с тобой все обсуждали. Как взрослые люди.
— Ты перестал обращаться со мной как со взрослым человеком и начал относиться как к вещи, как… к своей собственности. Ты критиковал меня за каждую мелочь. Ты не хотел, чтобы я что-то делала. Я разозлилась, когда ты не пустил меня в Марокко, потому что понимала: ты что-то запрещаешь не просто так. Ты не хотел, чтобы я работала.
— Ты права. Я не хотел.
— Так я и знала! Ты хотел, чтобы я стала твоей содержанкой.
— Нет. Я хотел, чтобы ты жила дома и находилась в безопасности.
— Дома, в безопасности и у тебя под каблуком, под твоим контролем. Так легче мною управлять!
— Да.
Не готовая к его признанию, она посмотрела на него в упор:
— Ты признаешься?
— Да. — Он не дрогнул.
Пораженная, она поняла, что в голове вдруг стало пусто. Керен смотрела на мужчину, которого когда-то так сильно любила, что не могла представить без него свою жизнь. Она искала хоть одну связную мысль. Вдруг в гардеробной послышался звонок. Он доносился из спальни.
Яннис поморщился, закрыл глаза и произнес нечто похожее на ругательство.
— Я должен ответить.
По-прежнему не в состоянии говорить, Керен кивнула.
На вилле звонки были проведены почти во все помещения. Системой звонков пользовались лишь в чрезвычайных обстоятельствах, если с Яннисом нельзя было связаться другими способами. Средство связи на крайний случай.
Он достал ключ из кармана и отпер дверь.
— Наш разговор не окончен, — предупредил он.
И ушел.
Оставшись одна, Керен закрыла лицо руками и постаралась справиться со слезами. Она плакала сегодня уже дважды. Слезы лились из глаз как будто сами, и она не знала, почему плачет и откуда в ней такие неисчерпаемые запасы слез. Больше всего ее пугало, что она плакала при Яннисе. Она плакала при нем в тот день, когда они потеряли Софию, но тогда слезы высохли — их поглотила бездна боли у нее в сердце. Столько раз она ловила его на том, что он за ней наблюдает. Может, ждал, чтобы она сломалась и разрыдалась. А она не могла.
Она много раз обвиняла Янниса в желании контролировать каждый ее шаг, и он всегда все отрицал. И вот теперь, когда он наконец признался…
Как ни странно, хотя все время, проведенное в запертой гардеробной, ей хотелось бежать от Янниса, теперь, когда он ушел, ей больше всего хотелось вернуть его и потребовать ответы на вопросы, которые не в силах был сформулировать ее потрясенный мозг.
Она не настаивала ни на каких выяснениях отношений. Она была бы рада, если бы прожила остаток жизни без сегодняшнего разговора, ни разу не видя Янниса. Зачем ворошить угли прошлого и бередить старые раны просто удовольствия ради?
Подняв голову, Керен увидела красивую деревянную шкатулку, украшавшую ее туалетный столик. Яннис купил ей эту шкатулку на первую годовщину свадьбы, чтобы она держала в ней все украшения, которыми он ее осыпал. Крышка была инкрустирована резьбой в виде их переплетенных обручальных колец. В середине резьбы имелись углубления для ее обручального и помолвочного колец. В последний раз она видела их в тот день, когда ушла от Янниса — как ей казалось, навсегда.
Она целую вечность смотрела на кольца, а потом осторожно положила их на дрожащую ладонь.