— Пьяный танк в предгорьях Гиндукуша, — объявил Корытов, плюхаясь на табурет. — Сейчас мы ему пушку обломаем!
— Водка-то хоть не «паленая»?
— Обижаешь, — развел руками Корытов. — Для тебя берег. Знал, что приедешь живой, здоровый. Ты же везучий.
Неожиданно помрачнев, Фоменко вскинул голову.
— Это я-то?
Корытов недоуменно посмотрел на него.
— А разве нет?
— Какой я, к чертовой матери, везучий, — махнул рукой ротный.
Он прошелся из угла в угол комнаты, вернулся к столу и сел.
— Сколько я уже жду, Женя, когда мне повезет, — сказал Фоменко.
Рокфеллер удивленно вскинул брови.
— Раньше ты не жаловался на жизнь.
— Эх, Женя, Женя… Я ведь уже на первом курсе училища получал ворошиловскую стипендию… Я был лучшим на своем курсе!
— Ты и сейчас самый лучший ротный во всей Сороковой армии, — Рокфеллер рубанул ладонью воздух. — И самый лучший мужик в этом драном полку.
— Жаль, что не с самой лучшей судьбой, — усмехнулся Фоменко и положил на плечо Рокфеллера свою руку. — Я ведь тебе никогда не рассказывал… Как она со мной обошлась. И почему я до сих пор только капитан.
— Так расскажи.
Фоменко снова встал, подошел к окну и, опершись о подоконник руками, вздохнул.
— Принял я после выпуска из училища танковый взвод. Взвод был как взвод, а через год стал лучшим в полку. Я ночей не спал, а если спал, то в казарме. Не жалел ни себя, ни других… И еще через год получил роту. Недолго вот только ею командовал. В шестьдесят восьмом ввели нашу дивизию в Чехословакию. Ты помнишь — мы тогда подавляли контрреволюцию…
В грустных глазах Фоменко словно ожило воспоминание.
8
На улицах чешской деревушки не было ни души.
Передний танк остановился на ее окраине. Следом за ним замерли остальные машины танковой колонны.
Из башенного люка переднего танка показалась голова старшего лейтенанта Фоменко.
Высунувшись по пояс, он увидел бревенчатый хлев у обочины дороги. На неровной стене хлева белели крупные буквы. Написано было без ошибок: «Небо, проснись! Русские сошли с ума!»
Из люка механика-водителя вылез сержант Бочкин. Шевеля губами, он тоже прочитал надпись на стене. Сержант повернул голову к ротному.
— Товарищ старший лейтенант, я этот хлев мигом снесу. Только прикажите…
Фоменко поморщился, как от зубной боли.
— Бочкин, ты хоть и не деревенский, но должен знать, что такое хлев для крестьянина.
Бочкин шмыгнул носом.
— Чего тут не знать.
— А по-русски чешские крестьяне писать, да еще без ошибок, умеют, а? — спросил ротный.
Бочкин усмехнулся.
— Это вряд ли.
Фоменко вздохнул.
— Так за что же нам их оставлять без хлева?
— Выходит, не за что, — развел руками Бочкин. — Вот если бы нам попалась та контра, которая это намалевала…
— То-то и оно.
Фоменко поправил шлемофон и, махнув рукой, скомандовал:
— Продолжать движение!
Колонна снова тронулась с места…
…Танки стояли на площади небольшого городка. Фоменко лежал и дремал на броне, подставив лицо ласковому вечернему солнцу. Заслышав чьи-то приближающиеся шаги, Фоменко открыл глаза и повернул голову вбок. Ротный увидел, что к его машине подходит командир батальона — рыжий, сутулый майор Мезенцев, — тут же соскочил на землю, вытянулся в струнку и козырнул.
— Товарищ майор…
Мезенцев махнул рукой:
— Вольно.
Буравя ротного глазами, комбат процедил сквозь зубы:
— Тебя в политотдел дивизии вызывают. Догадываешься зачем?
Фоменко виновато опустил голову и обреченно вздохнул.
— Догадываюсь…
…Штаб дивизии располагался в старом двухэтажном здании школы.
Кабинет начальника политотдела Фоменко искал недолго. Но стоял он у массивной дубовой двери, чеша в затылке, минуты две. Наконец, решившись, Фоменко постучал в дверь, открыл ее и вошел.
— Разрешите? — несмело произнес Фоменко, замерев у порога.
В глубине кабинета за черным письменным столом, над которым уже успели повесить портрет вождя мирового пролетариата, сидел грузный, начинающий лысеть полковник Олярин. Оторвавшись от бумаг, он посмотрел на стоящего у порога ротного в упор и побагровел. Не пригласив Фоменко ни пройти, ни сесть, полковник встал и с нескрываемой угрозой произнес:
— Ты что наделал… твою мать?! Решил стать пособником врага? Бдительность потерял?
Олярин сжал руки в кулаки и сорвался на крик:
— Да этот гребаный хлев надо было сровнять с землей! Гусеницами проутюжить!
Начальник политотдела вскочил и ударил кулаком по столу так, что висящий над ним портрет задрожал и едва не сорвался со стены.
— Пойдешь под трибунал!
9
…В комнате Корытова висела тишина. Фоменко сидел, тупо уставившись под ноги.
Корытов прервал затянувшееся молчание первым:
— Так чем все тогда закончилось, Валера?
— Чем? — Фоменко расправил плечи. — Под трибунал, конечно, не отдали. Посчитали, что врагу я содействовал не умышленно, а по глупости. Но с роты решили снять. И стал я снова командиром взвода…
Он повернулся к Корытову лицом.
— После Чехословакии попал я в Ленинградский военный округ, в Карелию… Там через три года снова получил роту. И сделал ее лучшей не только в полку — во всей дивизии. В соседнем батальоне освободилась должность начальника штаба, и никого на это место не прочили, кроме меня…
10
Над гарнизоном, затерянном в лесу, опустилась белая ночь.
У входа в двухэтажное здание солдатской казармы стояли капитан Фоменко и прапорщик Сомов, низкий, коренастый, с коротким ежиком тронутых сединой волос.
Фоменко кашлянул и повернул голову к прапорщику:
— Ты уж проследи, старшина, чтобы после отбоя «деды» молодых не гоняли. И чтобы водочкой не баловались или еще чем.
Сомов уверенно протянул:
— У меня не побалуются.
Фоменко улыбнулся:
— Тогда до завтра!
Они пожали друг другу руки, и ротный торопливо зашагал к КПП.
Вскоре он растворился в сумерках. Прапорщик зевнул и, не спеша, вернулся в казарму…
…На соседних койках первого яруса лежали два «деда» — Поздняк и Харитонов. Поздняк поднял голову и, наморщив узкий лоб, посмотрел на соседа.
— Не спишь?
— Не-а, — ответил Харитонов, смуглый, крючконосый, со сросшимися у переносицы бровями.
Поздняк подложил под голову локоть.
— И мне неохота…
Харитонов приподнялся на кровати.
— Был бы сегодня другой ответственный, можно было бы побухать. Но с Сомовым опасно. Враз накроет.
Поздняк ухмыльнулся:
— А может, повеселимся по-другому?
Харитонов оживился:
— Это как?
Поздняк откинул одеяло и сел.
— Сегодня в наряде по роте один «молодой». Он сейчас туалеты моет. Ну, этот, самый ссыкливый…
Харитонов тоже сел.
— A-а, Тюрин.
— Ну. Чего не скажешь — мигом делает. — Поздняк, хохотнув, хлопнул себя по промежности. — Так, может, он «дедушкам» Советской Армии доставит удовольствие?
Харитонов с сомнением почесал в затылке.
— Думаешь?
Поздняк уверенно махнул рукой.
— Да куда он денется!
…Два «деда» зашли в туалет в одних трусах.
Дневальный мыл шваброй пол. У щуплого Тюрина была наголо обритая голова и серое, замученное лицо. Хэбэ висело на солдате мешком.
Переглядываясь и подмигивая друг другу, Поздняк и Харитонов приблизились к дневальному. Тюрин перестал мыть пол, поднял голову и вопросительно уставился на «дедов».
Сложив руки на груди, Поздняк требовательно произнес:
— Эй, бросай швабру. Для тебя другая работа есть.
Тюрин послушно поставил швабру к стене. В его взгляде не читалось ничего, кроме тупой покорности.
Харитонов, сплюнул на пол.
— Становись на колени.
В усталых глазах Тюрина мелькнул испуг.
— Зачем?
Поздняк хмыкнул.
— Тебе задавать вопросы не положено. Делай, что говорят.
Тюрин вздохнул и медленно опустился на колени.
Поздняк подошел к нему почти вплотную и приспустил свои трусы.
В глазах Тюрина, который начал понимать, что происходит, появился животный страх.
Поздняк повысил голос.
— Чего уставился? Открывай рот!
Тюрин облизнул пересохшие губы и, умоляя, произнес:
— Вы что, мужики… Не надо… Что хотите, только не это…
Поздняк грозно насупился.
— А нам надо это. Понял?
Харитонов тоже подошел к Тюрину вплотную и замахнулся на него кулаком.
— А ну отрывай рот, урод!
Тюрин вскочил и попятился к стене. Харитонов в два прыжка оказался рядом с ним и ткнул солдата кулаком в живот. Ойкнув, Тюрин отлетел к окну и ударился затылком о раму. Стекло разбилось, осыпая дневального осколками.
Дико озираясь, Тюрин схватил с подоконника осколок покрупнее и выставил руку с куском стекла перед собой. Прижавшись к подоконнику, он выдохнул:
— Я все что угодно сделаю… Только не это…
Сжав руки в кулаки и раздувая ноздри, Поздняк начал медленно надвигаться на Тюрина.
— Рыпаться вздумал? — сквозь зубы процедил он. — А ну брось стекло, падла!
Когда он оказался рядом с солдатом, Тюрин, зажмурившись, резко выбросил руку с зажатым в ней куском стекла вперед…
Прижав к горлу пальцы, сквозь которые брызнула кровь, Поздняк захрипел и медленно осел на пол…
11
…Фоменко посмотрел куда-то мимо Корытова и горько вздохнул.
— Матерый был прапорщик Сомов, а все равно не углядел. Где тут за всеми углядишь… «Дед» тот скончался на месте. А утром об этом уже знал командующий округом. Комиссии понаехали… И стал я в свои тридцать два года снова взводным. Словно только из училища. Ох, и запил я, помню… По-черному. Это тогда от меня ушла жена…
— Да, я бы тоже запил…
— Я уже и рапорт собирался писать. Увольняться из армии, к чертовой матери. И вдруг… — Фоменко грустно усмехнулся. — К нам в полк назначили нового командира. Знаешь кого? Моего однокурсника, Ремизова! Которого едва не отчислили из училища по неуспеваемости…