Чтобы облегчить первоначальное изложение наших идей, полезно представить себе общество состоящим из двух групп — элит и граждан, где последние более многочисленны. Наша концептуальная структура подчеркивает, что общественный выбор по своей природе носит конфликтный характер. Например если элиты — это относительно богатые индивиды (для краткости: богатые), то они будут противиться налогообложению с целью перераспределения; в то время как граждане, которые относительно бедны (для краткости: бедные), будут одобрять налогообложение, перераспределяющие ресурсы в их пользу. В общем, политические меры или общественный выбор, выгодные элитам и выгодные гражданам, будут различаться. Этот конфликт по поводу общественного выбора и политических мер является главной темой в рамках нашего подхода.
Кто является большинством и кто является элитой? Это зависит в некоторой степени от контекста и тех сложных путей, какими формируются политические идентичности в различных обществах. Во многих случаях полезно думать об элите как об ртносительно богатых общественных группах, как это было в Великобритании и Аргентине XIX в. Однако это не всегда так: например, в Южной Африке элитами были белые, и во многих африканских странах элиты ассоциируются с той или иной этнической группой. В других обществах, таких как Аргентина в определенные периоды, элитой являются военные.
Возможно, не случайно, что во многих случаях понятия «элита» и «богатые» совпадают. Иногда те, кто были изначально богатыми, могут использовать свои ресурсы для того, чтобы достичь власти, возможно, подкупая военных или иных политиков. Едругих обстоятельствах власти могут достигать люди, первоначально не бывшие богатыми. Тем не менее политическая власть, будучи достигнутой, может быть использована для того, чтобы приобрести доходы и богатство, так что власти предержащие естественным образом имеют склонность становиться богатыми. В каждом из этих случаев есть тесная связь между элитой и богатыми.
Наша теория о том, какие общества перейдут от диктатуры к демократии и при каких обстоятельствах демократия станет консолидированной, соотносит эти задачи с конфликтом между элитой и гражданами по поводу политики. Эти группы имеют противоположные предпочтения относительно различных политических институтов, демократии и диктатуры, которые, как они осознают, ведут к различному общественному выбору. Однако мы также подчеркиваем, что политические институты не просто определяют масштаб перераспределения или того, кто ч получает выгоду от сегодняшней политики; они также играют роль в регулировании будущего распределения политической власти. При демократии граждане имеют больше власти и сегодня, и в будущем, чем в недемократических режимах, потому что они участвуют в политическом процессе.
Концептуальная структура, которую мы разрабатываем, является формальной, так что наше изложение подчеркивает как понятия, которые, по нашему мнению, сущностно важны при размышлении о демократии, так и то, каким образом эти понятия и проблемы можно формально моделировать, используя теорию игр. 1
пользуемым принципом является так называемая бритва Оккама. Этот принцип, популяризованный английским философом XIV в. Уильямом Оккамом, заключается в том, что не следует умножать число сущностей, требуемых для объяснения данного явления, более чем это необходимо. Другими словами, мы должны стремиться к высокой степени экономии при формулировке ответов на сложные вопросы. Учитывая сложность проблем, с которыми мы имеем дело, мы часто применяем этот принцип в данной книге не только для того, чтобы упростить ответы на сложные вопросы, но, возможно, еще более смело, для того, чтобы упростить сами вопросы. Фактически мы, чтс^бы сфокусировать наши основные вопросы, применяем бритву Оккама довольно жестоко и отважно. Мы абстрагируемся от многих интересных деталей и оставляем некоторые в равной степени важные вопросы за пределами нашего исследования. Наша надежда в том, что этот гамбит даст результат, обеспечив относительно четкие ответы на некоторые интересующие нас вопросы. Конечно, читателю судить о том, окупается ли наша стратегия в конечном итоге или нет.
Наш первый выбор касается классификации различных режимов. Многие общества сегодня управляются демократическими режимами, но нет двух абсолютно одинаковых демократий и большинство из них демонстрирует очевидные институциональные различия. Рассмотрим для примера контраст между французской президентской системой и британской парламентской; или между мажоритарными электоральными институтами в США и системой пропорционального представительства, используемой в большей части континентальной Европы. Несмотря на эти различия, имеются и некоторые важные общие чёр-ты. При демократии большинству населения позволяется голосовать и выражать свои предпочтения относительно мер государственной политики, и предполагается, что власть олицетворяет предпочтения всего населения, или, используя известное выражение, «демократия есть правление народа для народа». В противоположность этому, во многих других странах по-прежнему правят диктаторы и недемократические режимы1. Между некоторыми из этих недемократических режимов имеются еще более резкие отличия, чем различия между демократиями. К примеру, достаточно поразмыслить о контрасте между правлением Коммунистической партии Китая с 1948 г. и генерала Пиночета в Чили между 1973 и 1989 гг. При обращении к другим недемократиче- 2
ским режимам, таким как ограниченные конституционные правления в Европе XIX в., эти различия становятся еще более отчетливыми.
Тем не менее в этих недемократических режимах имеется один общий элемент: вместо выражения желаний широких слоев населения, они репрезентируют предпочтения подгруппы населения: «элиты». В Китае значимы в основном желания Коммунистической партии. В Чили большинство решений принималось военной .хунтой; именно ее предпочтения и, возможно, предпочтения некоторых обеспеченных слоев общества, поддерживавших диктатуру, принимались в расчет. В Великобритании до первого Акта о реформе 1832 г. менее 10% взрослого населения — самые богатые и аристократические слои — имели право голосовать, и политические меры, естественно, служили их требованиям.
Из этого ясно, что демократии в общем приближаются к ситуации политического равенства в сравнении с недемократиями, которые, в свою очередь, выражают предпочтения намного меньшей части общества и, следовательно, более соответствуют ситуации политического неравенства. Мы сосредоточиваем внимание на том, чтобы понять социальные и экономические силы, подталкивающие некоторые общества в сторону режимов с большим политическим равенством, в противоположность силам, поощряющим развитие более недемократических систем. В наших моделях, за исключением главы VIII, мы работаем с дихотомическим разграничением демократии и недемократии. Тем не менее решая, насколько демократичны реальные режимы, а также при эмпирических исследованиях, полезнее думать о различных оттенках демократии. Например, ни один из актов о реформах в Великобритании XIX в. не вводил всеобщего избирательного права для взрослых, но все они были движением в сторону увеличения демократии. Мы хотим понять эти движения; для этого мы начинаем просто с рассмотрения сдвига от недемократии к полной демократии (всеобщего избирательного права для взрослых). Наше определение можно охарактеризовать как «шумпетеровское» [Schumpeter, 1942], поскольку мы подчеркиваем, что страна является демократической, если в ней имеют место некоторые политические процессы, т.е. если есть некоторые ключевые институты, такие как свободные и честные выборы и свободный вход в политику. В той степени, в которой демократия ассоциируется с конкретными результатами, это происходит потому, что они вытекают из ее институциональных характеристик.
Наш подход подразумевает, что мы не просто интересуемся тем, когда было введено всеобщее избирательное право для взрослого населения, но скорее пониманием всех продвижений в сторону увеличения демократии. Например, в Аргентине всеобщее избирательное право для мужчин было введено конституцией 1853 г., но коррупция была на-
столько свойственна выборам, что демократия стала реальностью только после политических реформ президента Саенз Пеньи в 1912 г. В данном случае мы считаем 1912 г. ключевым сдвигом в сторону демократии. В Великобритании реформы 1867 г. значительно расширили право голоса, но всеобщее голосование для мужчин не было признано вплоть до 1919 г. Однако коррупция на выборах была устранена и тайное голосование введено в 1872 г. В этом случае мы рассматриваем 1867 г. как важный шаг к политическому равенству в Британии.
Мы не можем столь же определенно сказать о распространении права голоса на женщин. Почти во всех европейских странах электоральные права были сначала даны взрослым мужчинам и впоследствии распространены на женщин. Это отражало принятые тогда в обществе гендерные роли; когда роли начали меняться по мере занятия женщинами рабочих мест, женщины тоже получили право голоса. Поэтому, вероятно, что механизмы, которые мы предлагаем, лучше описывают наделение избирательными правами мужчин, чем распространение их на женщин.
Наша дихотомическое разграничение демократии и недемократии уместно и полезно только в той степени, в какой в каждом рассматриваемом случае имеются общие для всех демократий элементы (занимающие центральное место в нашей теории), но обычно отсутствующие в недемократиях. И это, действительно, так. Мы утверждаем, что демократия, при которой всегда имеется политическое равенство, заботится об интересах большинства лучше, чем недемократия, в которой обычно доминирует элита, более заботящаяся о собственных интересах. Просто и грубо говоря, недемократия — это обычно режим для элиты и привилегированных; в сравнении с ней демократия — режим, бо