ия, получившие потом развитие в доктрине апартеида. Когда в 1960‐х местные власти провели референдум, объявили об отмене английской монархии и основали республику, оскорбились уже англоговорящие.
Доминирование белых в годы апартеида на самом деле правильнее считать доминированием африканеров – знание африкаанс означало принадлежность к элите, сначала политической, а потом и экономической (с 1960‐х неафриканеров начали вытеснять с самых престижных постов в крупнейших компаниях). Лидеры АНК в изгнании общались на английском, да и образование они получили полностью английское – Мандела подробно описал это в своей автобиографии «Долгая дорога к свободе», где рассказывает о том, как из негров делали «чёрных англичан». Англия активно боролась против апартеида и в восприятии аборигенов Британия и монархия постепенно заняли место главных заступников. Дело зашло настолько далеко, что к середине 1990‐х на всех международных спортивных состязаниях чёрные из ЮАР болели за англичан даже когда те играли против южноафриканской сборной.
Отдельной немногочисленной, но очень активной группой белых были потомки литовских евреев, из числа которых вышло очень много борцов с апартеидом: генсек Коммунистической партии Джо Слово, видный соратник Манделы Хелен Сазман, писательница Надин Гордимер, один из основателей и руководителей вооружённого Крыла АНК Ронни Касрилс. Иными словами, англоговорящие белые не считали ЮАР своей страной, а африканеры неявно дискриминировали их в ответ (конечно, не так, как чёрных). В элитном закрытом клубе «Братстве африканеров», который мы уже упоминали, состояли только африканеры. Буры проводили открыто националистическую политику и в результате в период 1961–1976 гг. африканеры сравнялись с англоговорящими по социальному положению – до этого работы «белых воротничков» оставались в основном привилегией англоговорящих. Конечно, потомки голландских колонистов априори стояли выше чёрного большинства, но к моменту провозглашения независимости от Англии англоговорящие были богаче и успешнее. Рост благосостояния африканеров отражает и динамика рынка: с 1959‐го по 1991‐й доля буров на Йоханнесбургской фондовой бирже выросла с 1 % до 25 %.
Хороший пример драматического разрыва между двумя сообществами – судьба известного предпринимателя Илона Маска. Он родился и вырос в Претории, но в англоязычной семье (американские, английские и канадские корни, теряющаяся в глубине веков предположительно швейцарская фамилия). Сын квалифицированного инженера, он хотя и мог ходить в хорошие школы, но постоянно подвергался избиениям и нападкам учеников неофициальной титульной национальности. В 17 лет, ещё до легализации АНК, на пике апартеида, Маск решил уехать из страны: на следующий год ему грозил призыв в армию, а в лучших местных университетах африкаанс был обязателен (справедливости ради заметим, что это чуть ли не единственный малый язык, пригодный для ведения научной деятельности). Маск решил эмигрировать в Канаду, оттуда попал в Америку, и уже там сделал PayPal, SpaceX и Tesla. Будь африканерское общество более инклюзивным, всё могло бы сложиться иначе.
Но культура африканеров всё ещё жива. Язык довольно активно используется в интернете, существует раздел Википедии. Есть популярные писатели, которые пишут на африкаанс – например, Аннели Ботес. Есть и сообщество, готовое поддержать их в трудной ситуации: в 2010 году Ботес сказала в интервью на африкаанс, что не любит черных, потому что они лентяи и преступники. Жюри официозной литературной премии Sala сразу же отозвало награждение за роман Thula Thula (который вообще-то не про негров, а про инцест), но поклонники решили наградить писательницу самостоятельно, собрав в итоге треть от суммы премии. Продажи романа увеличились в 4 раза, а сама Ботес получила 1000 писем со словами поддержки.
Проблемы обычных африканеров не сильно волнуют местных сверхбогатых. Из четырёх крупнейших медиахолдингов ЮАР тремя руководят англоговорящие, но Naspers, самый крупный из них, принадлежит африканеру Коосу Беккеру – и он в 42 раза крупнее своего ближайшего конкурента. Несмотря на личность владельца, африканерского в компании немного. Сверхбогатые буры выиграли от отмены апартеида больше прочих: богачей среди этой группы сейчас больше всего. Распространены династии: например, после снятия блокады с ЮАР семейство Рупертов получило возможность расширить бизнес на 35 стран на 6 континентах, и вскоре аккумулировало в своих руках многомиллиардные активы. Из десяти богатейших людей страны четверо – африканеры.
Мирная отмена апартеида руками элит – следствие кризиса volkskapitalisme (африкаанс: «национальный капитализм»). В 1960–1980 годах правительство целенаправленно преследовало экономическую политику вида «африканер, помоги африканеру», но когда период первоначального накопления закончился, на поверхность всплыло неравенство между белыми бурами (для него существовал специальный термин – broedertwis, «разделение между братьями»). Образовалась небольшая прослойка крупных компаний – и эти корпорации не очень волновали вещи вроде национальной идентичности или независимости страны. Крупный бизнес победил во внутреннем споре – в 1994‐м одновременно с отменой апартеида началась неолиберальная трансформация экономики, от которой выиграли в первую очередь местные олигархи.
С обычными белыми, хотя их достаток в среднем и увеличился, не всё так однозначно – террор против фермеров, увеличение числа нищих белых, незначительное на фоне общей массы чёрных, но очень серьёзное по сравнению с предыдущей эпохой. Причины бедности среди белых те же, что и в начале XX века: отсутствие доступного жилья, низкие зарплаты, плохое образование – словом, убитый социальный сектор. Можно возразить, что белые бедняки всё равно живут лучше негров, но это слабый аргумент – лучше негров в ЮАР живёт кто угодно. По сути, отменив апартеид, богатые африканеры «скинули с баланса» всех остальных.
Скорее всего, частные военные компании и охранные предприятия тоже лоббировали демократизацию наравне с добывающими предприятиями. До 1994 года этот рынок рос на 18 % в год. После 1994‐го рост оказался поистине взрывным – южноафриканские частники получили возможность работать не только внутри страны, где авторитет и власть полиции неуклонно снижались и большим корпорациям требовались карательные силы для охраны своих предприятий, но и далеко за пределами ЮАР – в Африке, в Европе, во всём мире.
ЮАР имела высокопрофессиональную армию, выигравшую не одну и не две войны. Многие специалисты эпохи апартеида нашли себе работу в горячих точках по всему миру. Скажем, в неполном списке из 468 погибших в Ираке частных контрактников каждый двадцатый – уроженец ЮАР. Неплохо для десятипроцентного меньшинства из не самой многолюдной страны. ЧВК и охранники из Южной Африки пользуются большим спросом как дома, так и за рубежом.
Есть множество хороших примеров: например, TSU Protection Services, одна из 30 крупнейших охранных компаний в мире – состоит из бывших военных и полицейских, занимается тренировкой персонала, обеспечением безопасности на море и даже подавлением демонстраций. Один из крупных игроков внутри страны – Protea Coin с 17 тыс. сотрудников. Компания специализируется на охране шахт от преступных синдикатов.
Большими корпорациями дело не ограничивается – на рынке есть место и для хищников помельче. STTEP («Specialized Tasks, Training, Equipment and Protection») – небольшая компания, основанная бывшим полковником армии ЮАР Ибеном Барлоу. Барлоу в этом бизнесе ещё с 1990‐х – он был сооснователем легендарной Executive Outcomes (EO). Сейчас полковник воюет на стороне нигерийского правительства против «Боко Харам».
EO отметилась в конфликтах по всему миру. Компания не дожила до нашего времени, но оставила громкую славу, и выходцы из неё не сидят без работы. Например, один из сооснователей EO, Лафрас Люйтинг, набрал 150 человек, зарегистрировал в Ливане компанию Saracen International (какая ирония!), и с 2010‐го по 2012‐й работал на администрацию Пунтленда, крупного автономного района Сомали, де-факто отдельного государства. Там же действовал бывший майор Рольф ван Хеерден, засветившийся в СМИ благодаря успешному штурму корабля Iceberg 1, на котором сомалийские пираты более трёх лет удерживали захваченных моряков.
Многие из этих солдат уже совсем не мальчики – всем упомянутым южноафриканским ветеранам за 60. У некоторых большие проблемы на родине – Люйтинг, например, покинул страну ещё до отмены апартеида, поскольку его хотели допросить по делу об убийстве Дэниэла Вебстера, антрополога и активиста АНК.
В ЮАР активность ЧВК регулируется законом 1998 года о военной деятельности за рубежом, который ещё и ужесточили в 2006‐м. Но полностью эту отрасль никогда не прикроют – на это есть одна, но очень веская причина.
Половина правительства ЮАР состоит из тренировавшихся за рубежом террористов (среди них и нынешний министр обороны Носививе Маписа-Нкакула). Бывшие солдаты и офицеры, уволенные в 1990‐х, 38 тыс. человек с огромным опытом и очень серьёзной репутацией – это источник социальной напряжённости. Запугивать или сажать их по надуманным поводам опасно – эти люди понимают толк в насилии, и ответная реакция может оказаться фатальной для режима. Оставлять ветеранов внутри страны тоже нельзя: хотя грязь смыть проще, чем кровь, профессиональные солдаты вряд ли захотят переквалифицироваться в фермеров (тем более что вся земля поделена), а осваивать другие профессии им не с руки. Поэтому правительство смотрит на наёмничество сквозь пальцы.
Йоханнесбург в 1973 году
Это отчасти объясняет, почему действительно крупных объединений южноафриканских ветеранов не существует (в EO на самом пике работали не больше 1500 человек), а основная масса наёмников работает в американских компаниях – в частности, их можно встретить в DynCorp, Military Professional Resources, Pacific Architects and Engineers (PAE) и Protection Strategies.