«Единодушное осуществление модернизации в четырёх областях — первостепенная, центральная задача всего народа на протяжении довольно большого отрезка времени, в дальнейшем дело исключительной важности, от которого зависит судьба нашей Родины».
Всем, кто давно не был в Китае, не избежать своего рода шока. Китай меняется на глазах с какой-то фантастической быстротой, всё недавно привычное и обыденное быстро переходит в разряд исторических достопримечательностей. Крупные китайские города соперничают друг с другом по числу красивых многоэтажных гостиниц и инженерной сложности транспортных развязок. По перегруженности автомобилями они уже мало уступает западным мегаполисам. Кварталы чисто китайской застройки, знаменитые переулки-«хутуны» сжимаются до размеров «музеев под открытым небом». Вечером городские магистрали сияют огнями красочных витрин, заполняются толпами гуляющих. К их услугам многочисленные, работающие допоздна магазины, клубы и дискотеки. Китай «модернизируется», преображается не только фасад страны, меняются сами люди, человеческие ценности. Кого-то это всё очень радует, кого-то печалит и настораживает. Известный американский правозащитник, министр юстиции в администрации Джонсона Рамсей Кларк в интервью журналистам газеты «Независимая» с сожалением отметил, что китайский народ попал в ловушку соревнования за экономическую мощь, «что — если повезет — ведёт к мечте о супердержавности. Что, в свою очередь, должно будет продолжить политику Соединённых Штатов по уничтожению малых и беззащитных наций с целью их эксплуатации».[1]
Ⅰ
Китайские учёные с позиций современности констатируют 5 исторических моментов до образования КНР, когда были упущены возможности проведения модернизации. Первый раз, по их мнению, это случилось при Сунской династии, особенно при Южных Сунах в ⅩⅠ—ⅩⅢ вв. В то время по уровню развития товарного хозяйства Китай далеко обогнал Европу, но по разным социальным причинам подавил товарное хозяйство и зачатки капитализма. Второй шанс представился в средней фазе Минской династии — около 1500 г. В третий раз это произошло в ранней стадии правления династии Цин — с 1662 по 1795 г. Четвёртая возможность возникла в середине ⅩⅨ в. и ещё одна — в первой половине ⅩⅩ в.[2] С конца ⅩⅨ века, когда в полной мере выявилось отставание Китая от западных стран в экономическом и военном отношениях, необходимость отказа от оков устаревших традиций, проведения политических и экономических реформ осознавалась всеми прогрессивными общественными деятелями.
Родоначальником идеи «модернизации» в Китае можно считать лидера революционного крыла партии гоминьдан доктора Сунь Ятсена. Его программа-максимум включала два уровня: базовый — теоретический (три народных принципа) и практический, или тактический — на построение индустриально развитого общества, составляющего часть мировой цивилизации, демократически управляемого и обеспечивающего всеобщее благосостояние своим гражданам. Он отмечал четыре важнейших пути обогащения страны: максимальная утилизация человеческих ресурсов (развитие образования), рациональное использование земли, проведение индустриализации и расширение торговли. Как истинный патриот и националист в лучшем смысле этого слова Сунь Ятсен был целиком и полностью за самобытный путь развития Китая, но при использовании опыта и помощи других стран. «Моя идея,— писал Сунь Ятсен,— состоит в желании использовать иностранный капитализм для создания социализма в Китае, так чтобы, гармонично сочетая эти две экономические силы, двигающие человечество вперёд, заставить их действовать вместе и тем самым ускорить развитие будущей мировой цивилизации».[3] Капиталистический мир привлекал его своими техническими достижениями и отталкивал своими язвами в виде имущественного неравенства, безнравственности и растущей преступности.
Выбор Китаем социалистического пути развития после победы революции в 1949 г. предопределил проведение социалистических преобразований и осуществление социалистической индустриализации при использовании опыта СССР. К моменту образования КНР современные китайские политики относят и начало курса на модернизацию. Выдвинутый Мао Цзэдуном в 1954 г. лозунг превратить Китай в высоко модернизированное великое государство дало основание некоторым китайским политикам для его зачисления в когорту «модернизаторов». Такой вывод выглядит весьма спорным. Попытка воплотить идею Мао Цзэдуна в жизнь в ходе «большого скачка» не только не продвинула Китай вперёд, но, наоборот, отбросила его назад, превратив сам проект из модернизационного в антимодернизационный.
Спустя 10 лет, после провала «большого скачка», в 1964 г. организаторы политики «урегулирования» вернулись к программе «четырёх модернизаций», придав ей новое содержание и наметив преодолеть экономическую отсталость страны к концу века. В 1975 г. Чжоу Эньлай призывал к проведению модернизации в четыре этапа («четыре шага»), первый из которых — создание к 1980 г. относительно завершённой промышленной системы.
В концепции «модернизации» образца 1975 г. интересны два момента. Во-первых, своего рода подмена этим понятием прежнего курса на «социалистическую индустриализацию», которую с современных позиций можно рассматривать как раннеиндустриальную модернизацию по рецептам «догоняющего» и «мобилизационного» развития, но при отличной от буржуазной системы ценностей. Введённый в оборот на Западе термин «модернизация» претендовал на обоснование «в пику» социализму возможности быстрого экономического и социального развития на принципах капиталистического рыночного хозяйства и культурологических стереотипах капиталистически развитых стран, в числе которых предполагается высокая степень индустриализации и урбанизации, развитое рыночное хозяйство, наличие гражданского общества и демократической политической системы и, соответственно, составляющих такое общество «автономно-суверенных» индивидов, секуляризация, свободная миграция населения, в том числе межгосударственная, широкое распространение образования и средств массовой информации. В устах Чжоу Эньлая призыв к «модернизации» выглядел как заявка на собственный путь развития при использовании опыта капиталистических стран без культурной вестернизации и при ориентации на социалистические ценности, но без догматизации положений марксизма и примера «старшего брата», как в то время часто называли СССР. Во-вторых, примечательно употребление в программе модернизации числительного «четыре» в духе китайских нумерологических традиций, что должно было способствовать большей доступности новой партийной установки, её привязке к китайскому менталитету.
Приступая после смерти Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, а затем и ликвидации «банды четырёх» к осуществлению хозяйственной реформы, Дэн Сяопин смело пошёл на отказ от прежней социально-экономической стратегии, которая привела к глубоким отраслевым и региональным диспропорциям, нарушила условия воспроизводства рабочей силы и повышения её качества, затормозила повышение производительности труда. Постепенно складывавшаяся новая стратегия развития при сохранении прежней модернизационной риторики делала ставку на развитие рыночных отношений и повышение уровня жизни народа. Ссылка на национальную специфику предполагала некоторое снижение самих критериев «модернизации», то есть учёт стартовых условий глубокой экономической отсталости, идеологическую приверженность социалистическому курсу, выборочное отношение к опыту капиталистических стран. В июне 1979 г. на встрече с иностранными делегатами Дэн Сяопин заявил: «Мы должны осуществить четыре модернизации, это четыре модернизации китайского типа. Наше представление о четырёх модернизациях не схоже с вашей концепцией модернизации, это то, что мы называем обществом „сяокан“. Хотя к концу века мы достигнем некоторых показателей модернизации, но по показателю национального дохода на душу населения останемся на низком уровне. Чтобы выйти на сравнительно высокий уровень стран третьего мира, например на уровень 1000 долл. на душу населения, нам потребуются немалые усилия. Но даже в этом случае мы будем всё ещё отставать от Запада».[4] С подачи Дэн Сяопина определение этапов модернизации было согласовано с неоконфуцианскими представлениями о трёхступенчатом переходе к всеобщей гармонии и процветанию: сначала — достижение состояния «тепла и сытости» («вэньбао»), затем — построение «общества малого благосостояния» («сяокан»), наконец — достижение полного общественного единства и гармонии («Датун»).
Китайские интерпретаторы «идей Дэн Сяопина» подчёркивают, что ему удалось нащупать новый путь преодоления экономической отсталости Китая, отличный как от советской модели вульгарной индустриализации, так и от западного шаблона капиталистической модернизации.[5]
По мере развития реформы концепция модернизации получала всё более полное оформление:
1979—1992 гг.— «вхождение» в трансформационный процесс, характеризующийся сменой критериев развития, разрушением старых и внедрением новых регуляторов экономической динамики, причём новые элементы образовали своего рода «анклав» в рамках прежней системы. Выход из глубокого системного кризиса, в котором оказался Китай в конце 70‑х годов, был осуществлён через изменение хозяйственного механизма (переход к рыночной экономике), через расширение международных контактов (политика «открытости») и через рост потребления и потребительского спроса. Всё это нашло отражение в концепции модернизации, которая приобрела синтезированный характер (завершение индустриализации, потребительски-ориентированная модель и экспортно-ориентированная модель).
Количественные параметры модернизации были определены в самом начале реформы. В конце 1981 г. на 4‑ой сессии ВСНП 5‑го созыва премьер Госсовета КНР Чжао Цзыян впервые официально сформулировал задачу увеличения годового объёма совокупной продукции промышленности и сельского хозяйства за 20 лет в 4 раза и достижения тем самым