Таких, как Арди, донельзя обеспокоили появление Макса во Франции, его авторитет в Сопротивлении, легко угадывавшееся в нем будущее политическое лидерство.
Когда отшумели процессы Арди, он стал напоминать о себе романами. Вечная их тема — тяжкий выбор одиночки, сведение счетов, месть. Один из романов — «Горькая победа» — даже экранизировал Голливуд.
С тех пор как удалось установить идентичность боливийского гражданина Клауса Альтмана и «лионского мясника» Клауса Барбье, он во всех интервью своим сообщником по поимке Жана Мулена неизменно называл Рене Арди — Дидо. В 1972 году с целой свитой газетчиков Арди прибыл в Боливию для объяснения со своим смертельным другом-врагом. Они встретились. Их фотографировали вместе. Диспут был назначен на следующий день. Но на диспут не явился Барбье. Загадка Калюира не прояснилась.
А она была и остается причиной такой, прямо скажем, всемирной известности нацистского преступника № 239. Если объединение всех отрядов Сопротивления явилось историческим переломом в судьбе голлизма, то, обезглавив Сопротивление, по голлизму нанесли тяжкий — правда, уже запоздавший — удар. Это был удар и по левым патриотическим силам Франции, чья активность в Сопротивлении, конечно же, предполагала их ключевые позиции в послевоенном политическом устройстве страны.
После доставки Барбье во Францию ЦРУ США запросило разрешения «снять показания» с Барбье. Просьба эта не была отклонена. В ответ лишь были выставлены два условия: задать не более 30 вопросов в письменном виде с предварительным вручением их списка судье, который вел дело преступника № 239; очная ставка должна была пройти в присутствии французского чиновника, владеющего английским языком… Вот вы и отомщены, комиссар Биб из сыскной полиции! Ведь это почти те же самые «условия», которые трижды продиктовали комиссару Бибу американские разведорганы в 1948 году, когда значение тайны Калюира в полной мере открылось французам и вызвало у них кроме жгучего интереса еще и жгучую боль.
«…Но зачем было сопротивляться? — вопрошает Филипп Харцер в упомянутой уже книге. — Какое ни было бы у нас правительство, а оно заключило с Гитлером мир. Мы официально не были в состоянии войны. У нас даже не было гаулейтеров, как в других сопротивляющихся и порабощенных странах! Чем иным обернулось бы для нас всеобщее сопротивление, как не настоящей войной на радость Москве?»
То же самое, чуть ли не слово в слово, говорил и Арди…
Эти голоса не смолкают доныне. Слушая их, начинаешь понимать, что загадка Калюира — это загадка обстоятельств, но не мотивов. Антиголлизм, антикоммунизм, антисоветизм были побудительными мотивами и палачей, и предателей, и коллаборационистов. И, конечно, их укрывателей.
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ ПАЛАЧА
Повсюду — на столах, на подоконниках, в шкафах — хранились папки на нацистских преступников. «Здесь собрано уже свыше 150 тысяч документов, — сказал мне парижский адвокат Серж Кларсфельд. — Но моя контора — еще и маленький копировальный комбинат: отсюда мы рассылаем досье в правительства и парламенты, в суды и в общественные организации разных стран».
Как и при моем первом визите к адвокату, на столе находилась фотография — мальчишка примерно трех лет. Это старший сын Кларсфельдов, Арно. Фотографии уже скоро два десятка лет» так что теперь это уже взрослый молодой человек.
— Ваш отец погиб в Освенциме?
— Да. По пути в лагерь партия арестованных» в которой он находился, провела одну ночь в тюрьме Монлюк. Здесь пытал и убивал людей Барбье… И вот сорок лет спустя он сам оказался заключенным в той же тюрьме. Я как адвокат поддерживаю гражданский иск к нему. Знаете, что меня поразило на первом свидании? Он же не изменился! Никакого сочувствия к замученным жертвам, ни тени раскаяния в голосе, во взгляде. Семь из восьми инкриминируемых ему обвинений в преступлениях против человечества он «вспомнил». Но одно — отправку в концлагерь целого детдома из Изье — «забыл». Понимает: за это грозит особо серьезная кара…
Именно благодаря неустанным розыскам адвоката Кларсфельда в обвинительный акт против Барбье попал отчет, подписанный им, шефом гестапо Лиона, 7 апреля 1944 г.:
«Сегодня утром ликвидировали детский приют в Изье. Арестован 41 ребенок в возрасте от 3 до 13 лет. Кроме того, удалось задержать весь персонал в составе 10 человек. Их отправка в Драней произведена 7.4.44».
Драней — французский концлагерь, откуда заключенных детей отправили в крематории Освенцима.
Вчитавшись в списки детей из досье Сержа Кларсфельда, я поразился: большинство из них родилось в России и Польше! Тут были также маленькие французы, бельгийцы, австрийцы, немцы, алжирцы… Самым младшим было по 3 года, самым старшим — 13… Потрудился ли шеф гестапо хотя бы прочесть этот список? Видимо, да, ибо почему-то посчитал нужным даже разграничить детей и сопровождавших их воспитателей. «Мирон Златин, агроном, родившийся в 1904 году в России…» Как узнаешь теперь путь и судьбу этого человека, любившего детей и только за это сделавшегося жертвой Клауса Барбье?..
Но вернемся к преступнику.
Сын школьного учителя Клаус Барбье родился в 1913 году, уже в двадцать лет вступил в гитлерюгенд, в двадцать два был принят в СС, в 25 стал членом нацистской партии, в 27 направлен в Гаагу и Амстердам в отдел по делам евреев полиции безопасности ЗИПО-СД. Когда он появился в Лионе, ему еще не было 30. Есть свидетельство, что Барбье собственноручно расстрелял двести человек за один день.
Как оценивались такие «подвиги» в «третьем рейхе»?
Вот характеристика на унтерштурмфюрера гестапо Клауса Барбье от 15 октября 1940 г.:
«Расовая принадлежность: скорее к западной расе[13].
Личное поведение: тверд, непреклонен.
Поведение на службе и вне службы: дисциплинирован, безупречен.
Характер: любит жизнь, правдив, хороший товарищ.
Интеллектуальные способности: надлежащие.
Культура и воспитание: хорошие.
Особые примечания: усердный и преданный сотрудник.
Слабости: никаких».
Эта эсэсовская характеристика оставалась в силе для Клауса Барбье всю войну. И после войны тоже! Первая ныне известная нам американская аттестация Барбье датируется 1946 годом и принадлежит Роберту Тейлору, руководившему четвертым региональным управлением контрразведки в г. Меммингене:
«Барбье произвел на меня впечатление прямолинейного человека как в смысле выражаемых им мнений, так и по характеру. Он абсолютно лишен нервов и страха. Он решительный антикоммунист и идейный нацист». И вывод: «По-моему, лучше использовать его в качестве информатора, чем просто содержать в тюрьме».
Вот каким образом объясняется этот странный парадокс: в то время как американские службы по денацификации Германии, одолеваемые запросами французов, продолжали разыскивать нацистского преступника № 239, он, устроившись на служебной вилле с флагом США, уже работал на новую «родину»! Под его началом оказалось около ста агентов, рассеянных в Чехословакии, Югославии, Румынии, Франции, проникших по заданию американцев в германскую и французскую компартии. Но главная услуга, оказанная Барбье новым хозяевам, состояла в другом. Вместе с эсэсовцами Отто Скорцени, Леоном Дегрелем и пилотом люфтваффе Гансом-Ульрихом Рюделем он сколотил в американской зоне оккупации подпольную организацию СС «Розовая сирень». Когда ее комплектование было закончено, американская контрразведка решила перейти к арестам. Нечего и говорить: то была лишь удобная форма привлечения нацистов к сотрудничеству, о чем мечтали и сами руководители «розовой сирени»! Было задержано 70 крупных эсэсовцев — вся подпольная группа, кроме одного ее члена, в документах контрразведки сохранилось указание, написанное чьей-то рукой: «Лицо, против которого ничего не следует предпринимать, обозначено в списке под номером три».
Лицо «номер три» фактически руководило операцией: это был Клаус Барбье! Еще бы не ценить сотрудника, который разом доставил американской разведслужбе 70 специалистов, проверенных и надежных, как он сам. Не приходится удивляться, почему новые хозяева так усердно оберегали его от выдачи французам, а когда домогания последних сделались чересчур уж назойливыми, отправили его с фальшивыми документами Красного Креста и Полумесяца за океан. Это было в 1951 году.
Некоторое время семья Альтманов жила в 250 милях от столицы Боливии. Здесь Барбье устроился работать на лесопильный завод и, пожалуй, мог бы навсегда пропасть из поля зрения, удовлетворись он этой тихой провинциальной жизнью. Для него «перестали существовать задачи, предопределяющие агрессивное поведение»[14]. Сужу об этом по такой детали: хозяином Альтмана оказался Людвиг Капанауэр, еврей из Кёльна, — таких он раньше душил, а тут ничего, сработались. Более того, вскоре Альтман, поддержанный нацистскими фондами, достаточно разбогател, чтобы стать компаньоном еврея. Вместе они открыли фирму по торговле хинным деревом — «Эстрелья шиллинг компани», которая обосновалась в Ла-Пасе. Экспорт древесины сопровождается импортом оружия для боливийской хунты… Это первые шаги. Еще спрятано жало, но по делам фирмы уже появляется возможность ездить, встречать старых товарищей, обсуждать новые планы. Он восстанавливает контакты с экс-нацистами в Латинской Америке и налаживает связи с неонацистами в Западной Германии, куда — в полном смысле слова — ездит как к себе домой.
Скоро для этого представляются еще большие возможности. В 1965 году в результате военного переворота в Боливии к власти пришел президент Рене Баррьентос Сентуньо. У Боливии нет выхода к морю, но ее решено превратить в «морскую державу» с флотом у чужих берегов. Грандиозный проект поручается Клаусу Барбье. Он открывает представительство «Трансмаритима Боли-виана» в Гамбурге и Лиме, покупает четыре корабля, оборудует в столице Перу резиденцию фирмы. Теперь у него великолепное прикрытие, чтобы опять посвятить себя однажды проигранному делу. Только в 1969–1970 годах Альтман, пользуясь дипломатическим паспортом и визой «А-2» (беспрепятственный выезд), четырежды побывал я США. Он колесит по всему миру и дважды неузнанным приезжает во Францию, где тайно встречается с бывшим шефом лионской полиции Полем Тувье.