Выходит, я чистокровный сакс и, кроме того, наполовину королевской крови, хотя, воспитанный среди бриттов, никакого родства с саксами я не ощущаю. Для меня, так же как и для Артура, и для любого свободнорожденного бритта, саксы – чума, занесенная к нам из-за Восточного моря.
Откуда они пришли, никому не ведомо. Саграмор – а уж он-то попутешествовал побольше всех Артуровых вождей, вместе взятых, – рассказывает, будто земля саксов – далекий, одетый туманом край болот и лесов, хотя сам признает, что в жизни там не бывал. Он просто знает: это где-то за морем, а саксы, дескать, уплывают оттуда, потому что британская земля – лучше. А еще я слыхал, будто родину саксов осаждают враги еще более странные, пришельцы с края света. Как бы там ни было, вот уже сотню лет саксы переплывают море и захватывают нашу землю – и ныне держат под своей рукою всю Восточную Британию. Мы зовем эту украденную территорию Ллогр, Утраченные земли, и во всей свободной Британии не нашлось бы такого человека, который не мечтал бы их отобрать. Мерлин и Нимуэ верят, что землю могут вернуть только боги, Артур надеется сделать это при помощи меча. А мне поручено рассорить наших врагов между собою, чтобы облегчить задачу либо богам, либо Артуру.
Я пустился в дорогу осенью, когда дубы сделались бронзовыми, буки – алыми, а холод затянул рассветы белым маревом. Я поехал один: если Элла вознаградит посла смертью, лучше сократить потери. Кайнвин уговаривала меня взять с собою боевую дружину, но зачем? Отдельный отряд не выстоит против целого воинства Эллы; и вот, когда ветер обрывал первые желтые листья с вязов, я поскакал на восток. Кайнвин пыталась убедить меня дождаться Самайна, ибо если сработают заклинания Мерлина на Май-Дане, тогда никакое посольство к саксам уже не понадобится, но Артур и думать не желал о задержке. Все свои надежды он возлагал на предательство Эллы и хотел получить ответ от короля саксов. Я отправился в путь, уповая, что как-нибудь да уцелею и вернусь в Думнонию к Самайну. При мне был меч, а на спине висел щит; никакого другого оружия я не взял, равно как и доспехов.
Напрямую на восток скакать не стоило: так я оказался бы в опасной близости от земли Кердика. Вместо того я двинулся на север, в Гвент, а уж оттуда свернул к востоку, в направлении саксонской границы, к владениям Эллы. День и еще полдня я ехал через плодородные угодья Гвента, мимо римских вилл и крестьянских дворов. Над отверстиями в крышах курился дым. Скот, предназначенный для зимнего забоя, согнали в луга; под копытами животных земля превратилась в жидкую грязь; унылое мычание задавало меланхолический тон моему путешествию. В воздухе ощущалось первое дыхание зимы, а поутру разбухшее солнце висело в тумане бледным пятном у самого горизонта. На поля, вспаханные под пар, слетались скворцы.
По мере того как я ехал к востоку, пейзаж менялся. Гвент был христианской страной: сначала по пути мне встречались внушительные, богато украшенные церкви, но на второй день церквушки заметно измельчали, а дворы – обеднели, и вот наконец я оказался в срединных землях – в пустошах, где не правили ни саксы, ни бритты, но и те и другие убивали беспрепятственно. Угодья, где некогда кормились целые семьи, густо поросли молодыми дубками, боярышником, березой и ясенем; тут и там торчали голые, обугленные скелеты домов. Однако кто-то жил и здесь; раз, заслышав в рощице шаги, я схватился за Хьюэлбейн, опасаясь лихих людей, что укрывались в здешних диких долинах. Однако никто не докучал мне вплоть до того вечера, когда дорогу преградил отряд копейщиков. То были гвентцы; как и все воины короля Мэурига, они были экипированы на римский манер: бронзовые нагрудники, шлемы с алым плюмажем из крашеного конского волоса и ржаво-красные плащи. Их предводитель, христианин по имени Кариг, пригласил меня к ним в крепость, что стояла на прогалине среди леса на высоком гребне холма. Каригу была доверена охрана границы; он резко осведомился, по какому делу я еду, но, когда я назвался и сообщил, что послан Артуром, далее расспрашивать не стал.
Каригова крепость представляла собою просто-напросто деревянный частокол, в пределах которого соорудили пару-тройку хибар. Внутри густо нависал дым: костры жгли прямо под крышей. Я согрелся; с десяток воинов Карига поджаривали оленью ногу на вертеле, выструганном из захваченного саксонского копья. Таких крепостей за дневной переход встретишь не меньше дюжины, и все они глядят на восток, стерегут на случай, если Элловы головорезы нагрянут с набегом. Те же меры предосторожности принимала и Думнония, притом что мы держали у границ постоянную армию. Расходов такая армия требовала непомерных, к вящей досаде тех, чьи налоги – зерно, кожа, соль и шерсть – шли на содержание войска. Артур старался облегчить поборы и распределить их бремя по справедливости, хотя теперь, после мятежа, безжалостно драл три шкуры с тех богатеев, что пошли за Ланселотом. Этот налог ложился на христиан несоразмерно тяжким гнетом; Мэуриг, христианский король Гвента, выслал протест; Артур его проигнорировал. Кариг, верный слуга короля, обошелся со мной сдержанно, хотя, надо отдать ему должное, сделал все, чтобы предостеречь меня об опасности, поджидающей в саксонских землях.
– Ты ведь знаешь, господин, что саксы никому не позволяют пересекать границу?
– Да, слыхал.
– С неделю назад двое торговцев проехали, – рассказывал Кариг. – Горшки везли, шерсть. Я их упредил, но… – Он помолчал, пожал плечами. – Саксы оставили себе и горшки, и шерсть, а обратно прислали два черепа.
– Если получишь мой череп, отошли его к Артуру, – велел я, глядя, как с оленины в пламя капает жир и, ярко вспыхнув, сгорает. – А что, из Ллогра тоже никто не едет?
– Вот уж много недель, как никого не было, – отозвался Кариг. – Ну да на будущий год ты, небось, на саксонских копейщиков в Думнонии насмотришься.
– Почему не в Гвенте? – вызывающе парировал я.
– Элла с нами не в ссоре, – твердо отрезал Кариг. Этот ершистый юнец не особо-то радовался своему уязвимому положению на границе Британии, хотя долг исполнял на совесть, а люди его, как я заметил, были неплохо вышколены.
– Вы бритты, Элла сакс, разве одно это уже не повод для ссоры? – отозвался я.
Кариг пожал плечами.
– Думнония слаба, господин, и саксы это знают. Гвент – силен. Саксы нападут на вас, не на нас. – Прозвучало это до отвращения самодовольно.
– Как только саксы расправятся с Думнонией, – сказал я, тронув железную рукоять меча, дабы не накликать несчастья опрометчивым словом, – много ли времени пройдет, прежде чем они явятся на север, в Гвент?
– Христос защитит нас, – набожно произнес Кариг, осеняя себя знаком креста.
На стене хижины висело распятие. Один из воинов облизал пальцы, а затем коснулся ступней претерпевающего муки Господа. Я украдкой сплюнул в огонь.
На следующее утро я поскакал на восток. За ночь наползли тучи, и рассвет приветствовал меня промозглой моросью. Римская дорога, ныне разбитая и заросшая сорной травой, уводила в сырой лес, и чем дальше я ехал, тем больше падал духом. Все, что я услышал в пограничном форте Карига, наводило на мысль о том, что Гвент на стороне Артура сражаться не станет. Мэуриг, молодой король Гвента, не отличался воинским рвением. Его отец Тевдрик твердо знал: бриттам должно объединиться против общего врага, но Тевдрик давно отрекся от трона и поселился монахом близ реки Уай, а сын его в военачальники не годится. Без вымуштрованных гвентских войск Думнония обречена – разве что сияющая нагая нимфа и впрямь предвещает некое чудесное вмешательство богов. Или разве что Элла купится на Артуровы байки. Да полно, примет ли меня Элла? Поверит ли он, что я его сын? Саксонский король был ко мне добр в те несколько раз, что судьба сводила нас вместе, но это ровным счетом ничего не значит. Чем дольше я ехал под жалящей моросью между раскидистыми сырыми деревьями, тем сильнее овладевало мною отчаяние. Я уже не сомневался: Артур послал меня на верную смерть, и хуже того – сделал это с бессердечием азартного игрока, который, в последний раз бросая кости, ставит на кон все, что есть.
Ближе к полудню лес закончился, и я выехал на широкую прогалину, к речке. Дорога подводила к броду и продолжалась на другом берегу, однако у переправы, над бугром высотой человеку по пояс, торчала сухая елка, вся увешанная приношениями. Такой магии я не знал и понятия не имел, оберегает ли разубранное дерево дорогу, умиротворяет ли водяной поток, или здесь просто развлекались дети. Я спешился, пригляделся: на ломких ветвях подрагивали человеческие позвонки. Нет, дети тут ни при чем. Но что же это? Я сплюнул рядом с бугром, чтобы отвести зло, тронул железную рукоять Хьюэлбейна и направил коня через брод.
На другом берегу шагов через тридцать снова начинался лес. Не проехал я и половины этого расстояния, как из полутьмы под сенью ветвей метнули боевой топор – он летел, вращаясь в воздухе, и на лезвии отблескивал пасмурный дневной свет. Бросок был не ахти какой, топор просвистел шагах в четырех от меня. Никто меня не окликнул, но и нового нападения из-за деревьев не последовало.
– Я сакс! – заорал я по-саксонски. Ответа мне не было, зато послышался приглушенный гул голосов и захрустели сучья. – Я сакс! – повторил я, гадая про себя, действительно ли в засаде затаились саксы или, может статься, изгои-бритты, ведь я был в ничьих землях – сюда бежали от правосудия лихие люди всех племен и стран.
Я уже собирался крикнуть по-бриттски, что не замышляю зла, когда из полумрака раздался голос.
– Бросай сюда меч! – приказали мне по-саксонски.
– Подойди и возьми, – предложил я.
Повисло молчание.
– Твое имя? – осведомился голос.
– Дерфель, сын Эллы.
Я бросил им имя отца, словно вызов, и, должно быть, это их смутило, потому что снова раздался невнятный гомон, а минуту спустя шестеро воинов, продравшись сквозь заросли ежевики, вышли на прогалину. Все – в шкурах с густым мехом (саксы носят такие вместо доспехов), и все – с копьями. Один – в рогатом шлеме, по всей видимости предводитель, – направился вдоль обочины дороги ко мне.