ГЛАВА ТРЕТЬЯ,в которой мы встречается, наконец, с загадочным неандертальцем и узнаем кое-что о его жизни. Глава заканчивается на много тысячелетий позже и совершенно в другом месте
Поступок Кагена ужасно рассердил Александра Петровича.
— Ну и всыплю же я этому неслуху! — взбеленился ученый. — Пусть только попадется мне в руки!.. За ним!..
Мы надавили кнопки. День сменился поздними сумерками. В поле зрения возник лесистый обрыв. У его подножья чернела вытоптанная площадка. За нею, освещенный изнутри костром, виднелся пролом в скале. Это был вход в пещеру. Запах смолистого дыма приятно защекотал ноздри.
— Здесь! — прошептала Нкале.
Сильный ветер гнал по небу низкие облака, шумел в деревьях, взвивал пепел остывших кострищ. Повсюду валялись клочья шерсти, обглоданные кости, разбитые звериные черепа, Перед самым входом поблескивали острые осколки кремния.
— Здесь они изготавливают свои орудия, — сказал профессор, — каменные рубила, скребки, ножи. Такие находки часто попадаются при раскопках…
Людей на площадке не было. Но в глубине пролома, возле небольшого уютно-приветливого костра, сидели двое: взрослый неандерталец, которого мы видели со спины, и лицом к нему мальчик лет примерно восьми, совсем голый, перемазанный глиной и сажей. Длинные спутанные волосы почти совсем скрывали его и без того низкий, покатый лоб. Выступающие надбровья и сглаженная, почти что без подбородка, нижняя челюсть придавали его лицу довольно свирепый обезьяний облик. И все же это было настоящее человеческое лицо, к тому же искаженное болью.
На тыльной стороне его левой кисти вздувались мутные, водянистые пузыри. Там, где они лопались, кожа сходила клочьями, обнажая живое мясо. Казалось, мальчик вот-вот заплачет. Губы его кривились и вздрагивали, широкий, приплюснутый нос мучительно морщился. Но глубоко сидящие страдальческие глаза с каким-то удивлением и даже любопытством рассматривали страшный ожог.
В правой руке мальчик держал плоский костяной сосуд, очевидно, обломок чьего-то черепа. В этот «ковшик» по каплям стекал расплавленный костный мозг из длинной закопченной кости, которую поворачивал над огнем неандерталец, сидевший спиною к нам. Пряди седовато-бурых волос свисали с его затылка на короткую, напоминающую загривок буйвола, шею. Редкая рыжеватая шерсть покрывала могучую спину. Вокруг бедер была обернута шкура киика.
Мы крадучись подошли к пещере и заглянули сбоку. Под ободранной левой бровью неандертальца слезилась пустая глазница. Через всю щеку, левую сторону шеи и грудь тянулся длинный ряд глубоких бледных рубцов — давний след когтистой звериной лапы. Правое плечо заканчивалось обрубком…
— Шанидар! — прошептала Нкале, но тут же спохватилась. — А чего таиться? — Она смело шагнула в полосу света и задорно крикнула: — Привет неандертальцам! Вы нас видите?
Нет, конечно, они нас не видели, даже не повернулись.
— Несомненно, у них хорошо заживали раны, — разглядывая Шанидара, сказал Александр Петрович. — Но как этот человек сумел сохранить свою жизнь уже после того, как вылечился от ран? Как добывает пищу?..
Шанидар вытряхнул в ковшик последние капли жира и с силой отшвырнул кость. Нкале инстинктивно шарахнулась в сторону, но натолкнулась на меня. Просвистев сквозь Нкале, кость глухо шлепнулась на площадку.
— Это! — коротко сказал Шанидар, протянув руку к ковшику.
Оказывается Система позволяла понимать незнакомый язык без всякого перевода!.. И когда Шанидар заговорил, мы увидели его необычно стертые и разведенные в стороны передние зубы.
Поставив черепок на землю, Шанидар обхватил его пальцами ног. Затем взял несколько заранее приготовленных зеленых листьев, сунул в рот и, хорошо разжевав, сплюнул в сосуд. Перемешав пальцами жвачку с костным жиром, он поднял голову и снова сказал: «Это!..» Его взгляд указывал на больную руку мальчика.
Мальчик протянул руку. Шанидар осторожно наложил на ожог толстый слой своего целебного снадобья, прикрыл сверху свежим листом и ласково заурчал.
— Что он сказал? — не поняли мы.
— Очень многое, — ответил профессор. — У них еще совсем мало слов. Судя по интонации, это урчание должно означать сочувствие, уверенность, что все сделано правильно и рука скоро заживет, похвалу мальчику за его выдержку… Этот способ выражения мыслей ученые называют ЗВУКОВЫМ языком. Постепенно из звукового языка развился ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНЫЙ, в котором звуки образуют слова, а каждое слово имеет свой, совершенно точный и определенный смысл… Как только Каген попадет ко мне в руки, я продемонстрирую вам прекрасный образец современного членораздельного языка. Заранее прошу прощения, Нкале.
Боль в руке мальчика, очевидно, стихла. Глаза его начали слипаться, голова клонилась на грудь.
— Спать, — сказал Шанидар.
— Спать, — повторил за ним мальчик, вставая. — Спать…
— Хороший, послушный мальчик, — с одобрением сказал Александр Петрович. — Не то, что Каген! Уверен, это разумное, но совершенно недисциплинированное существо с вашей планеты нажало кнопку не один раз, а два или три. Уж я этого так не оставлю. Не возьму его в следующее путешествие, вот что!
И тут появился Каген. С виноватым видом он вынырнул из глубины пещеры и остановился по ту сторону костра.
— Я больше не буду! — взмолился он. — Я нажал кнопку только один раз, как вы сказали. Ей богу, правда!
От радости, что Каген так легко нашелся, Александр Петрович сразу забыл свое намерение продемонстрировать нам прекрасный образец современного членораздельного языка.
— Что ты там делал? — только и мог он спросить.
— Изучал, как они спят. Знаете, что я выяснил? Они ложатся, чуть наступают сумерки. А Шанидар охраняет огонь. Охотники еще не вернулись. В пещере одни дети и женщины. От голода у них бурчит в животах, они рычат и вздрагивают во сне. Хотите взглянуть?
Каген уже не каялся. Он приглашал так, словно успел стать хозяином этого обиталища.
— Первым делом мы должны выяснить все, что касается Шанидара. Посидим с ним, — отклонил приглашение Академиков.
— Зачем? — Каген пожал плечами.— Мы для него невидимки и неслышимки. Пресс-конференция не предвидится.
— Предвидится! — возразил ученый и шагнул под скалистый свод.
Рассевшись вокруг костра, мы уставились на однорукого неандертальца. Он неподвижно сидел на корточках, прислонясь спиною к стене. Кончики заостренных ушей чутко вздрагивали. Единственный глаз с покрасневшими от дыма веками тревожно всматривался в ночную темь. Ветер усиливался. Тяжелые черные тучи месились в небе.
Внезапно губы неандертальца дрогнули, мышцы на шее напряглись, и мы услышали тихий протяжный стон, постепенно переходящий в хриплое подвывание, почти неотличимое от шума деревьев и свиста ветра. Нкале насторожилась. Сперва она только прислушивалась. соображая что-то, а затем вдруг сама начала подвывать.
— Инстинкт подражания, — подмигнул мне Каген. — Он подражает ветру, она ему, мы ей… Подхватим?
Гневный взгляд Академикова пресек нашу затею. Подняв руку к шлему, Александр Петрович слегка коснулся кнопки, расположенной над левым виском. Из лобовой поверхности шлема выдвинулись два гибких усика-стебелька с мохнатыми утолщениями на концах и сами собой повернулись в сторону Шанидара. Не понимая еще что к чему, мы тоже потянулись к кнопкам. Александр Петрович сказал:
— Эти усики — биоантенны. Они воспринимают мысли и чувства человека, на которого обращены.
Каким-то странным путем, минуя зрение, слух и все другие обычные органы восприятия, мысли и чувства неандертальца вдруг подключились к моему сознанию, заполняя его удивительным ощущением неразделимой связи этого первобытного человека со всем, что его окружало: землей и небом, лесами на склонах гор и бурлящей среди камней рекой, огнем, людьми, птицами и зверьем. Все это было одно с ним и было внутри него, и через биоантенны передавалось мне, воздействуя на какие-то неведомые, вероятно, давно заглохшие нервные центры, которые вдруг проснулись и открыли мне поразительный мир Шанидара — смертельно опасный и в то же время по-своему добрый… Сложная смесь запахов, оглушавшая мое обоняние, теперь разделилась, как цвета в радуге. Каждый запах приобрел свое собственное значение, и его нельзя уже было спутать ни с каким другим. Я ощущал запах обгорелой кости, выброшенной Шанидаром наружу, и запах деревьев и трав, и запах неостывших еще от дневного жара камней, и запах ветра, насыщенный почти что зримыми образами всего, чего этот ветер коснулся на своем пути, и запах каждого человеческого существа в глубине пещеры… Вместе с Шанидаром я слышал дыхание этих людей и ровный шум леса снаружи, со всеми его таящимися, спящими и бодрствующими обитателями; и в моем, словно обновленном, сознании, подобно реке, текла непрерывная вереница зрительных образов, каких-то полу видений… Весь этот удивительный, недоступный мне прежде мир, был в нем — загадочном первобытном человеке, обитавшем в горах Загроса за пятьдесят тысячелетий до того, как ракетный катер «Луча» высадил нас на Землю!.. Я зажмурил глаза.
Страшный голод терзал Шанидара. Мысли его упорно вертелись вокруг кости, которую он употребил на лечение обожженной руки мальчика. Это была отличная мозговая кость, крупная, совсем мало обглоданная, наполненная замечательно вкусным жиром. Он завернул ее в листья и закопал в укромном месте еще тогда, когда охотники в последний раз приносили добычу. Он хотел достать ее этой ночью, когда все заснут и никто не увидит, что у него есть такая хорошая, почти совсем целая кость, и не сможет ее отнять. Потому что все живое, чтобы жить, нуждается в пище… Но теперь этой кости больше не было. Мальчик, мать которого не вернулась из леса, который чаще других приходил к нему и помогал заботиться об огне, и, непонятно почему, приносил ему иногда ягоды и коренья, перевернул на свою руку череп, в котором сердилась вода. Они вместе раскаляли в костре камни и опускали их в эту воду, чтобы разозлить ее, потому что когда она злилась, она могла размягчать жесткую древесную кору и волокнистые коренья, и тогда человек мог это есть. И мальчик ничего не знал про кость, пока не перевернул на свою руку череп, из которого выскочила очень злая, рассерженная покрасневшими от жара камнями вода и искусала ему руку так, что на ней поднялись мягкие спелые пузыри и кожа слезала клочьями… И тогда Шанидар откопал кость, чтобы помочь мальчику.