Теперь он жалел об этом. Вкусный запах раздразнил его голодные внутренности, они рычали у него в животе и набрасывались друг на друга… Шанидар уже не думал о мальчике. Запах выброшенной наружу кости настойчиво звал его.
Четкость моего восприятия вдруг нарушилась. Мысли Шанидара отпустили мое сознание. Я открыл глаза. Шанидар был уже у выхода на площадку. Вернулся он с костью в руке. Мысли его снова слились с моими. Они были все теми же — голод и кость… Кость… Он осматривал ее со всех сторон, обнюхивал, скреб зубами, пытался высосать хоть какие-нибудь остатки мозга. Ничего в ней не было. Сглотнув слюну, человек принялся ворошить костью в костре…
Чтобы огонь не умер, он тоже должен был есть. На воле он сам добывал себе пищу — сухие листья, стволы и ветви деревьев. Но этот огонь, неизвестно когда и кем заточенный в пещеру, следовало кормить из рук… Шанидар подложил в костер сучьев. Затем достал из расщелины в скале прямую тонкую жердь и поднес ее конец к пламени. Движения его были медленны, осторожны. Чтобы конец копья стал твердым и хорошо сохранял остроту, его следовало обжечь на костре. Для этого надо было знать повадки огня, знать, над каким огнем и как долго поворачивать жердь, чтобы ее заостренный конец не сгорел, а только потемнел и приобрел твердость… Копья, которые он делал, хорошо служили охотникам его рода, которые добывали пищу и вступали в бой с чужими людьми, приходившими иногда неизвестно откуда с намерением захватить их места охоты, изгнать всех живущих в этой пещере и самим поселиться в ней.
И если бы Шанидар был, как все другие мужчины его рода, у которых все глаза и все руки (неандерталец не умел считать еще даже до двух), он бы сам стал великим охотником… Но он не мог стать охотником!..
В золотистой пляске огня вдруг появилась усатая голова гигантской кошки с жаркой, как пламя, пастью. Два изогнутых огромных клыка, направленных косо вниз, торчали из верхней челюсти зверя, словно два занесенных для убийства кинжала. Прижав короткие уши, кошка изготовилась для прыжка и, хотя я понимал, что это только видение Шанидара, все мое тело напряглось от страха и ожидания, а лицо и спина покрылись противным холодным потом.
Не знаю, почему саблезубый тигр не убил тогда Шанидара, а только искалечил его. Может быть, он убил и унес кого-то другого. Наверно, и сам Шанидар не знал этого. Но он хорошо помнил лицо молодой косматоволосой женщины, которая склонялась над ним, зализывала его раны и прикладывала к ним жвачку из целебных трав. Эта женщина не покинула его тогда, а выходила и выкормила, потому что была его матерью и не имела в то время других детей. И она повсюду таскала его с собой, потому что он был маленький, живой и теплый и никак не хотел умирать. И она кормила его своим молоком гораздо дольше, чем все другие матери кормили своих детенышей. В этом, наверно, все дело!.. Только когда у нее появился другой детеныш, она перестала замечать Шанидара… И хотя он был уже достаточно большим и сильным, чтобы самому добывать съедобные плоды и коренья, ему редко удавалось съесть то, что он находил. Другие дети тут же набрасывались на него и отнимали добычу. Они подкрадывались с той стороны, с которой у него не было глаза, и ловко выхватывали из его руки пищу, прежде чем он успевал вцепиться в нее зубами.
— Получается, будто он специально отвечает на наши вопросы! — с удивлением сказал Каген.
— Он думает только о том, что касается его жизни, — возразил Александр Петрович. — У него великолепная память и обостренная наблюдательность. Количество мыслей, правда, невелико. Зато каждую свою мысль он обдумывает очень тщательно, долго и по многу раз… Надеюсь, сейчас мы узнаем, почему у него изменились зубы!..
Но именно этого нам узнать не пришлось. Снаружи донесся мощный шум ливня. Ночная тьма перед входом озарилась гигантской молнией, и каменный свод над нами, потрясенный чудовищным громовым раскатом, заходил ходуном. Охваченный первобытным страхом, Шанидар метнулся в пещеру — туда, где находились другие люди…
Так началась гроза. Потоки ливня кружили сорванную вихрем листву. По площадке перекатывались огромные, похожие на всклокоченных мокрых чудовищ, обломанные ветви деревьев. Порывы ураганного ветра, врываясь в пролом, заливали костер каскадами ледяных брызг… И Шанидар вернулся. Ответственность за огонь заставила его преодолеть страх. А может быть, и не только это. Может быть, он относился к огню, как мать к своему детенышу, и просто не мог оставить его в беде… Вобрав голову в плечи, он приблизился к шипящим остаткам костра, схватил последний, еще не погасший сук и побежал назад. Мы последовали за ним…
В пещере было темно. Перепуганные женщины и дети жались друг к другу в самом дальнем углу своего подземного обиталища. С высоты неровного закопченного вековым дымом свода пещеры свисали тяжелые конусы сталактитов — каменных сосулек, образовавшихся в тех местах, где сотни, а может быть, и тысячи лет просачивалась насыщенная известковыми солями вода…
— Что ты здесь видишь, Тькави? — спросил Академиков, которого я вел за руку.
— Женщины и дети сбились в углу. На полу — сухая трава и звериные шкуры, на которых спали… Много костей… И… плохо пахнет.
— Запахи я различаю сам, Тькави… А какую ты видишь утварь?
— Ее немного… Ковшики из черепов. Камни, которыми греют воду. Рубила, скребки…
Шанидар между тем раздувал пламя под сухими ветками, сложенными посреди пещеры. Я выпустил руку ученого. И тут вдруг, когда казалось, что все уже успокаивается, плавный толчок всколыхнул гору. Пол пещеры приподнялся, качнулся и начал уходить из-под ног. Сверху посыпался песок, полетели камни. Вопли ужаса огласили пещеру. Сбивая друг друга, люди кинулись к выходу.
— Землетрясение! — петушиным голосом крикнул Каген. Схватив Нкале за руку, он ринулся в давку. Я — за ними…
— Назад!.. Мы под защитой Системы! — рявкнул Академиков, перекрывая вопли и грохот. — Назад!..
Пыль забивала глотку. Своды тряслись. Огромный сталактит пронесся рядом со мной и, как не взорвавшаяся авиабомба, вонзился острым концом в толстый слой пепла, утрамбованный на полу.
Пещера опустела. Только сбитый с ног полурастоптанный Шанидар, с окровавленным посеревшим лицом, ползал у остатков костра, сгребая тлеющие угольки в костяной ковшик с пучочком сухой травы.
Из глубины пещеры послышался стон. Грохот нового обвала заглушил его, но затем наступило кратковременное затишье, и мы явственно услышали жалобный голос мальчика. Шанидар его тоже слышал. Он стоял на коленях, не зная на что решиться.
Мальчик лежал у стены, придавленный обломком скалы. А мы стояли почти что рядом и ничем не могли помочь.
Шанидар встал с колен. Обрубком руки он прижимал к груди череп с драгоценными угольками.
— Он должен спасти огонь, — без надежды сказал Академиков.
Но Шанидар уже шел на зов. Он нашел мальчика и, упираясь спиною в стену, ногами откатил обломок. Мальчик, качаясь, встал. Шанидар подхватил его и повел к выходу. Отсветы углей, тлеющих в черепушке, которую он прижимал к груди, отбрасывали на потолок громадную смутную тень его головы… Они были уже у самого выхода, когда по горе снова прокатился подземный гул. Сверху грохнули камни…
Сквозь завесу оседающей пыли мы увидели лежащего на земле Шанидара. Его волосы заливала кровь. Рот был раскрыт, и странный оскал зубов снова бросился нам в глаза.
— Что случилось? — тревожно спросил профессор. — Говорите же!..
— Шанидар… — чуть слышно всхлипнула Нкале.
В кромешной тьме мы подвели ученого к неподвижному телу… Усики наших шлемов склонились над окровавленной головой, вздрогнули и торопливо выпрямились. Контакта не было.
— Все, — прошептал Каген. — Вот и все… умер.
— А мальчик? — Академиков сжал мою руку. — Он тоже?..
— Нет… Наверно, Шанидар успел передать ему череп с огнем, и он выполз.
— Прощай, Шанидар! — печально проговорил Александр Петрович. — Через пятьдесят тысяч лет твои кости будут найдены в этой пещере. Тогда мы опять встретимся. А теперь нам пора… Прощай!
Мы задвинули усики шлемов и мгновенно почувствовали себя в креслах стремительно мчащейся пневмокапсулы. Александр Петрович сказал:
— В общем, мы узнали почти все, что нам было поручено. Остались зубы. Объяснить эту загадку я не могу.
— Может быть, — нерешительно сказала Нкале, — когда Шанидар заготовлял топливо для костра, он держал в зубах лямку от перекинутой через плечо вязанки с хворостом? Чтобы освободить руку!
— Вряд ли! — подумав, решил Александр Петрович. — Как однорукий, он должен был перекидывать лямку всегда через одно и то же плечо. А его зубы разведены симметрично — в обе стороны. Скорей уж он обгрызал концы жердей, из которых мастерил копья. Заострял их…
— А вы заметили, как ловко он прихватил черепушку пальцами ног? — возразил Каген. — Наверно, он мог бы держать и жердь. А конец заострял каменным ножом, который был у него за поясом!.. Я думаю, вот что… Ведь он хотел быть охотником, да? И, если бы брал в зубы какое-нибудь оружие… например, остроконечную кость или, еще лучше, пару рогов небольшого животного, он мог бы…
— Блестяще! — воскликнул Александр Петрович. — Боюсь только, что придумать такую фантастику способен лишь человек с высоко развитым интеллектом. Практически, это дьявольски неудобно!
Они замолчали. Каген, очевидно, обдумывал: обидеться ли за «фантастику» или возгордиться за «интеллект». Пощелкивание контактов начало замедляться. Еще несколько минут, и мы вернемся в наш мир…
— Очередь за тобой, Тькави! — сказал Александр Петрович.
Мне было горько за Шанидара. По-моему, виною всему был голод. Нестерпимый, вечный… Шанидар не мог охотиться. Не мог драться за каждый кусок. Ему доставались кости. Всю жизнь он грыз и обгладывал кости… как пес… И от этого его человечьи зубы…
Но прежде, чем я решил, стоит ли говорить все это, пневмокапсула дернулась и со всего разгона остановилась. По инерции нас рвануло вперед… Подбросило… Я прикусил язык… Новый рывок… Остановка… Снос в сторону…