Девушка смешалась. Ее первой реакцией была радость: устроиться на службу – это самое пылкое желание почти всех ее ровесниц, а возможность вырваться из деревни, то есть из оков нищеты, означала невероятную удачу. Исабель это прекрасно знала. Но одна лишь мысль о том, что придется покинуть своих самых близких людей – Хакобо, Франсиску, Хуана – и лишиться родственного тепла, скрашивающего тяготы жизни, вызывала у нее глухую тревогу.
Переступив порог дома дона Кайетано, Исабель чуть не упала в обморок от запаха тушеного мяса. К тому времени от нее остались лишь кожа да кости. Оба священника с интересом разглядывали ее. Она была выше среднего роста, и это еще больше подчеркивало ее худобу. Исабель носила траур – потрепанная жакетка и юбка, закрывающая лодыжки; черные как смоль волосы убраны под дырявый платок. Щеки раскраснелись; кожа на руках покрылась шершавыми цыпками, а ногти побелели от извести. Но черты лица Исабель отличались правильностью, улыбка была ясной и открытой, а большие черные глаза смотрели спокойно и внимательно. Горести последнего года стерли в ее облике все напоминания о детстве, и сейчас перед священниками стояла женщина, которая, вне всяких сомнений, может превратиться в настоящую красавицу, если ее откормить и приодеть. Правда, голод настолько иссушил ее, что новоприбывший падре озаботился, уж не хворает ли она.
– Нет, я здорова… – ответила Исабель, нервно сплетая пальцы.
Хакобо не преминул вмешаться:
– У нее крепкое здоровье. Вообще никогда не болеет!
– Девчушка просто оголодала, – вырвалось у ключницы.
Исабель испуганно опустила глаза. Ключница подошла ближе и тихонько спросила:
– Есть хочешь, золотце?
Девушка взглянула на отца, будто спрашивая, как ей поступить, но Хакобо отвел глаза. Она на миг заколебалась, а потом выпалила:
– Да, я очень голодна, если вы дадите мне корочку хлеба, я с удовольствием ее съем.
При виде подобной непосредственности священники разулыбались.
– Дайте ей миску, пускай наестся горячей похлебки, – словно через силу промолвил дон Кайетано. – И Хакобо тоже налейте.
– Пойдемте со мной, – позвала ключница.
Торопливо расправившись на кухне с огромной миской дымящейся похлебки, отец и дочь вернулись в комнату. Теперь они выглядели совсем иначе. Священник объяснил им, что может устроить Исабель служанкой в дом к очень знатному сеньору в Ла-Корунье. Услышав название этого города, такого близкого и вместе с тем такого далекого, Исабель вздрогнула. Наверное, такой же эффект возымело бы предложение отправиться на другую планету. В свои тринадцать лет она ни разу не покидала родную деревушку; она даже не бывала в Сантьяго, хотя до него от дома всего три лиги[3]. Видя ее смятение, священник спросил:
– Ты ведь хочешь пойти в служанки, так?
Исабель заколебалась. Посмотрела сначала на отца, потом на миску с едой и наконец выдавила:
– Хочу.
– Смотри, придется много работать…
– Работа меня не пугает.
В это мгновение Хакобо посчитал нужным вмешаться:
– Падре, вы же ее знаете.
– Как родную дочь, – согласился дон Кайетано. – Я написал в своей рекомендации, что Исабель – девушка безупречного поведения и очень набожная.
Сендаль кивнул, подтверждая слова дона Кайетано. Второй священник продолжал свои расспросы:
– Ты любишь детей?
– Да, очень…
Хакобо снова вмешался:
– Она в одиночку вырастила своих племянников, – сказал он, глядя на местного священника в поисках одобрения.
– Да-да, подтверждаю.
– И сколько ты хочешь получать? – поинтересовался второй священник.
Девушка вновь посмотрела на отца, прежде чем ответить.
– Сколько заплатят.
– Предпочитаешь получать деньги раз в месяц или сразу за год?
– Как вам угодно.
– Сначала тебе будут платить десять песо в год; и дадут два форменных платья, одно на смену. Тратиться ни на что не придется. Я уверен, что со временем тебе повысят плату, но при условии, что ты это заслужишь.
– Она заслужит, – подтвердил дон Кайетано.
– Ну и хорошо, – подытожил священник, уже приняв решение. – Отправляемся завтра, дилижанс отходит из Ордеса после обеда.
– Приходи сюда к часу, малышка, я сам вас отвезу в Ордес в моей повозке, – предложил дон Кайетано.
Исабель смотрела на священников широко открытыми глазами. Она ничего не чувствовала, казалось, ее разум окутал густой туман. Что сейчас произошло – катастрофа или сказочная удача? «Завтра? – подумала она. – Но ведь уже почти ночь!» С трудом скрывая волнение, она со всеми попрощалась.
Шел дождь. За всю дорогу до дома отец и дочь не раскрыли рта. Бедняки покорно свыклись с мыслью, что судьбу не выбирают. Она ведет свою игру по большей части во вред, но иногда и на пользу. Но всегда неотвратимо и неизбежно.
Той ночью, улегшись на свое место в общей кровати, Исабель зарылась лицом в солому, чтобы заглушить рыдания. Хакобо тем не менее услышал всхлипы и взял ее за руку. Он не делал этого с тех пор, как она была совсем маленькой. Потом отец обнял ее, и они так и проспали эту последнюю ночь дома, под шум храпа, кашля и сиплого дыхания остальных членов семьи.
На горизонте занимался новый день, когда Исабель добралась до Ла-Коруньи. Всю ночь она провела, забившись поглубже на сиденье дилижанса, который неторопливо пробирался сквозь стену дождя. Проснулась она с болью в затекшем теле, в полном унынии, и при взгляде в окошко обнаружила, что справа и слева простирается море – черное, необъятное и такое мрачное, что ей стало страшно. Вскоре экипаж въехал в город, настоящую крепость, обнесенную стеной, и продолжил путь по перешейку. Фасады самых больших зданий смотрели на бухту, наиболее защищенную часть моря; с другой стороны, на берегу открытого штормам залива, постройки были меньшего размера и поскромнее. Небольшие площади густонаселенного квартала Пескадерия были обрамлены домами с портиками – таких Исабель никогда не доводилось видеть. Через открытые ворота в крепостной стене она разглядела рыбаков: те возвращались с ловли, причаливали к пляжу в бухте и растягивали сети для починки. Для нее все было новым в этой паутине улиц, окруженных морем и пахнущих солью. Однако обилие рассеянных по городу огородов, бродящие повсюду стада домашних животных и горы мусора и нечистот живо напомнили о деревне, которую она только что покинула.
Верхняя же аристократическая часть города, также обнесенная стеной, – старинный центр Ла-Коруньи, – выглядела совсем иначе. Впечатляющие здания ратуши, Собора Святой Марии дель Кампо, Капитанского дворца и пышные особняки знатных дворянских родов поражали воображение. Но больше всего внимание Исабель привлекла башня; стоящая вдалеке, на оконечности мыса, она отбрасывала в небо вспышки яркого света и не походила ни на одно виденное ранее здание.
– Это старинный римский маяк, – сообщил священник. – Называется Башня Геркулеса.
– Маяк? Что такое маяк?
– Его свет помогает кораблям не сбиться с курса в темноте.
Ла-Корунья прежде всего была надежным океанским портом. До берега доносились команды с судов, маневрирующих при заходе в бухту, потому что там не было ни причалов, ни молов. Корабли бросали якорь на рейде, а погрузку и разгрузку осуществляли курсирующие между ними и берегом лодки. В этой части города не бродили стада домашних животных; копыта лошадей звонко цокали по блестящей брусчатке. Дилижанс остановился у дома номер тридцать шесть по улице Реал; четырехэтажный особняк принадлежал Херонимо Ихосе, процветающему торговцу, одному из достойнейших сынов города. Священник препоручил Исабель служанке-мулатке, которая впустила их через черный ход. Уроженка Кубы, вольноотпущенная рабыня, она вместе с мужем следила за домашним хозяйством. Рассмотрев поближе новоприбывшую и отметив ее нищенский вид, заострившиеся черты лица и запавшие глаза, мулатка скорчила недовольную гримасу.
– Пойдем со мной, доча…
Они поднялись на два этажа и через кухню зашли в служебные помещения. Мулатка показала Исабель ее спальню; на кровати лежало сложенное форменное платье, которое девушке следовало надеть, чтобы прислуживать господам. Комнатка была маленькой, но чистой, с побеленными стенами и смотрящим на море окном. Исабель выпустила из рук узелок со своими жалкими пожитками и почувствовала непреодолимое желание прилечь и поспать, однако мулатка ей не позволила. Нужно было познакомить ее с кухаркой и прочими слугами, показать, где хранится посуда и столовые приборы, где расположены прачечная, гладильня и дровник, куда выкидывать мусор и как работают камины.
Голос сеньоры из глубины дома прервал объяснения мулатки. У Исабель кровь застыла в жилах. Сердце сжалось от страха перед встречей с той, кто, судя по всему, отныне станет распоряжаться ее жизнью. Исабель охватило жгучее желание немедленно сбежать подальше отсюда. По-видимому, мулатка что-то почувствовала, потому что спросила, все ли в порядке; Исабель ответила, что все хорошо, стараясь незаметно вытереть брызнувшие фонтаном слезы. Ее пронзила мучительная тоска по своей деревне. Тем не менее она боязливо поинтересовалась, памятуя о принятом среди слуг Галисии обычае:
– Должна ли я встать на колени?
– Нет, здесь этого не требуют…
Они вошли в гостиную; то ли от усталости, то ли от туманящего мысли отчаяния, но девушке показалось, что все происходит во сне. Этот дом ничем не напоминал жилище владельца ее деревни, картина перед глазами была самым роскошным и прекрасным, что ей когда-либо доводилось видеть. Ее окружал сонм скульптур, витрины с украшенными драгоценными камнями часами, бархатные кресла с позолоченными подлокотниками, ковры, переливающиеся солнечными бликами хрустальные люстры, пианино и попугай с алым оперением, который сидел в огромной клетке и повторял незнакомые слова.
– Дон Кайетано очень хорошо о тебе отзывался…
Донья Мария-Хосефа дель Кастильо, супруга дона Херонимо Ихосы, была изысканной красавицей, но при этом любезной и деликатной; одевалась она просто, дома не носила украшений и драгоценностей, а светлые волосы собирала в незатейливый узел. Исабель слышала множество рассказов о хозяевах, которые обращаются со слугами хуже, чем с собаками, постоянно отчитывают их, ругают и могут даже ударить в присутствии гостей. Сейчас же, едва увидев свою госпожу, Исабель осознала, как ей повезло. Эта женщина составляла полную противоположность деревенской сеньоре – та смотрела на всех свысока.