– А почему бы нам не пожениться?
Бальмису стукнуло двадцать, ей – двадцать восемь. Для нее он был последним шансом. Все предыдущие попытки вступить в брак не достигли успеха, и она не могла себе позволить, чтобы и эта закончилась провалом. Для него женитьба означала окончательное освобождение от армии, дальнейшую учебу, осуществление амбиций и достижение мечты. Весьма быстро ему удалось убедить себя в том, что физическая привлекательность или страсть вовсе не являются непременными условиями при создании семьи. Родители не стали вмешиваться: хотя разница в возрасте и вызывала удивление, они понимали, что родственная связь двух самых влиятельных семей хирургов спасет жизнь их сыну; да и Хосефу, в конце концов, они привыкли считать почти дочерью. Таким образом, тридцатого марта 1773 года молодые заключили брак в приходской церкви Санта-Марии в Аликанте.
Через месяц Бальмис написал письмо в рекрутскую контору, хлопоча об отзыве предписания и своем исключении из призывного списка. «Заявитель освобождается от рекрутской жеребьевки на основании своего семейного положения. Хотя его брак и был заключен уже после выхода Королевского указа о призыве, это произошло без злого умысла заявителя и не по его воле, а по судебному ходатайству Хосефы Матайш…» Наконец, восьмого июля было вынесено решение, согласно которому Франсиско Хавьер Бальмис получал полное освобождение от армейской службы.
Через два года Хосефа забеременела. Когда она была на пятом месяце, Бальмис заявил, что отправляется на войну.
– Как это? – возмутилась она.
– Мне нужно практиковаться, чтобы сдать экзамен на звание хирурга. Преподаватели предложили мне приписаться к полевому госпиталю, который входит в состав морской экспедиции под командованием генерала О’Рейли[10].
– Всю жизнь боролся, чтобы освободиться от службы, а именно сейчас тебе приспичило идти в армию?
– Служить врачом – это совсем не то же самое, что простым солдатом. Никакого риска, говорят, это будет что-то вроде военной прогулки.
– Военная прогулка! И ты поверил…
Бальмису исполнилось двадцать два, он мечтал о славе, верил в непобедимость испанской армии и чувствовал себя в безопасности, потому что относился к тыловым войскам.
– Через месяц снова буду дома, – пообещал он.
Они собирались высадиться в Алжире, чтобы раз и навсегда покончить с берберскими пиратами, постоянно устраивавшими набеги на побережье Испании. Он навсегда запомнит, с какой скрупулезностью готовил хирургические инструменты в каюте корабля, служившей лазаретом: троакар, трепан, пилу с запасным лезвием, щипцы и зажимы, скальпель, иглы, кюретки[11], зонд, ланцеты… Бальмис обстоятельно готовился к тому, чтобы принимать раненых в идеальных условиях. Все сверкало чистотой, включая половые доски.
Но начался бой, и разверзся хаос. Испанская армия в течение нескольких месяцев трудилась над подготовкой и оснащением кораблей, но никак не озаботилась изучением сил врага, а они оказались куда более многочисленными и лучше организованными, чем было принято считать. Скоро начали прибывать лодки с ранеными. Бальмис заметил, что никто не подумал, каким способом доставить на борт самых тяжелых, и взял инициативу в свои руки.
– Берите гамаки и веревки, кладите раненых и поднимайте!
Количество пострадавших было столь велико, что не хватало ни гамаков, ни веревок. Помещение маленького госпиталя быстро наполнялось жертвами этой «прогулки». Кровь лилась ручьем, воздух сотрясали жуткие вопли, а умерших тут же бросали в море, без саванов и прощальных пушечных залпов. Разве отец его не предупреждал, что боль и заражение, особенно гангрена, – злейшие враги медиков? От него Бальмис научился тому, что в основе всего лежит повышенное внимание к гигиене, но как можно этого добиться среди крови, гноя, грязи, нечистот и боли? Через несколько часов каюта превратилась в чудовищное скопище живых и мертвых. Несмотря на то, что события застали его врасплох, Бальмису удавалось сохранять поразительное хладнокровие.
– Поскольку мы не можем лечить сразу всех, – велел он своим помощникам, – нужно сразу отсеять тех, кто ранен в живот, – они все равно погибнут от заражения.
– И что нам делать?
– Ампутируйте, дурачье, ампутируйте!
Это считалось самым надежным средством спасать жизни от угрозы кровотечения.
– Накладывайте жгуты, тампонируйте раны, зажимайте сосуды! Быстрее, времени нет!
Бальмис прижигал культи железными щипцами, которые он прокаливал в стоявшей в углу печке. Вопли этих солдат навсегда впечатались в его память. Позже начали прибывать раненые офицеры, и стал понятен масштаб поражения испанской армии. Первым привезли майора Бернардо де Гальвеса[12] – это была очень известная фигура; уроженец Малаги, он получил чин лейтенанта в шестнадцать лет за участие в войне с Португалией и дослужился до звания капитана Королевского войска за успехи в кампании против апачей в Новой Испании. Герой армии, он пережил множество тяжелых ранений, а сейчас лежал перед Бальмисом, скорчившись от боли; в его ноге зияла открытая рана, через которую толчками вытекала кровь.
– Дон Бернардо, не бойтесь, я здесь, чтобы спасти вас.
Бальмис не мог начать лечение, не облегчив муки страдальца. В то время набор средств для обезболивания был крайне скуден: мандрагора не всегда приносила желаемый результат, опиум было тяжело дозировать; помогали гашиш и несколько добрых глотков водки, но их под рукой не оказалось. Бальмису пришлось прибегнуть к самому эффективному, но вместе с тем самому рискованному способу: он схватил обломок весла и ударил Гальвеса по голове, отчего тот потерял сознание.
– Скорее, надо прижечь до того, как он очнется!
Ему до мяса прижгли культю каленым железом. Когда Гальвес пришел в себя, он едва слышным голосом обратился к Бальмису:
– Я вам безмерно признателен, юноша.
– Это вы про удар по голове?
Гальвес попытался улыбнуться, но лицо его тут же исказилось от боли. Он и представить себе не мог, что Бальмис спрашивал вполне серьезно, ибо ирония была ему глубоко чужда. Точно так же он не понимал, почему его благодарят за работу. И в тот момент Бальмис даже не догадывался, что удар по голове Гальвеса окажется судьбоносным.
Когда генерал О’Рейли дал сигнал к отступлению и стали известны потери, Бальмис окончательно разуверился в воинской славе: пятьсот человек убитыми и две с половиной тысячи раненых – слишком много крови, пролитой напрасно. Во всем этом не было ни доблести, ни чести, один только позор. Беспомощность перед лицом огнестрельных ран, отчаяние от неспособности облегчить страдания и спасти больше жизней повергли Бальмиса в глубочайшее уныние. «Как скудны возможности военной хирургии», – думал он, понуро качая головой, как всегда делал, когда его обуревала тоска.
После поражения флот вернулся в Аликанте; город сразу же превратился в гигантский полевой госпиталь. Никто не понимал, как столь мощная экспедиция, которую так долго подготавливали, могла быть разгромлена за считаные часы. Люди бросали на раненых презрительные взгляды и не отказывали себе в издевательских комментариях:
– Отправлялись за славой, а теперь топят нас в дерьме!
Когда Бальмис вернулся к своей работе в Военном госпитале, начальство высоко оценило его заслуги.
– Вы отличились способностью принимать ответственные решения, быстрой реакцией и неутомимостью во время боя, – сказали они.
Также о нем вспоминали как о человеке, спасшем Гальвеса, который, в свою очередь, получил звание подполковника.
Рождение сына, нареченного при крещении в церкви Святого Николаса именем Мигель Хосеп, помогло развеять чувство унижения, поселившееся в душе Бальмиса после поражения. Он начал хлопотать о получении официального звания хирурга и, прихватив с собой рекомендации докторов, отправился в Валенсию для прохождения экзаменов перед Королевской квалификационной комиссией, высшим органом здравоохранения.
Вернувшись в Аликанте, он задумался о переоценке своей жизни: действительно ли он хочет остаться в этом городе?
– Мама, я легко получил аттестацию, теперь я военный хирург.
Мать сжала его в объятиях.
– Ты уже превзошел своего отца, дорогой, – нежно молвила она, проводя рукой по копне всклокоченных волос сына. – Пришла пора сменить его, как он сменил твоего дедушку, правда?
Бальмис мягко отстранил ее.
– Мама, мир велик.
– Ты уже не хочешь работать хирургом?
– Не знаю, что и делать. Я мог бы остаться в Аликанте и практиковать, это было бы проще всего, но я хочу дальше делать карьеру военного хирурга – стать старшим хирургом, а потом, возможно, и получить чин королевского хирурга. Я хочу быть врачом, трудиться умом, а не руками.
– Это трудный путь, дитя мое. Здесь у тебя обеспеченная жизнь, жена, сын.
– Да, конечно, но мне нравится испытывать новые лекарства, открывать способы лечения, изучать болезни, экспериментировать.
– В этом ты ничуть не изменился. Но как ты собираешься оплачивать занятия медициной? Отец не сможет тебе помогать, ты же знаешь…
– Да, знаю…
У Бальмиса душа была не на месте. Он разрывался между двумя возможностями: остаться в Аликанте или же вступить в соответствующий полк и продолжить учебу, которую отец оплачивать не мог. Ему исполнилось двадцать три; его вели непоколебимая тяга к медицине и немалые личные амбиции – он мечтал подняться по социальной лестнице, навсегда вырваться из тесных рамок податного сословия. Через несколько дней он вернулся к матери с известием:
– Хосефе я еще не говорил, но врачи из моего госпиталя похлопотали, чтобы меня взяли в корпус Военно-санитарной службы. Говорят, заслуг у меня более чем достаточно. Я уже жду направления.
Ему выпала служба в полку Саморы, который в ту пору намеревался организовать сухопутную блокаду Гибралтара.