— Твою ма-а-ать!.. — протянул я, понимая, что это такое.
Мне уже мерещились тысячи спутников на орбите, которые в режиме реального времени отслеживают происходящее на поверхности и дают целеуказание. Или расширение присутствия элемийского ИскИна за пределами зоны обитания людей, через орбиту, раз по поверхности не вышло.
Но внезапно в небе образовалась яркая дуга, которая начала разгибаться с ускорением. Она, словно плеть, прошлась краем в том месте, где наблюдался объект. Короткая яркая вспышка — и все мгновенно прекратилось. Наверняка еще обломки продемонстрируют иллюминацию, входя обратно в атмосферу. Как я, когда мчался к поверхности на спасательной капсуле.
Я наблюдал эту картину, и в моей голове, будто зацикленная запись, звучали крик офицера поста контроля Галилея «Энергетический всплеск!» и команда капитана «Маневр уклонения!».
— Что это, Дамитар? — удивился Кирим, когда все закончилось.
— Это знамение, Кирим, — ровным тоном ответил я. — Знамение, что у нас остается все меньше времени.
Глава 7
Нейтральная полоса в трехстах километрах севернее Оплота.
В сотне метров от границы с зоной обитания октанитов на небольшом холмике торчала довольно тонкая палка, на которой висел кусок мешковины, измазанный в чем-то белом. Ветер трепал этот кусок явно грубо оторванной ткани, будто намереваясь сорвать это недоразумение, изображавшее знамя. Но даже несмотря на изгибание импровизированного древка дугой, вся эта конструкция вот уже четыре часа стойко сопротивлялась стихии.
Складывалось впечатление, что ветер специально хочет вырвать эту тряпку с палкой, нарушающую однотипный пейзаж нейтральной полосы, потому что уже на территории октанитов, где возвышалась странная растительность, стояла абсолютно безветренная погода.
Практически сплошная стена из широких стеблей высотой около двух метров, растущих от самой земли, напоминала обычную траву, увеличенную в десятки раз. Потому и служила хорошим укрытием для тех, кто хотел спрятаться в ней от лишних взглядов. Чем и занимались около сотни человек, сгрудившись в кучу в этих зарослях, пока некоторые из них наблюдали за непокорным знаменем.
— Ярхип, ну что там? — окликнули одного из наблюдавших.
Мужчина лет тридцати пяти слегка раздвинул стебли руками и не оборачиваясь бросил:
— Да никого нет. — И уже тихо пробормотал: — Может, вообще не придут.
Его будто услышали, и над зарослями разнесся громкий плач грудного ребенка. Ярхип поморщился — нет, не оттого, что плач младенца мог выдать их схрон, а от беспомощности, которую он ощущал всю прошедшую неделю.
Два месяца назад в сельбище Дымяницы, где жил Ярхип с семьей и двое его братьев, тоже со своими семьями, стали приходить беженцы из южных земель. Кто-то оставался в поселении, а кто-то, передохнув денек-другой, отправлялся дальше на север. Но благодаря таким гостям, слухи о бесчинствах железодеев, творящихся на юге, быстро разнеслись по всем уголкам сельбища. Чего только ни рассказывали, сея смуту, разброд и шатание среди жителей! На площади то и дело появлялись смутьяны, выкрикивающие, что грядет судный час и что из-за грехов не спасти даже душу.
Дошло до того, что пришлось вмешиваться воеводе и особо горластых сажать в холодную, чтобы остыли. К наведению порядка присоединились и служители церкви, увещевающие на каждой службе, что Господь не допустит и покарает дьявольские отродья. Но все это мало чем помогало, потому что с каждым днем поток беженцев становился все полноводнее. И по тем местам, откуда они приходили, можно было понять, если не дурак, что железодеи продвигаются все дальше на север Беловодья.
А когда стали появляться увечные из города Порожье, что в сорока километрах на юго-запад, Ярхип понял, что через неделю железодеи будут в Дымяницах. И все бы ничего, если бы несколько месяцев назад князь не выгреб гарнизон практически под чистую, забирая воев в Святое воинство. Значит, осади железодеи Дымяницы, оборонять сельбище будет некому. А из рассказов беженцев всякий понимал, что случится, если эти проклятые возьмут поселение.
Поэтому он собрал на семейный совет своих братьев. После жарких споров Ярхип убедил их уйти если и не на север, то хотя бы недалеко от поселения, и подождать. Если он окажется не прав, то всегда можно вернуться, а если нет, то уйти дальше. Так и поступили. Погрузив припасы в телеги и взяв свои семьи, отправились в лес, где километрах в пяти от сельбища на возвышенности встали лагерем.
Правда, таким умным оказался не только Ярхип, но и добрая половина Дымяниц. Народу было столько, что редкие кордоны воев, выставленные воеводой, не помогли удержать людей. И лагерь стал настоящим стойбищем, где такие же, как Ярхип и его братья, ждали развязки.
— Так должны уже появиться, — положил один из братьев руку на плечо Ярхипу, — времени-то прошло уйма.
— Сам знаю, — буркнул Ярхип, не оборачиваясь.
Неладное началось уже на пятый день, когда непрекращающийся грохот поднял Ярхипа ночью. Вместе со всей своей семьей он до утра наблюдал яркие вспышки, на мгновение озаряющие родные стены Дымяниц. А на рассвете, когда от сельбища осталось одно пепелище, подавленный таким зрелищем народ молча стал собираться в путь, догонять тех, кто ушел на север ранее.
Но на этом ничего не закончилось. Свернув лагерь, Ярхип и братья уже было выдвинулись в путь, как в небе появились то ли летающие повозки, то ли звери какие. Уродливые черные туши, от воя которых стыла кровь в жилах, а на голове шевелились волосы. Ярхип видел, как они рыскали над лесом, словно ищейки, и иногда останавливались, чтобы выбросить из своего чрева фигурки железодеев.
А дальше Ярхип мало что помнил: страх, овладевший им, заставил бросить все пожитки, подхватить своего самого мелкого сына и, подгоняя остальных, бежать. Он бежал, не разбирая дороги, бежал куда глаза глядят, а вместе с ним бежала и вся его родня, и те, кто решил последовать их примеру. Но Ярхип еще долго слышал за спиной непонятную трескотню и душераздирающие крики тех, кому не повезло. А еще вопли мужчин и женщин, которые бросались на железодеев с голыми руками, чтобы только дать убежать своим чадам.
Опомнился Ярхип, когда все его семейство выскочило на обширный степной простор, где он ощутил что-то неладное с даром. И чем дальше он удалялся в глубь степи, тем сильнее это ощущалось. Но это его не остановило, как и остальных. И то переходя на шаг, то снова на бег, Ярхип и его родня уходили дальше, пока уставшие дети не стали падать без сил, оглашая округу плачем.
Только этот жалобный плач детей смог остановить обезумевший от страха народ, и Ярхипа в том числе. Тогда-то и стало ясно, что уйти удалось не более чем сотне человек, хотя в лагере их насчитывалось несколько тысяч. Тут уже плач и вой подняли взрослые, осознавшие, что потеряли мужа, жену или ребенка. Ярхипу же повезло: его жена, трое сыновей и дочка были рядом, да и у братьев потерь не приключилось. Но боль и горечь утраты ощущали все без исключения.
Немного придя в себя, совместными усилиями сообразили, где очутились. Только вот что делать дальше, не знал никто. Среди выживших не было ни приказчиков, ни уж тем более знатных людей, или хотя бы воев на худой конец. Они либо сгинули в Дымяницах, либо ушли раньше. Вот тут неожиданно на Ярхипа свалилась ответственность за судьбу немногих выживших.
— А это что? — отодвинув стебель, указал брат Ярхипа на голубую точку, виднеющуюся на юге.
— Да черт его знает! — Ярхип перекрестился после упоминания нечистого. — Может, это и есть тот самый поезд, — последнее он проговорил по слогам, — или еще какая чертовщина.
В Дымянцах Ярхип работал кузнецом, а так как сельбище было небольшим, то его знали почти все. Именно это и послужило решающим фактором в избрании его старшим. Да еще повлияло то, что среди сотни перепуганных людей взрослых мужчин оказалось всего полтора десятка. Остальные в основном бабы да ребятня, в большинстве своем без родителей.
Глядя на этих сирот, он корил себя, что сам бежал не оглядываясь, позволив страху овладеть собой, а мог спасти еще чье-нибудь дитя, хотя бы и ценой своей жизни. Но еще он понимал, что так или иначе сгинут все до единого, если не произойдет чуда.
Припасов с собой не было, а вспоминая пережитое, возвращаться за ними не хотелось. Но оставаться посреди степи, которая просматривается на километры, тоже затея не из лучших. Тем более что эти страшные чудища постоянно появлялись над краем леса, откуда Ярхип с родичами бежал сломя голову. Поэтому пришлось Ярхипу увести людей почти к границе чужих земель.
Мысль попытаться разжиться едой, а особенно водой, в землях соседей Ярхип отмел сразу. Что можно есть из растительности, а что отрава — никто не знал. На живность охотиться тоже нечем, тем более чарами пользоваться нельзя. Вот и выходило, что единственный выход — идти на север по нейтральной полосе и уповать на Господа.
Но уже через двое суток он был в отчаянии. Если взрослые еще кое-как могли терпеть голод, то вот дети просили поесть все чаще. С водой же была совсем беда. И поэтому мысль вернуться в родной лес посещала Ярхипа все настойчивее. Пройди еще пара часов — и он на это решился бы. Но, видимо, плач донесся до самого Господа, так как их неожиданно догнала взявшаяся из ниоткуда тройка всадников на невиданных ранее лошадях.
Всадниками оказались совсем юнцы лет шестнадцати, которые без разговоров сбросили переметные сумы. Один из них, указывая на сумы, крикнул что-то невразумительное:
— Там еда и вода. Через пару часов будет поезд. Оставайтесь на месте, а лучше вон в кусты спрячетесь и знак какой поставьте, что вы здесь.
Осознание того, что перед ним лежит еда, заставило Ярхипа позабыть обо всем. Нет, он думал не о себе, а о детях, которые волчьими глазами заглядывали ему прямо в душу. И когда опомнился, то всадников и след простыл. Ярхип даже подумал, что ему причудилось с голодухи, но сумы-то лежали на земле, и вполне настоящие.