– Тебе кажется это смешным?
– Нет, Эстер, мне так не кажется.
– Тогда чему ты улыбаешься?
– Это просто солнце.
Эстер недоуменно покачала головой.
– Б-же, и что я в тебе нашла?
Я стряхнул пепел и посмотрел на жену.
– Хотел бы я знать.
Наверное, что-то в моем взгляде заставило ее замолчать. Она поправила прическу и потянулась за сумкой. Меня подмывало спросить, не появился ли у нее кто-то, но я промолчал.
– Ладно, мне пора, – Эстер сунула мне визитку. – Это контакты человека в раввинате. Он все объяснит.
Не глядя на визитку, я положил ее в карман. Эстер поспешно встала и одернула платье. Казалось, она ждет каких-то слов, но, возможно, мне только хотелось так думать.
В комнате Леи пахло красками. На стенах висели акварели, выполненные ее детской рукой. Несколько недель назад дочери исполнилось девять. Я и не заметил, как она успела овладеть техникой рисунка и научилась передавать свои чувства с помощью кисти.
Главной темой ее работ были пейзажи Беэр-Шевы – города, в котором она родилась и выросла. Каменистые склоны древних холмов. Небесная лазурь в кронах финиковых пальм. Традиционный бедуинский базар. Рукотворный лес Ятир. Красные крыши частных домов. И, конечно, городские кошки. Эти бездомные бродяги мелькали почти на каждом рисунке. Наверное, потому что, несмотря на бесконечные просьбы Леи, сами мы кошку так и не завели.
Я сидел на краешке детской кровати и пытался отыскать нужные слова.
В голубых глазах ребенка притаился испуг. Дочь чувствовала мое волнение. Оно, словно вирус, передалось и ей. Лея сжимала в руках плюшевую овечку (подарок за хорошую учебу) и внимательно наблюдала за каждым моим движением.
– Понимаешь, дорогая, – начал я, – иногда людям нужно побыть одним. Это не значит, что я не люблю маму. Просто мы слишком устали друг от друга.
Лея посмотрела в окно.
Мгла опустилась на улицы и затопила простирающуюся за окном пустыню. Изогнутые фонари гирляндой обвили соседние холмы. Где-то вдалеке провыла сирена полицейской машины.
– Я понимаю. Но почему так сложно извиниться друг перед другом и перестать, наконец, ссориться?
Я вздохнул и пожал плечами.
Дочка поджала губы и замолчала. Я погладил ее по голове и поцеловал.
– Мне кажется, вы просто не слышите друг друга, – сказал она, – или не хотите слышать.
Стрелки часов на стене показывали половину одиннадцатого.
Лее давно пора спать. Обычно уже в десять я дочитывал ей очередную главу из какой-нибудь детской книги и шел в свой кабинет, чтобы доделать работу, которую не успел завершить за день.
– Знаешь, у индейцев есть такая пословица: чтобы услышать себя, нужны молчаливые дни. Видимо, у нас с мамой как раз такой период.
– Может быть, вы еще помиритесь? – с надеждой в голосе спросила Лея.
– Может быть. Но сейчас кому-то пора спать.
Я поднялся с кровати и включил ночник.
– Подожди, – сказала Лея. – Я кое-что нарисовала для тебя.
Не вылезая из-под одеяла, она открыла ящик стола и достала оттуда листок с акварелью.
– Вот, – дочь протянула мне листок, – как-то само нарисовалось.
Я принял ее подарок и поднес к лампе. На фоне песчаных барханов стояла древняя старуха в лохмотьях из мешковины. Ее длинные руки были сплошь увешаны браслетами и обтянуты кожаными ремнями.
Конечно, я сразу узнал ее. На секунду мне даже показалось, что в раскрытое окно вновь дыхнуло суховеем. Рисунок чуть не выпал у меня из рук. Видимо, я изменился в лице, и это не скрылось от глаз Леи.
– Тебе не нравится? – спросила она.
– Очень красиво, – медленно ответил я, – но где ты ее видела?
– Нигде, – встрепенулась Лея, и в глазах ребенка я прочитал, что она говорит правду. – Просто выдумала.
– Может, расскажешь о ней?
Некоторое время дочь молчала, подбирая слова. Видно, они дались ей нелегко, но все же она заставила себя произнести их:
– Это дыхание пустыни, – наконец ответила Лея. – Она приходит только к тем, кто готов говорить с ней.
Я накрыл ребенка одеялом.
– И что же она рассказывает?
– Смотря о чем спрашивать. У нее тысячи историй. Для каждого – своя.
Я посмотрел на приставленный к окну детский письменный стол и подумал о том, сколько времени дочь провела за ним, глядя на раскинувшиеся за окном пески. Лея, будто уловив мои мысли, виновато пожала плечами.
– Уже слишком поздно, малыш, – сказал я, перед тем как закрыть за собой дверь. – Закрывай глаза и засыпай.
На безлюдной улице было так тихо, что казалось, будто уже далеко за полночь. Соседская кошка, неизменная героиня Леиных рисунков, услышала шум моих шагов и спряталась за кустом мимозы.
Я спустился вниз по каменным ступеням и свернул за угол. Старый потрепанный рюкзак слегка оттягивал плечо. Пришлось наскоро впихнуть в него самое необходимое, чтобы хотя бы на пару дней хватило чистой одежды.
Воздух, успевший немного остыть за вечер, наполнился ароматами цветов и плодовых деревьев. Из пекарни, расположенной выше по улице, доносился запах корицы. Работа там стихала разве что на шаббат и еврейские праздники. Уже с ночи кондитеры замешивали тесто, чтобы с раннего утра порадовать горожан свежей сдобой.
Я вышел на перекресток. Возле него светилось уютное окно круглосуточного киоска. Владелец магазина, седой марокканец с серьгой в ухе, завидев меня, приветственно махнул рукой.
По укрепленному под потолком телевизору шел футбольный матч.
– Опять ночная смена? – не отрываясь от экрана, спросил Йоав.
– Вроде того, – соврал я.
Не спрашивая меня, он положил на прилавок пачку сигарет и назвал цену. Я расплатился и положил сдачу в коробку для цдоки.
Йоав пожелал мне приятной смены и начал громко распекать нерадивого вратаря, пропустившего гол.
Дойдя до остановки, я закурил и принялся ждать автобус. Он подошел минут через пятнадцать. Кроме меня, в салоне сидела молодая семейная пара и несколько солдат, возвращавшихся на базу. Их усталые обветренные лица напомнили мне бывших сослуживцев.
Я прошел в середину салона и сел у окна.
За стеклом проплывал охваченный огнями ночной город – некогда южная окраина владений колена Иегуды. В который раз меня захватила мысль о многовековой истории этого перекрестка торговых дорог из Египта в Ханаан. Я думал о том, что всего лишь каких-то пятьдесят лет назад здесь не было ничего, а сейчас – дома. В окнах горит свет. Там живут люди и строят планы, воспитывают детей, верят в то, что посреди выбеленных солнцем камней и раскаленного песка можно быть счастливыми.
Солдаты сошли на железнодорожном вокзале, а молодая пара – вскоре после них. Водитель довез меня до конечной. Здесь, в новом квартале, находилась дешевая гостиница, где я рассчитывал провести ночь. Отыскать ее было несложно. Навигатор быстро вывел меня к нужной улице.
Хозяин, молодой бедуин в современной одежде, посоветовал мне лучший, по его словам, номер (постояльцев все равно было немного) и предложил кофе. Я знал, что отказываться не принято, поэтому согласился. Кофе оказался неожиданно вкусным и очень крепким. Терпкий запах кардамона заставил меня ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей.
Поблагодарив хозяина, я прошел в номер. Не знаю, был ли он действительно лучшим. Мне на тот момент подошло бы все, что угодно. Кондиционер работал исправно, а из комнаты имелся выход во двор. Прямо за ним начиналась пустыня.
Я бросил рюкзак на кровать и достал из него Леин рисунок. Теперь у меня появилось время более детально рассмотреть его. В первый раз из-за волнения я не смог этого сделать. Все совпадало. Каким-то образом Лея воспроизвела образ старухи, который отложился в моей памяти.
Курить в номерах запрещалось, поэтому пришлось выйти на улицу. Я присел на оставленный на веранде стул и достал сигарету. Молча покрутил ее в пальцах и чиркнул спичкой. Дым приятно обжег горло, и я пожалел, что так быстро допил кофе. Сейчас он бы пришелся кстати.
Стрекот цикад воскресил в моей памяти ту странную ночь на военной базе. Все прошедшие после этого годы я не переставал думать, почему старуха сказала тогда, что я звал ее? Кем она была и чего хотела?
Теперь к этим вопросам добавился еще один: как дочь добилась такого потрясающего сходства?
О том, что случилось много лет назад, она знать не могла. Даже Эстер была в неведении.
Я затянулся и стряхнул пепел. Впервые за многие годы мне захотелось взглянуть на оставленный старухой амулет. Я вытащил из внутреннего кармана куртки тряпичный сверток и развернул его. Браслет выглядел так, будто я нашел его только вчера, – время было не властно над ним.
В памяти сам собой всплыл текст сообщения, которое я писал Эстер той ночью. Повинуясь внезапному порыву, я затушил сигарету и набрал на телефоне слова, которые тогда так и не отправил.
Аппарат завибрировал. На дисплее высветился отчет, что сообщение доставлено.
Меня охватила уверенность, что, сделай я это десять лет назад, все могло бы сложиться иначе. Легкий порыв ветра растрепал мои волосы. Я глубоко вздохнул и надел браслет на руку.
Звуки стихли. Не было слышно ничего, кроме шума пересыпающегося песка.
Она появилась из ниоткуда. Но на сей раз я не испугался.
Одежда для пустоты
Орен проснулся от собственного крика.
Сел на кровати. Обвел комнату рассеянным взглядом. Вытер выступивший на лбу пот.
Сердце билось так часто, что, казалось, еще немного и взорвется. Свет фар от проехавшей под окнами машины скользнул по стенам и выхватил из темноты армейскую фотографию в простой деревянной рамке.
На лицах сослуживцев защитная краска. В руках укороченные винтовки для ведения боя в городских условиях. Сам Орен сосредоточен. Показывает пальцем куда-то в сторону покрытых зеленью гор и смотрит на солдата с рацией за плечами.
Почувствовав его волнение, Майя тоже открыла глаза.