— Сколько?! — изумился директор НИИ.
— Вы не ослышались, — подключился Терещенко. — Подтвержденный результат.
— Потому никаких взрослых! — продолжил я. — Менять жизни двух десятков детей на одну, пусть даже близкого кому-то человека не собираюсь. Приметесь пихать блатных, развернусь и уйду. Таково мое условие.
— А еще полная секретность! — подключился министр. — Участие в исцелении больных Михаила Ивановича должно остаться тайной.
— Почему? — удивился директор НИИ.
— Потому что к нам повалят пациенты со всего СССР. Возле ваших учреждений встанут толпы. В этой ситуации Михаил Иванович откажется работать – он об этом предупредил. У него был случай, когда толпы встали у конторы, где он принимал пациентов. Случилось после публикации статьи о нем в «Советской Белоруссии». Ажиотаж еле удалось погасить. Поэтому никаких публикаций – ни в газетах, ни в журналах. Персоналу прикажите держать рот на замке. Если кто откроет – уголовное дело о нарушении врачебной тайны. Я добьюсь, чтобы его возбудили и довели до суда. За молчание будут премии – издам приказ. Разумеется, с другой формулировкой: за успехи в лечении онкологических заболеваний у детей.
— А еще добавим от моего кооператива, — подключился я. — Будем хорошо сотрудничать, не обижу.
— Удивительный вы человек, — покрутил головой директор НИИ. — В первый раз слышу, чтоб платили за право исцелять. Почему-то у других наоборот.
Я усмехнулся и развел руками.
— Что будет делать персонал? — поинтересовался главный врач детской клиники. — Если исцеляет Мурашко?
— Странный вопрос, — удивился министр. — Обследовать и вести больных. Вот представьте: вы получили новое лекарство. Его применение дает поразительный эффект. Разве это отменяет участие врача? Наблюдение, поддерживающее лечение… Кстати о лекарствах. Химиотерапию применять прекращаем, высвободившиеся препараты отдадим в клиники для взрослых. Всем все ясно?
Участники совещания закивали. Так я стал работать по трем адресам. В понедельник отправлялся в Аксаковщину, два последующих дня практиковал в Минске, четверг и пятницу проводил в Боровлянах, где исцелял детей с ДЦП. Не скажу, что все шло гладко. Более всего хлопот доставлял рак крови. Не лимфома с ее четкой локализацией, а лейкозы. Муторное дело. Для начала долгий поиск патологии в органах кроветворения, затем помощь им в возвращении прежних функций. Если деток с «обычным» раком мог исцелить два десятка в день, то с лейкозами – три или пять. По моей просьбе, в клиниках ввели сортировку больных. Для начала шли тяжелые в терминальной стадии, после их исцеления занимался остальными. Но процесс шел и приносил радость. Как и прежде я являлся к деткам с гостинцами. Пока те жевали конфетки, работал. Но с тяжелыми номер не проходил – времени требовалось больше. Я облачался в халат и бахилы, надевал перчатки и хирургическую маску. Врачи отводили меня к больному, где выдавали за коллегу из Москвы. Я делал вид, что обследую пациента, сам же занимался исцелением. Иногда это занимало час или два.
Разумеется, сохранению тайны это не способствовало, тем не менее, ее блюли – и врачи, и средний медицинский персонал. Не из страха. Как сказала мне заведующая отделением онкологии: «Как иначе, Михаил Иванович? Вот узнают в Москве – и заберут вас. Кто станет исцелять наших деток?» Информация все же протекла, но об этом позже. Для начала любопытная история.
Это случилось в декабре. Как-то вечером в нашей съемной квартире долго и протяжно зазвонил телефон – межгород. Этот номер знали многие – нет смысла таить, скоро в свою квартиру переберусь, потому звонок не удивил. Я снял трубку.
— Господин Мурашко? — спросил мужской голос. Неизвестный абонент говорил по-русски, но с заметным акцентом.
— Да, — подтвердил я.
— Меня зовут Серхио, Сергей Иванович, по-вашему, — представился собеседник. — Я потомок русских эмигрантов. В настоящее время – советник посольства Аргентины в Москве. Наслышан о вас. У меня такой вопрос: вы исцеляете слепоту?
— Не доводилось, — признался я. — Хотя можно попытаться. Сколько лет пациенту?
— Пациентке. Это девушка, восемнадцать лет.
— Слепота полная или частичная?
— Различает день и ночь, а еще фигуры людей.
Значит, зрительный нерв не умер окончательно.
— Тогда стоит попытаться. Привозите, посмотрю. Но гарантий не даю – до сих пор этим не занимался.
— Договорились, Михаил Иванович, — обрадовался Серхио. — Сколько это будет стоить?
— Консультация бесплатна, гонорар обсудим на месте. Не волнуйтесь, не разорю.
— По этому поводу беспокоюсь меньше всего, — сообщил Серхио. — До встречи!
Он позвонил спустя неделю – тоже вечером.
— Мы в Минске, — сообщил, поздоровавшись. — Что делать?
— В первый раз в городе? — поинтересовался я.
— Да.
— Тогда, видимо, захотите осмотреть достопримечательности белорусской столицы. Предлагаю начать с площади Победы. Берите такси и приезжайте. Встретимся возле Вечного огня.
— Будем! — заверил он, догадавшись о причине такого предложения. — С вас рассказ о памятном месте.
Спустя час я вышел к монументу. Возле Вечного огня стояли двое: невысокий мужчина лет сорока в коричневом пальто и фетровой шляпе и девушка в шубке из голубой норки и такой же шапке. Белые сапожки обтягивали ее икры до колена. Не бедные клиенты. Я подошел и поздоровался.
— Рад познакомиться, господин Мурашко! — Серхио пожал мне руку, не снимая перчатки. — Разрешите вам представить сеньориту Анну.
Он произнес несколько слов по-испански.
— Буэнос ночес! — звонким голосом сказала Анна и протянула руку в белой кожаной перчатке. Я ее осторожно пожал, заодно рассмотрел аргентинку. Красивая девушка. Правильные черты лица, маленький ротик с пухлыми губками, большие, черные глаза под пушистыми ресницами. Нос слегка великоват, но это только придает шарма. Цвет волос под шапкой не разглядеть, но наверняка черные, как и брови. Жгучая испанская красота. Впечатление портил только взгляд – неуверенный, без огня во взоре.
— Синьорита говорит по-английски? — поинтересовался я, перейдя на язык Шекспира.
— Йес, ай ду! — улыбнулась Анна.
— Предлагаю прогуляться в парк, он совсем рядом, — сказал я на английском. — Там расскажу вам о Минске. Да и памятник оттуда лучше виден.
— Хорошо, — кивнула Анна. Молодец, понятливая.
Серхио аккуратно взял девушку под руку, мы спустились в подземный переход. Выбравшись наверх, зашагали к парку. Серхио вел девушку осторожно, периодически предупреждая о чем-то по-испански. Интересно, кто она ему? Вряд ли дочь или родственница – слишком уж почтителен. Ребенок начальства? Тогда почему Анну привез он?
Гуляющих в это время в парке не было. Мы без труда нашли свободную скамейку, где устроились втроем. Я сел рядом с Анной, Серхио – с другой стороны от девушки. Я осмотрелся по сторонам.
— Опасаетесь слежки? — спросил Серхио по-русски.
— Да, — кивнул я. — КГБ нервно реагирует на мои контакты с иностранцами.
— Сомневаюсь, что есть причина беспокоиться. Аргентина мало интересна КГБ. Да, в Москве присматривают, но без рвения. Я согласовал поездку в Минск в министерстве иностранных дел, там охотно дали разрешение. Слежки не заметил.
— Ну, раз так, займемся исцелением, — я достал из кармана шарф. — Завяжите сеньорите глаза.
— Для чего? — удивился он.
— Чтобы яркий свет не повредил исцеленную сетчатку.
На пути к парку я определил причину слепоты Анны. Атрофия зрительных нервов ишемического происхождения. Нарушен кровоток к нервам, что и привело к потере зрения. Следствие перенесенной болезни, скорее всего.
Серхио сказал Анне несколько слов по-испански, та кивнула. Он завязал ей глаза.
— Сидите смирно! — сказал я по-английски и положил ладонь ей на ближнюю глазницу. Нужды в том не было, но зачем светить возможностями? Для начала расширить кровоток. Теперь, запустить процесс восстановления сетчатки…
Анна внезапно сказала что-то по-испански.
— Говорит, что в глазу покалывает, — перевел Серхио.
— Объясните, что нужно потерпеть. Идет процесс исцеления зрительного нерва, — сказал я по-английски.
Девушка успокоилась. Я немного подождал, чтобы быть уверенным наверняка, и предложил ей снять повязку. Порывистым движением она сорвала шарф.
— Диос мио! — воскликнула и затараторила по-испански. При этом она вертела головой и тыкала пальчиком в нас, окружающие деревья, входную арку.
— Анна говорит, что все видит, — перевел наконец Серхио. — Нас, деревья и вон то сооружение. Видит хорошо, как в детстве, до того, как перенесла болезнь. Сокрушается, что только одним глазом.
— Будет и второй, — сказал я. — Не хотите прогуляться, Сергей Иванович? Нужно кое-что обсудить. Анна пусть подождет здесь.
— Хорошо, — кивнул он и встал. Мы отошли на пару десятков шагов.
— Поговорим о гонораре, — сказал я. — Деньги мне не интересны. Хотел бы получить аргентинские паспорта – для себя и своей супруги.
— Хм! — задумался он. — Необычная просьба. Собираетесь эмигрировать?
— Нет, — покачал я головой. — Но пусть будут.
— Полагаю, не откажут, — сказал он. — Если исцелите Анну окончательно. Она дочь… как это по-русски? Большого человека в нашей стране. Мне понадобятся ваши фотографии. Вышлете их обычным письмом по адресу, который продиктую. Запомните?
Я кивнул. Он продиктовал. Ничего сложного. Москва, Главпочтамт, до востребования, Клавдии Михайловне Ивановой.
— На конверте укажете адрес, по которому желаете получить паспорта. Их вышлют почтой. Это самый безопасный способ, — улыбнулся он. — КГБ не перлюстрирует письма обычных людей.
А не прост ты, Серхио, совсем не прост. Сомневаюсь, что советник посольства – твоя настоящая должность. Погоны на плечи так и просятся.
— Пожелания насчет новых имен есть? — спросил он. — Или хотите сохранить свои?
— Пусть будут новые, — сказал я. — Что-нибудь из наиболее распространенных. Например, Мигель Санчес или Рамирес. Для жены Виктория…