— Приступ язвенной болезни, возможно, прободение, — объявил, распрямляясь. — Нужно возвращаться в Москву. Ему, — он указал на больного, — потребуется операция.
Этого только не хватало! Бэк ин юэсэса?[8]
— Погодите! — я оттер стюардесс от кресла и склонился над больным. — Сейчас все пройдет.
Я положил руку на живот мужчины поверх его ладоней. Еще подходя, рассмотрел проблему. Точно язва, да еще большая. Только прободения нет. Небольшой посыл, и изъявленная стенка желудка стала зарастать. Восстановить слизистую… Вот теперь все. Пациент убрал руки с живота и изумленно посмотрел на меня.
— Не болит, — сказал по-немецки.
— И не будет, — улыбнулся я. — Язвы больше нет. Только впредь следите за желудком, посещайте врача. Нельзя столь беспечно относиться к здоровью.
— Не говорите чепухи! — возмутился стоявший рядом лысый старикан. — Невозможно зарастить язву наложением руки. Я доктор медицинских наук, профессор, четверть века служу в клинике «Шарите» в Берлине.
Ага, той самой, где лечили Навального. А еще Ющенко. У обоих обнаружили с-с-страшное отравление. На молекулах яда была надпись: «От Петрова и Боширова с любовью». На английском…
— Это невозможно! — заключил профессор.
— А спросите у него, — предложил я, указав на излеченного пациента. — Нет причины возвращаться, — объявил стюардессам. — Летим дальше.
Они заулыбались. Старикан, что-то сердито ворча, стал обследовать бывшего больного, я вернулся к жене. Рассказал ей о случившемся. Тем временем стюардессы стали разносить ужин. Водрузив на наш стол подносы с едой, поставили бокалы и бутылку шампанского в ведерке льдом. А еще – бутылку армянского коньяка. Нифига себе кормят в первом классе!
— Это от капитана корабля, — приземлила меня стюардесса. — За то, что помогли больному пассажиру.
И еще «боингу» не пришлось возвращаться. Это дополнительные расходы. Немцы считать деньги умеют.
— Данке! — ответил я.
Не успел разлить, как явился лысый старикан.
— Меня зовут Пауль Майер, — сказал, встав у столика. — Мы могли бы поговорить?
— Присаживайтесь! — я указал на свободные кресла напротив – других желающих купить билеты в первый класс за валюту не нашлось. Подождал, пока Майер устроится и представился в свою очередь: – Михаил Мурашко, целитель. Это моя жена Виктория, врач-терапевт.
— Вы русские? — поднял он бровь.
— Да, — кивнул я и остановил пробегавшую мимо стюардессу. — Принесите, пожалуйста, бокал и ужин профессору.
— Айн момент! — улыбнулась стюардесса и убежала.
— Извините, что помешал, — сказал Майер. — Но меня мучит любопытство. Этот бедняга с язвой чувствует себя здоровым. Но у него явно был приступ!
— Разумеется! — кивнул я. — Но сначала поедим. Нет ничего хуже, чем беседовать на пустой желудок.
Бокал и поднос с ужином для немца принесли тут же. Я разлил напитки. Вика выбрала шампанское, я и немец предпочли коньяк. Выпили, поели. Курочка, салатик, фрукты. Вкусно. Майер ел, время от времени вопросительно поглядывая на меня. Я делал вид, что не замечаю этих взглядов. Наконец, подносы унесли.
— Прозит! — я поднял бокал с коньяком.
— Прозит, — отозвался он и пригубил. — А теперь могу спросить?
— Пожалуйста, — кивнул я.
— Вы действительно залечили язву этому бедняге?
— Натюрлих! — сообщил я.
— Как можно это сделать, не видя пораженного органа?
— Почему не видя? Вот возьмем вас. На левой голени старый шрам – видимо, ранение. Пострадала кость – оскольчатый перелом. Он зажил, но следы остались.
— Осколок, — буркнул он. — Нашу колонну в 1945-м разбомбили американцы. Вы могли это угадать – я слегка прихрамываю.
— Еще один шрам от операции на животе. Швы видны. А еще рубец на желудке – видимо, следствие резекции.
— Прободная язва, — потрясенно сказал он. — Герр Мурашко, это невозможно! Вы видите меня впервые.
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — процитировал я Шекспира в немецком переводе. — Я официально признанный в СССР целитель, герр Майер. Моя компетенция подтверждена министерством здравоохранения Белоруссии. Практикую в трех клиниках в Минске. Основная специализация – детский церебральный паралич. Счет исцеленных мною детей пошел на тысячи. Среди них есть и немецкий мальчик – его привозили в Минск. В настоящее время в составе официальной делегации лечу во Франкфурт. Руководство клиники имени Гете пригласило меня продемонстрировать свое умение. Исцеление от язвы, свидетелем которого вы стали – мелочь. Церебральный паралич куда сложнее. Или слепота.
— Вы исцеляете слепоту?!
— Если у пациента сохранилось хотя бы два процента зрения. Работаю преимущественно с детьми – с ними легче.
— Из Франкфурта вернетесь в СССР?
— Зависит от обстоятельств. Я поработал бы в Германии, но, боюсь, не разрешат.
— Одному – да, — кивнул он. — Но под эгидой авторитетной клиники… Предлагаю, «Шарите». Если все, что вы сообщили, правда…
— Не сомневайтесь, герр Майер! Демонстрация моих умений в клинике Гете убедит даже закоренелых скептиков. Вот увидите!
— Только не оставайтесь там! — сморщился он. — Западные немцы высокомерны. Мы, восточные, проще и открыты для общения. Да и с русскими дружим. Я как раз летал в гости к московским друзьям.
Началась вербовка. Это хорошо. Без куска хлеба не останусь.
— Подумаю, герр Майер!
— Держите! — он протянул мне визитку. — Звоните в любое время.
Я взял и поблагодарил. К моменту посадки «боинга» в Берлине мы прикончили коньяк и заполировали это дело шампанским. Не пропадать же добру! Думаете, немец возражал? Счас! На халяву они пьют, пока не упадут. Вика в этом не участвовала – спала, прислонившись щекой к спинке кресла. С Майером мы расстались тепло. Дружить семьями он, правда, не предложил. Не наш человек…
Глава 3
Хоть и летели мы вслед за солнцем, но в аэропорт Франкфурта прибыли поздним вечером. Да еще посадка в Берлине… Получили багаж и отправились на стоянку такси. По пути я нашел работавший пункт обмена, где за сто долларов получил 145 марок. Грабительский курс[9], конечно, но куда денешься? В аэропортах он всегда такой.
За поездку таксист затребовал 25 марок – ночной тариф. Жадина! Тут-то ехать десяток километров. Пришлось раскошелиться. Новое огорчение ждало нас в отеле. Гостиницу я выбрал ту, которую определила нам приглашающая сторона. Рассчитывал на халяву. А вот счас! Полистав наши советские паспорта и сверившись с бумагами, портье покачал головой:
— К сожалению, герр Мурашко, номер для вас с супругой заказан только с завтрашнего числа. Если будете селиться сейчас, придется заплатить 60 марок.
Вымогатели немецкие! Можно было поискать гостиницу подешевле, но, глянув на сонную Вику, я достал кошелек. Грабьте! Ничего, мы с вами сочтемся. В номере мы скоренько приняли душ, почистили зубы и повались спать, не разбирая чемоданов. Завтра…
Проснулся я от осторожного поглаживания: кто-то ласково касался моего лица. Открыл глаза: Вика. Склонилась надо мной и бережно трогает мою щеку пальчиком.
— Вставай, соня! — улыбнулась жена. — Уже девять.
— Это по московскому времени, — хмыкнул я. — Мы не переводили часы. Здесь восемь или семь, нужно уточнить.
— Все равно пора, — не согласилась супруга. — Завтракать пора. Есть хочу!
Пришлось вставать и тащиться в ванную – мыться, бриться, чистить зубы. В ресторан отеля мы отправились спустя полчаса. На входе предъявили официанту ключ от номера – завтрак входит в стоимость проживания, и прошли в зал. Кормили по принципу шведского стола – подходишь к раздаче и берешь, на что глаз лег. Выбор, правда, скромный. Сыр, нарезанный полупрозрачными ломтиками, несколько сортов ветчины, масло, булки, кофе, чай. Я не стал скромничать и навалил себе полную тарелку.
— Можно брать столько хочешь? — удивилась Вика.
— Сколько съешь, — успокоил я. — А вот выносить запрещено. Не стесняйся, милая! Объедим немцев! Они содрали с нас 60 марок. Мы съедим на сто!
Вика фыркнула, но примеру последовала. Мы отнесли тарелки к столику, я сходил за напитками. Вике принес чай, себе – черный кофе. Следует взбодриться – последствия вчерашнего загула в самолете давали знать. За столом Вика пыталась соорудить из булочки бутерброд. Я отобрал, разрезал булку по высоте, намазал половинки маслом и навалил на одну сыра, на вторую – ветчины.
— Ешь! — придвинул любимой.
— В меня столько не влезет, — усомнилась она.
— Еще как! — успокоил я.
Влезло. Из ресторана мы выбрались сытые и довольные. Поднялись к себе, разобрали чемоданы, переоделись и отправились гулять. У портье я спросил адрес ближайшего банка, тот помялся, но назвал. Наверняка хотел, чтоб менял доллары у них. А вот счас! Знаем ваши курсы.
В Франкфурте стояла весна. Пригревало солнце, дул легкий ветер. Вот такой у них февраль. Хорошо, что не взял шапку. А вот Вика парилась. Я предложил ей вернуться в отель и переодеться.
— Потерплю, — замотала она головой. — Ничего страшного.
Наши меховые наряды вызывали удивленные взгляды прохожих, женщины смотрели на супругу с завистью. Ну, так норковая шубка. В Германии это очень дорого. В газетном киоске я купил карту Франкфурта и нашел нужный адрес. Банк находился рядом. Там я поменял 300 долларов. Вышло около 480 марок – это вам не в аэропорту… У меня осталась еще тысяча долларов с небольшим. М-да, деньги утекают. Нужно срочно искать заработок.
Я нашел на карте ближайший универсальный магазин и предложил супруге посетить. Предложение было с благодарностью принято. Советскому человеку побывать за границей и не зайти в магазин нонсенс. Посещение затянулось на пару часов. Вика рассматривала, щупала, примеряла. В результате купила кое-что из белья и парфюма, облегчив мой бумажник на пятьдесят марок.
— У нас пока мало денег, — объяснила. — Вот заработаем, тогда.