Глава 16
Я поднялась в свою спальню и, невзирая на усталость, схватилась за телефон.
" — Алло, — бодро отозвалась Яковлева. — — Это Даша. Хочу сказать, что Катя устроилась нормально, сейчас сидит в Интернете.
— Ну и хорошо, — равнодушно обронила Роза, — попомни мои слова, она тебе еще покажет небо в алмазах. Та еще штучка! Сплошные капризы! Кстати, я так понимаю, что ты будешь оформлять опекунство над девкой, значит, у нас возникнут тесные рабочие контакты. Соньке полдела принадлежало. Послушай, ты же ничего в нашем бизнесе не понимаешь…
— Никогда не стану встревать в торговлю продуктами, — быстро успокоила я Розу, — свои привилегии как опекуна я не знаю, деньги Сони мне не нужны, нам собственных средств вполне хватает. Уж извини за прямоту, но я взяла в дом Катю не из-за какой-либо материальной выгоды, имею только одну причину для того, чтобы довести ее до восемнадцатилетия, — хочу отплатить Соне добром за добро. Вырастет девочка и уйдет.
Финансовыми вопросами сейчас займется адвокат.
— Это хорошо, — повеселела Роза, — честно говоря, я испугалась. Ты кретинка, в торговле ни бельмеса не смыслишь. Одного не пойму: какое такие добро тебе Сонька сделала? Вы же даже не дружили! Адашева всем улыбалась, но в душу не пускала, даже меня на некотором расстоянии держала, хотя наши отцы лучшими друзьями были!
В моей голове внезапно возникло воспоминание.
Ледяной декабрь сковал Москву, до Нового года остается всего ничего. В институте все кашляют, чихают, кое-кто из преподавателей приползает на работу с температурой, в столице бушует грипп. Конечно, нужно бы, увидав, как столбик термометра убегает вверх от отметки «37», остаться в постели, пить чай с малиной и спать, спать, спать. Но у студентов сессия, и наш ректор, отец Розы, в самом начале декабря собрал коллектив и предупредил:
— Те преподаватели, которые возьмут бюллетени в дни экзаменов и зачетов, не могут рассчитывать на мое хорошее отношение к ним.
Вот почему абсолютное большинство профессуры, еле-еле удерживаясь в креслах, слушают студентов и потом расписываются в зачетках.
Тридцатого числа я приволоклась на кафедру и, сев за стол, стала просматривать письменные работы. Мне повезло больше, чем другим, инфекция по непонятной причине пока обошла меня стороной.
Глаза бегали по строчкам, руки машинально исправляли ошибки, но в голове крутились не имевшие никакого отношения к службе мысли. Где взять денег?
Финансовая яма, в которую я попала, была настолько глубокой, что рублей не нашлось даже на праздничный продуктовый заказ, и я отдала свой талончик Лесе Кононовой. Слава богу, хоть подарки для своих припасла заранее, но, похоже, на столе у нас не будет ничего вкусного.
Я безуспешно пыталась придумать выход из ситуации, и тут зазвонил телефон. Секретарша ректора, Елена Борисовна, каменным тоном заявила:
— Васильева, зайдите немедленно к Михаилу Николаевичу.
Я перепугалась до отключки сознания. Ректор никогда не обращал на меня своего княжеского внимания, чему скромная преподавательница французского языка была очень рада. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Я всегда была согласна с этим заявлением классика, и вдруг вызов к САМОМУ?
Михаил Николаевич, увидев, что я вхожу в кабинет, встал из-за стола, чем поверг меня в еще больший шок.
— Рад видеть вас, Дарья Ивановна, в добром здравии, — прогудел ректор, указывая мне на кресло, — похоже, инфекция вас не затронула.
— Да, — осторожно кивнула я.
— Как работается? — ректор проявил отеческую заботу.
— Спасибо, великолепно, — заблеяла я, совершенно не понимая, что происходит. Единственное, что пришло мне в голову: начальство перенесло грипп, получило осложнение на мозг и решило, что Дашутка дочь нужного влиятельного человека.
— Как дети? — лучился улыбкой Михаил Николаевич.
— Спасибо, в полном порядке.
— А мама?
— Великолепно! — бодро воскликнула я. Ну не объяснять же ему, что матушку свою я не помню, она скончалась, когда дочь еще не научилась ходить, воспитывала меня бабушка, практически никогда ничего не рассказывавшая о моих родителях. Я знаю только, что отец и мать у меня когда-то были.
— Супруг, надеюсь, в добром здравии? — задал следующий вопрос Михаил Николаевич.
— Работает, очень занят, — лихо соврала я, давно пережившая развод с очередным мужем.
— Ну, прекрасно, — закивал ректор, — видите ли, Дашенька…
Я вцепилась пальцами в сиденье стула. Дашенька!
Матерь Божья! Михаил Николаевич явно не в себе!
— ..хочу попросить вас о небольшой дружеской услуге. Елена Борисовна.., знаете ее?
— Да, — шепнула я, — ваша секретарша.
— Именно так! Елена Борисовна говорит, что товарищ Васильева скромный, неболтливый, интеллигентный человек. Просьба моя не имеет отношения к работе, она очень личная.., частная. Конечно, вы можете отказаться.
— Постараюсь сделать для вас все! — воскликнула я.
— Замечательно. Понимаете, я заказал для жены подарок, браслет из ее любимого жемчуга. Сегодня нужно забрать изделие, ювелир уезжает через пару часов в Подмосковье, в санаторий. И вот незадача! Мой водитель слег с температурой. Елена Борисовна пожилая дама, ей на метро трудно ехать… Так вот.., э.., она сказала, вы.., порядочный человек.., сделайте одолжение, съездите за сувенирчиком, не в службу, а в дружбу.
Вот адрес и конвертик с деньгами.
У меня отлегло от сердца. Бог мой, какая ерунда!
Начальство всего лишь решило использовать преподавательницу в качестве курьера.
— Елена Борисовна пообещала, что вы не станете распространять по институту сплетни о наших хороших отношениях, — пел Михаил Николаевич.
Я схватила листок бумаги и конверт.
— Уже еду!
— Спасибо, поверьте, я буду очень вам благодарен.
Да, кстати, мне надо в министерство; если, вернувшись назад, вы обнаружите кабинет пустым, не отдавайте сверточек Елене Борисовне. Между нами говоря, она сплетница. Хорошо, душенька? Вручите его мне лично в руки.
Я кивнула и пошла одеваться. Путь предстоял неблизкий, в другой конец Москвы, на дворе стоял лютый холод, колкий, острый ветер больно бил по лицу.
На обратной дороге мне досталось в вагоне метро место. Я села и не утерпела, открыла красную бархатную коробочку. Внутри оказался браслет из жемчуга, красивое, совершенно недоступное большинству советских женщин украшение. Полюбовавшись на роскошь, я положила коробочку в сумку и закрыла глаза.
Вагон покачивался, от пассажиров пахло мандаринами и шампанским. Кое-кто уже начал праздновать Новый год.
Прибежав на кафедру, я обнаружила ее пустой, все сотрудники разошлись по домам, лишь у окна сидела Соня Адашева, она готовила билеты к завтрашнему экзамену для второкурсников.
— Ты еще тут? — удивилась она.
Я кивнула, сняла куртку, повесила ее в шкаф, потом раскрыла сумочку и.., не нашла там коробки.
То, что я пережила в следующие пять минут, не пожелаю испытать даже злейшему врагу. Сначала я вытряхнула содержимое сумки на стол, потом прощупала подкладку, хотя ежу было ясно: коробочка туда не провалится!
— Что случилось? — спросила Соня, наблюдавшая за мной во все глаза.
И тут я, рухнув на стул, зарыдала. Адашева вскочила и бросилась ко мне.
— Тише, — сказала она, — любое горе поправимо.
Я, обезумев, закричала:
— Хорошо тебе говорить! А меня выгонят с работы, поставят клеймо воровки.., браслет.., жемчуг.., ректор…
Соня, разобравшись в произошедшем, воскликнула:
— Фу, какая ерунда! Погоди секундочку!
С робкой надеждой я наблюдала, как Соня подошла к телефону, набрала номер и сказала:
— Юрий, пройди в мою спальню, открой комод, в верхнем ящике лежит зеленая шкатулка… Да, да, она.
Немедленно привези ее сюда.
Потом она повернулась ко мне.
— Иди умойся, напудри нос, выкури сигаретку. Да не дрейфь. Михаила Николаевича нет, хорошо, если он к девяти явится, времени у нас навалом.
Спустя час в моих руках оказалось украшение.
— Похоже? — улыбнулась Соня.
— Как две капли воды, — прошептала я, разглядывая чудо.
Соня засмеялась.
— Это мой папа Михаилу Николаевичу ювелира порекомендовал. Неси коробку в кабинет.
— С ума сошла!
— Давай тащи, — подтолкнула меня в спину Соня.
— Но что ты скажешь отцу?
— Он и не спросит, — отмахнулась Адашева, — браслет дарил год назад, небось давно про него забыл!
Проявит любопытство, скажу: «Потеряла».
— Я не сумею вернуть тебе деньги…
— Я их и не прошу, — хмыкнула Соня, — жизнь длинная, на том свете угольками сочтемся.
Михаил Николаевич взял коробочку и рассыпался в благодарности. За услугу преподавательница Васильева была вознаграждена по-царски. Елена Борисовна вручила мне картонную коробку, в которой оказался продуктовый заказ, не наш, месткомовский, а тот, что получал ректор: колбаса из спеццеха, икра черная и красная, шпроты, импортная курица, шоколадные конфеты и многое другое, страшно вкусное, практически недоступное. В особенности поразило Кешу невиданное лакомство: мармелад «Бананы в шоколаде». Еще я получила в бухгалтерии премию, тринадцатую зарплату, и была совершенно счастлива.
После этого случая Михаил Николаевич преподавательницу Васильеву более из толпы не выделял, чай к себе в кабинет пить не звал и по службе не продвигал, а Соня никогда не напоминала мне о браслете, скорей всего, она попросту забыла о том случае, у Адашевой и впрямь было много ювелирных украшений. Но я помнила о той истории, и вот теперь представился случай отблагодарить коллегу. А еще я уверена, что к людям потом все возвращается назад. Эхо поступков, хороших или дурных, непременно до вас докатится.
Наверное, нужно было сейчас рассказать Розе о ситуации с браслетом, но мне отчего-то совсем не хотелось откровенничать с Яковлевой.
— Скажи, — быстро спросила я, — ты ведь хорошо знала Зелимхана, отца Сони?