— Он у нее вот где сидит. Темкина вертит мужиком, как хочет.
— Почему?
Настена пожала плечами.
— Фиг его знает. Вот Оля Макашина тут всю жизнь работает, она один раз обмолвилась, будто Янка в молодости с нашим Тихонычем спала и до сих пор на него влияние имеет. Как представлю этих двух гиппопотамов в постели! Смех разбирает! А зачем тебе Янка?
— Очень надо с ней переговорить, более того, Темкина должна проникнуться ко мне теплыми чувствами.
Настя поправила растрепанные волосы.
— Попробую. Подожди тут тихонечко. Телефон зазвонит — не трогай.
Глава 26
Время тянулось томительно, я извелась, пытаясь поудобней устроиться на жестком стуле. Наконец Настя вихрем влетела в комнату.
— Готово! Слушай, я Янке наврала, что ты дико богата…
— Это правда!
— И глупа, как кирпич, — продолжила фразу Кулькова.
Я примолкла, а Настена, не замечая моей реакции, неслась дальше.
— Мол, взбрендило тебе в голову родословную получить, охота столбовой дворянкой сделаться. Ну, денег, конечно, ты не считаешь. Ясно?
— Угу, — кивнула я.
— Тогда ступай к Темкиной, — ухмыльнулась Настя, — комната номер сто два. Только, когда увидишь красу ненаглядную, постарайся от крика удержаться.
— Она такая страшная?
— Просто царевна-лягушка, — захихикала Настя, — иди, не тяни время, поджидают тебя, кошелек уже приготовили и ручки потирают.
Я пошла было к двери, но притормозила на пороге.
— Как ты объяснила Яне, отчего отправляешь к ней столь выгодную клиентку, почему сама не займешься богачкой?
Кулькова хихикнула.
— Я замуж выхожу и увольняюсь, не сумею заказ выполнить. А по какой причине Темкиной выгодный заказ отдаю? Обожаю Яну и хочу отблагодарить ее за все хорошее, что она для меня сделала! Красиво?
— Невероятно, — улыбнулась я и вышла в коридор.
Хорошо, что ехидная Настя предупредила о том, что ожидает меня в сто второй комнате, иначе я бы, вероятнее всего, не сумела удержаться от восклицания:
«О боги!»
Отворив дверь, я увидела женщину огромных размеров. Боюсь, у меня не хватит слов, дабы описать внешность дамы. Трудно подобрать сравнения. Яна Валерьевна никак не походила на слона или бегемота.
Нельзя было назвать ее и доменной печью или машиной для перевозки мусора. Темкина выглядела больше всех животных и механизмов. Она могла бы стать достойной парой для Гаргантюа или исполнять главные роли в фильмах ужасов. Теперь понятно, почему директор института боится сотрудницу. Такая поднимет руку и прихлопнет его, как назойливого жужжащего комара.
Круглое, сковородкообразное лицо с одутловатыми, раздутыми щеками повернулось в мою сторону. На лбу лежала густая челка, сразу под ней кустились брови. Вот глаз у нее не имелось. Вернее, они, конечно, существовали — узенькие щелочки, подпертые кусками нарумяненного жира, но цвет их остался мне непонятен. На груди у монстра красовалась неожиданно маленькая брошка в виде розовой бабочки, усеянной брильянтами. Очень красивая, дорогая, но неподходящая профессорше вещь. Подобное украшение подходит девушкам или хрупким женщинам.
— Садитесь, — неожиданно мелодичным, нежным голосом произнесла Яна Валерьевна. — Настя объяснила мне суть дела. Она сама никак не сможет выполнить ваш заказ, что только к лучшему. Кулькова не слишком опытный специалист, случайный в нашем деле человек. А я профессор, доктор наук, автор многочисленных монографий. Вам просто повезло, обычно я завалена работой по уши, но сегодня один клиент заболел, а тут вы.
— Удивительное везение, — закивала я.
Щеки Яны Валерьевны разъехались в разные стороны, скорей всего, она заулыбалась.
— Вот и хорошо, — кивнула Темкина, — надеюсь, вы понимаете, что гонорар профессора отличается от вознаграждения полуграмотной особы, которую увольняют за несоответствие занимаемой должности?
— Сколько? — деловито поинтересовалась я.
Названная сумма оказалась в пять раз выше той, что берет Настя, но мне требовалось расположить к себе Темкину, поэтому я не стала восклицать в негодовании: «С ума сойти!»
Нет, я кивнула и равнодушно поинтересовалась:
— Наличными оплачивать или можно карточкой?
— Живыми деньгами! — алчно воскликнула Яна.
— Без проблем.
Кусты бровей поднялись вверх, из щелочек выглянули хитрые глазенки.
— Чудесно, — пропела Темкина, — вот вам лист бумаги и ручка, напишите сведения о своих предках, чем они дальше от вас, тем лучше. Вначале надо вспомнить день, месяц, год и место их рождения. Знаете, правду о бабушке — хорошо, о прабабке — еще лучше, а если вы способны рассказать о пра-пра-пра.., совсем расчудесно.
Я повертела в руках листок бумаги. Если я хорошо знакома с биографиями пращуров, то зачем тогда собираюсь платить нехилую сумму Темкиной? Впрочем, я ж богатая идиотка!
— Понимаете, столь точную информацию я могу сообщить лишь об одном человеке.
— Прекрасно, хватит и его. И кто он? Дедушка?
— Нет, я сама, Дарья Васильева, родилась…
— Даже про мать ничего не знаете?
— Нет.
— И про отца?
— Увы, мы не встречались!
Яна Валерьевна постучала пальцами по столешнице.
— Тяжелый случай.
— А кому сейчас легко? — машинально ляпнула я и испугалась.
Скорей всего, Яна Валерьевна обозлится и откажется общаться с хамоватой клиенткой. Но профессор неожиданно засмеялась.
— Абсолютно с вами согласна! Деньги счет любят, нечего их зря растренькивать. Попробую сделать все, что в моих силах. С вас задаток.
— Да, конечно, — закивала я, только сейчас поняв, что забыла в «Пежо» сумочку, — думаю, вам удастся раскопать все. Зелимхан Хасанович говорил: Яна Валерьевна волшебница.
Лицо толстухи скукожилось.
— Вы о ком говорите? — недоуменно воскликнула она.
Я повесила на лицо самую сладкую улыбку.
— Жил-был на свете человек по фамилии Адашев и по имени Зелимхан Хасанович. Вы в свое время помогли ему собрать некие документы, помните?
Яна Валерьевна молчала.
— Папочку, — тихо продолжила я, — с бумагами, неужто позабыли?
— Вы кто? — резко спросила Темкина.
— Курочка с чемоданом золотых яиц.
Профессор отвернулась к окну.
— Наверное, вы уже поняли, что я не собираюсь составлять родословную?
Начальница молча кивнула. То, что она не стала орать, топать ногами и звать охрану, чтобы выставить из кабинета докучливую посетительницу, обнадеживало. И я бодро продолжала:
— Зелимхан погиб, слышали?
Доктор наук пожала плечами.
— Мне до него дела нет.
— Папка с информацией исчезла.
Темкина повернулась ко мне.
— А я тут при чем?
— Но остались люди, готовые заплатить за уже собранные для него сведения еще раз.
Яна Валерьевна выдвинула ящик стола, порылась в нем, вытащила огромный, похожий на парашют, носовой платок, вытерла им лицо и сказала:
— Подлинников нет.
— То есть?
— Адашев забрал их с собой.
— Вы продали ему документы?
— Да.
— Это же незаконно!
Яна Валерьевна неожиданно улыбнулась:
— Вы пришли сюда, чтоб учить меня? Оригинально! Значит, так. Я великолепно помню, о ком Адашев собирал сведения. Заказ его выполнялся трудно, оттого и запомнился, на Кавказе идут боевые действия, то в одном месте стреляют, то в другом, архивы у них там в безобразном состоянии, кое-что погибло безвозвратно.
Люди теперь иными стали. Когда началась Великая Отечественная война, архивные работники порой спасали бумаги ценой своей жизни, а сейчас! Убежали прочь, единицы хранения побросали, а когда с них спросили, ответили: «Так война идет! Что же мне, из-за каких-то бумажонок умирать?»
Удивительная безответственность и безалаберность на фоне попустительства властей. Вот когда я училась в институте, студентам рассказывали о заведующем архивом из города Смыльска. Крохотное местечко, богом забытый медвежий угол, ну какие там особо интересные бумаги, так, ерунда бытовая. Так вот, в сороковом году Смыльск затопило. Директор хранилища вывез на предоставленном грузовике свою семью и вещи, архив он бросил, решил, что наводнение все спишет, ан нет!
Спросили с него крепко, целый процесс затеяли, чтобы другим неповадно было, осудили и в лагерь отправили, хорошо не расстреляли. Вот как раньше бумаги берегли. А теперь! Сгорело — и ладно, утонуло — и плевать.
Скоро вообще ничего не найдем. Намучилась я с заказом Адашева по полной программе. Да еще он потребовал подлинники.
— И вы отдали?
Яна Валерьевна развела руками.
— Я в безвыходное положение попала. Несколько месяцев пахала, как ломовая лошадь, рассчитывала на гонорар. Адашев, правда, небольшую предоплату сделал, а когда я ему о проделанной работе отчиталась, категорично заявил: «Либо подлинники, либо ни копейки». Пришлось в архив копии поместить. А Адашеву требуемое отдать. У меня дочь больна, на лекарства состояние трачу.
Я постаралась не показывать возмущения. Интересно, как вяжется заявление Яны Валерьевны с ее патетическими заявлениями о долге архивного работника? Только что она резко осуждала несчастных людей, убегавших вместе с детьми и домашними животными от разбушевавшейся стихии и бомб, падающих с неба, призывала сажать в тюрьмы бедолаг, спасавших свои семьи и забывших про документы. А сама! Я давно заметила, если какая-нибудь пожилая дама, красная от гнева, кричит: «Ох уж эти современные девки! Все проститутки, юбки по самое не хочу, ноги наружу! Вот я в их возрасте была…»
Не верьте, не была. Скорей всего, резко осуждающая всех бабушка сама в юности вела запредельно веселый образ жизни. Нет более злобных ханжей, чем состарившиеся девочки по вызову. А если ваша свекровь, упрекнуть которую ни в чем у вас язык не повернется, много лет прожившая с одним мужем, гневно шипит в ваш адрес: "Лентяйка! Только о мужчинах думаешь!
Любовника завести хочешь! Лучше постирай белье, хозяйка хренова", — то не следует обижаться на «маменьку». Пожалейте ее. Это она всю жизнь мечтала изменить своему противному супругу, да побоялась, протосковала жизнь около постылого из-за денег или страха остаться одной. Теперь подозревает невестку в не совершенных самой проступках. И вообще, если кто-то слишком громко возмущается чужим поведением, то, вероятней всего, у него самого рыльце в пушку.