Его передернуло.
— Мы должны быть уверены в том, что любые ошибки исключены, — сказал Холмс. — И то, что вы в курсе всей операции, меня в немалой степени успокаивает.
— Но что потребуется от меня?
— Во-первых, строжайшая секретность, — сказал Холмс. — Это не просто мистификация, которую со временем можно будет раскрыть. Мы должны стать творцами исторического события, которое будет восприниматься именно так в течение всех последующих веков. Людей, знающих всю правду, очень немного: мы, сидящие здесь, президент, мистер Кортелью, доктор Розуэлл Парк, мистер Бут и капитан Аллен. Я уверен, что эта тайна и останется достоянием узкого круга достойных людей, которых я только что упомянул. Никто более ничего не должен знать.
Булл задумчиво потягивал пиво из кружки.
— Верно, — сказал он. — Что касается моих людей, то каждый из них безоговорочно выполнит любой мой приказ. Им ни к чему знать, почему я этот приказ отдал.
— Именно, — сказал Холмс. — Ваша помощь понадобится в том, чтобы должным образом построить публику. Это во-первых. Во-вторых, вам выпадает ответственная роль в финальной фазе нашего спектакля — и не менее важная на протяжении последующих двух недель.
— Можете рассчитывать на меня, — сказал Бут. — Но нам необходимо детально оговорить главное: что, согласно вашему плану, должно случиться — и чему происходить не нужно.
— Я предлагаю заняться этим, — сказал Холмс, — сразу же после того, как мы закончим нашу великолепную трапезу.
Что и было сделано. Холмсу потребовался всего лишь час в приятной обстановке американского паба, чтобы подробно объяснить, как будет развиваться наша операция: где должен стоят каждый из полицейских, как следует выстроить граждан, ожидающих встречи с президентом, что необходимо делать сразу же после того, как мистер Бут сыграет отведенную ему роль, — и так далее. Я должен сказать, что начальник полиции Булл оказался вдумчивым и дальновидным стратегом: он не только тщательно взвешивал каждую деталь плана, но и поделился своими соображениями, которые основывались на его профессиональном опыте работы с большим стечением народа. По прошествии часа, когда он встал и надел свою форменную фуражку, у них с Холмсом было расписано все до мелочей.
Холмс, по своей природе и темпераменту человек чрезвычайно скрупулезный, настоял на том, чтобы любой член нашей группы знал о ролях, которые будут играть его товарищи, чтобы никто из нас не смог случайно помешать другому делать свое дело. Он потребовал, чтобы каждый отправился на выставку в одиночку и как следует изучил позицию, на которой ему предстояло находиться в близящийся судьбоносный день.
И вот — увы, слишком быстро — наступило шестое сентября. Едва проснувшись, я понял, что день будет жарким. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, уже заливало город волнами тепла, а влажность напомнила мне душные дни в Дели перед нашим ежегодным перебазированием в более прохладные горные районы Шимлы.
В 7.15 утра, в доме мистера Милберна на Делавэр-авеню проснулся президент Маккинли. Спустя некоторое время он вышел на улицу, где встретился с другой одинокой фигурой — высоким аккуратно одетым джентльменом, в руках у которого был поднос с сувенирами. Впоследствии мне рассказали, что они прошли вместе всего пару кварталов, однако успели за это время обменяться важной и весьма детальной информацией. Затем таинственный коммивояжер расстался с президентом, и каждый из них отправился своей дорогой.
Этим же утром мы с Холмсом оказались на железнодорожной станции, где сели в поезд, который должен был отвезти нас к Ниагарскому водопаду. Я заметил, что, даже после того как мы прошли в вагон, на платформе осталась большая группа прекрасно одетых и явно не бедных мужчин. Отправка поезда задерживалась в ожидании некоего весьма значительного пассажира. Президент с сопровождающими его лицами прибыл на конном экипаже. Всю группу проводили в специальный вагон. Представителей местной элиты было слишком много, чтобы они могли разместиться там же, но им удалось — не без некоторой толкотни — занять места в вагонах, примыкающих к президентскому.
— А где миссис Маккинли? — шепотом спросил я у Холмса.
— Она все еще в доме Милберна, — также шепотом ответил мой друг. — Президент опасается, что сегодняшняя жара дурно повлияет на ее здоровье.
Он сделал паузу и добавил:
— Кроме того, ей нужно сделать множество приготовлений. В ближайшие несколько недель ей предстоит играть очень серьезную роль.
Поезд двинулся вдоль Ниагары — реки шириной в полмили. Скорость течения на глаз я определил в три-пять узлов. Нас обдувало ветерком, и это было особенно приятно в душный день. Я сидел, поглядывая в окно, однако Холмс настоял, чтобы мы прошлись вдоль всего поезда.
— И что мы будем делать? — спросил я.
— Смотреть, — ответил он. — Высматривать знакомые лица или такие, которые здесь явно не на своем месте. Помечать в памяти как тех, кто отводит глаза, так и тех, кто, напротив, проявит к нам чрезмерный интерес.
Неспешным шагом мы переходили из одного вагона в другой, вглядываясь в лица пассажиров. Иногда Холмс останавливался и заговаривал с тем или другим. «Чудесный день для посещения водопадов, не правда ли?» Или: «Вы не знаете, долго ли еще ехать?» Или даже: «Простите, а место рядом с вами свободно?» Человек отвечал что-нибудь, Холмс кивал, коснувшись края шляпы, и мы шли дальше. Я уверен, что никто из ехавших в пассажирских вагонах не ускользнул от его внимания. Когда мы достигли площадки первого вагона и перед нами оставались только вагон с углем и паровоз, я сказал:
— Ну что ж, мы посмотрели. И что мы увидели?
— Слишком мало, — ответил он. — Но мы увидим больше на обратном пути.
— Да, но что вы надеетесь увидеть?
— У нас с вами есть план, верно? А теперь представьте, друг мой, что на поезде есть люди, у которых имеются собственные планы. Выставка — прекрасное место для их реализации. Но Ниагарский водопад может оказаться еще лучше.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду только то, что сказал, — и не более. Всматривайтесь в лица, Ватсон.
Он открыл дверь и шагнул в вагон. Сейчас мы шли лицом к пассажирам и могли гораздо лучше рассмотреть каждого из них.
В конце последнего вагона — перед президентским — он остановился и прошептал:
— Сегодня мы должны быть осторожны как никогда. Как минимум трое пассажиров поезда вызывают у меня подозрения.
— Кто именно?
— Во-первых, в третьем вагоне отсюда сидит мужчина в черном костюме. Сухопарый, артистичные руки, пальцы бегают вверх-вниз по трости. На полу рядом с ним — жесткий кейс. Меня заинтересовало, почему он не поместил его на полку для багажа.
— Вы думаете, он может прятать там оружие? — спросил я. — Бесшумное, вроде того духового ружья, которое слепой механик фон Гердер изготовил для полковника Морана[45]?
— Поначалу у меня мелькнула та же мысль, но потом на замке кейса я рассмотрел эмблему фирмы «Бергманн-Байер», которая производила огнестрельное оружие для испанской армии, — сказал Холмс. — Вблизи Ниагарского водопада в бесшумном оружии нет нужды. Насколько мне известно, рев воды достигает такой силы, что можно стрелять хоть из винтовки — и звук выйдет не громче хлопка. Нет, я думаю, у нас достаточно времени, чтобы упредить этого джентльмена.
— Гневный испанец, мечтающий отомстить за проигранную войну. А кто остальные двое?
— Дама средних лет, маленького роста, в коричневом платье с зеленой отделкой. Первый вагон.
— Дама? Вы шутите?
— Это довольно-таки оригинальная леди. На левой стороне лица у нее имеется вертикальный порез — небольшой, но явно свежий. По ее движениям я видел, что она правша. Вероятно, поэтому она и порезала именно левую сторону лица во время бритья — до нее сложнее было добраться бритвой.
— Значит, это мужчина?
— Который вдобавок сегодня утром самым тщательным образом побрился. А пудра и крем, которыми он замазал ранку, на жаре потекли.
— Невероятно, — произнес я. — Она… то есть он может скрыть под длинным платьем все, что угодно. Пару пистолетов. Кавалерийскую саблю. И даже карабин.
Я задумался. Потом добавил:
— Если бы у нас было время, мы могли бы найти способ обезопасить себя от подобных вариантов.
— И как же? — спросил Холмс.
— Приспособление, аппарат. Что-нибудь вроде арки, под которой проходили бы все пассажиры. Арка, оснащенная мощными магнитами, свисающими на тросиках. Обнаружив железное или стальное оружие, магнит тут же прилип бы к нему.
— Эту идею мы, пожалуй, рассмотрим подробнее в следующий раз, — сказал Холмс. — Но до прибытия поезда нам следует держаться поближе к третьему человеку, более остальных похожему на возможного конкурента.
— И кто же он?
— Задумайтесь на секунду. Мы купили билеты, сели в поезд. Прошли его с конца до первого вагона и обратно. Останавливались, говорили с людьми. И я только что увидел дорожный знак, извещающий нас, что мы прибываем в Ла-Салль. Это последняя остановка перед Ниагара-Фолс. Кондуктор прокомпостировал ваш билет?
— Нет.
— Верно. Он вообще ни у кого не проверял билеты. Когда я посмотрел ему в глаза, он отвел взгляд и уставился перед собой, словно машинист, ведущий поезд. По своему опыту могу судить, что кондукторы всегда знают, где в данный момент находится состав, даже не выглядывая в окно. Им присуще почти мистическое ощущение — времени и места. Я уверен, что наш кондуктор вот-вот отправится — с самым «кондукторским» видом — в конец поезда, чтобы благодаря своей форме проникнуть в президентский вагон.
Через несколько минут он действительно появился. Когда мы въезжали на окраину довольно большого города — а это мог быть только Ниагара-Фолс, — «кондуктор» внезапно двинулся вдоль вагона, на ходу компостируя билеты. Он проделывал это даже не глядя на билет, отчего мог показаться настоящим профессионалом, на самом же деле был озабочен лишь одной задачей: как можно быстрее добраться до цели — до дверей последнего вагона.