Господь велел, чтоб Ева и Адам
Не устыдись сопрягать тела
И чтоб любовь такая перешла
Ко всем от них рожденным племенам.
Адам – наш корень. Дерево цветет,
Коли от корня жизнь к нему течет,
И днесь, тела влюбленных сочетая,
Творится воля Господа святая!
Однако трубадуры бывали не только лириками – порой их произведения наполнены желчью, сарказмом, причем как по отношению к соперникам[10], так и к жестокосердным дамам. Тот же герцог Вильгельм Аквитанский изрек в ответ двум кумушкам:
Трубадур и его дама. Художник Ч.-Х. Уилсон
А теперь послушайте, что я ответил:
Я не сказал им ни “бе”, ни “ме”,
Не упомянул ни о железе, ни о палке,
А лишь только [произнес]:
Бу-бу-бу, бу-бу-бу.
За подобную некуртуазность дамы швырнули герцогу на то самое место, которое отличает мужчину от женщины, разъяренного кота, изрядно расцарапавшего шутника.
Знаменитый Бертран де Борн, который еще появится на страницах этой книги, отчаявшись найти реальное женское совершенство, сотворил в стихах синтетическую «составную Даму»; но обиды забываются, и он же так обрисовал Маэту де Монтаньяк, предпочетшую его самому Львиному Сердцу:
…высшего в ней чекана
Все: свежа, молода, румяна,
Белокожа, уста – как рана,
Руки круглы, грудь без изъяна,
Как у кролика – выгиб стана,
А глаза – как цветы шафрана.
А и сами дамы бывали с тем еще перцем – «Жизнеописания трубадуров» повествуют, к примеру, «про даму по имени мадонна Айа, ту, что сказала рыцарю де Корниль, что вовек его не полюбит, ежели он не протрубит ей в зад» (гл. XV). Экая фантазерша… Но куда более знаковым явлением становятся женщины-трубадурки (графиня де Диа, Азалаида де Поркайраргес, Кастеллоза из Оверни, Мария де Вентадорн, Гарсенда де Сабран де Форкалькьер, Клара Андузская), не стеснявшиеся петь о своих чувствах – почитать графиню де Диа, так словно воскресла античная Сапфо; значит, не так уж неправ был Фридрих Энгельс, утверждая, что трубадуры воскресили эллинизм:
Неверный друг мне шлет укор,
Забыв безумств моих задор
На ложе и в парадном платье.
Напомнить бы ему сполна
Прикосновением нагим,
Как ласково играла с ним
Груди пуховая волна!
Другая женщина-трубадурка – Клара Андузская – пела:
Есть у меня заветное желанье:
Счастливого хочу дождаться дня —
Постылых ласк угрозу отстраня,
Себя навек отдать вам в обладанье.
Писать об аквитанских трубадурах можно бесконечно, но, полагаем, сказанного вполне достаточно, чтобы показать, в какой атмосфере родилась и воспитывалась Элеонора Аквитанская. Именно она, которую исследовательница ее жизни Режин Перну именует «королевой трубадуров», понесет этот романтический свет в мрачный Париж, где обстановка королевского двора будет скорее напоминать монастырь строгого устава, а потом – в еще более далекую и суровую Англию, не одно десятилетие истекавшую кровью междоусобных войн, династических и национальных (при прадеде Элеоноры, аквитанском герцоге Вильгельме VIII, нормандско-французские войска захватили англосаксонскую Англию, и сопротивление чужеземцам еще долго не утихало). Не говоря уж об Англии, и Нормандия (обычно бывшая под властью одного правителя с Англией), и вся северная часть Франции были одинаково чужды веселой Окситании (так называлась южная часть Франции с небольшими примыкавшими землями Испании и Италии). Это отметил в своем творчестве и дед Элеоноры, провозгласив:
Графиня де Диа. Средневековая книжная миниатюра
С подругой крепок наш союз,
Хоть я ее не видел, плюс
У нас с ней, в общем, разный вкус:
Я не в упадке:
Бегут нормандец и француз
Во все лопатки.
Как пишет комментатор М.Б. Мейлах, «северяне почитались на Юге недостаточно куртуазными, поэтому им нет места близ дамы».
Веселый герцог умер 10 февраля 1126 г. своей смертью и наверняка успел порадоваться на свою внучку, чье рождение обычно датируется 1120–1124 гг. Точное место, где появилась на свет Элеонора, осталось неизвестным – обычно называют Ньёль-сюр-Отиз в Вандее, замок Белин в Жиронде или дворец Омбриер в Бордо (в последнем она провела свое детство и в первый раз вышла замуж). Своего сына герцог напутствовал в так называемой «предсмертной песни»:
…Уйду, а сыну суждена —
Как знать! – с соседями война.
Рука уже занесена,
Неотвратимая почти…
Коль Фолькон не защитит
Или король не охранит, —
Анжу с Гасконью налетит[11],
У этих верность не в чести!
Тогда от сына самого —
Ума и доблести его —
Зависеть будет, кто – кого!
Мужай, дитя мое, расти!
Глава 2Юная герцогиня
Новый герцог Аквитании, Гаскони и граф Пуату Вильгельм Х (1099–1137 гг., правил с 1126 г.) не был столь яркой и беспокойной личностью, как его отец, однако в целом придерживался линии правления своего предшественника: поддерживал культуру на высоком уровне, меценатствовал, дал своим детям, включая дочерей (Элеонору и Петрониллу[12]), прекрасное образование.
Гальфред Вожский сохранил в своей хронике анекдотический (по тому времени, когда воск был очень дорог) случай, происшедший у отца Элеоноры с трубадуром Эблесом Вентадорнским: «Эблес, брат Пейре из Пьер-Буффиера по матери Альмоде, сочинял прелестные песни и по этой причине был в величайшей милости у Гильёма, сына Гвидона[13]. Впрочем, они завидовали друг другу, и каждый из них старался при случае уколоть другого. Как-то раз случилось, что Эблес, прибыв в Пуату и войдя во дворец, застал графа за завтраком. Для него приготовили много блюд, но сделали это не сразу. По окончании графом завтрака Эблес, как говорят, сказал: “Столь славному графу не подобает снисходить до забот о кушаньях для столь незначительного виконта”. Спустя несколько дней за возвратившимся к себе Эблесом внезапно последовал граф. Когда Эблес сидел за завтраком, в замок Вентадорн стремительно входит граф в сопровождении сотни рыцарей. Заметив, что он погружен в размышления, Эблес велит немедленно принести воду и умыть руки новоприбывшим. Его подчиненные, между тем, обойдя замок, отобрали у всех съестные припасы и поспешно отнесли их на кухню. И состоялось роскошное пиршество из кур, гусей и прочих пернатых. Были приготовлены столь обильные яства, что многим казалось, будто торжественно отмечается свадьба какого-то государя. Уже вечерело, когда вдруг без ведома Эблеса прибывает некий крестьянин, идущий перед телегой, которую тащили быки. Голосом глашатая он прокричал: “Пусть сюда подойдут юноши графа Пуатевинского и посмотрят, как развешивают воск при дворе властителя Вентадорна”. Прокричав эти слова, он влез на телегу и плотницким топором тотчас сбил обручи на повозке. После того, как заслонки были сняты, с нее посыпались бесчисленные бруски чистейшего воска. Крестьянин, словно ему не было до этого ни малейшего дела, снова влез на телегу и возвратился домой в Момон. Увидев все это, граф повсюду превознес верность и старательность Эблеса. А Эблес возвысил вышеупомянутого крестьянина, подарив ему и его детям упомянутый дом в Момоне. Сыновья крестьянина впоследствии были пожалованы рыцарским званием. Они – племянники нынешнего аббата Солиньякского и Альбоена, архидиакона Лиможского».
Изредка Вильгельм Х воевал с Францией и Нормандией; последнюю он, воспользовавшись смутой в англо-нормандском королевстве (о ней – чуть позже), атаковал в 1136 г. в союзе с Жоффруа Плантагенетом[14], графом Анжу; неудачно. Вряд ли кто-то, включая обоих феодалов, тогда мог предположить, что их дети составят самую блестящую пару европейского Средневековья! На правление отца Элеоноры выпали церковные расколы и бунты знати, с чем он все же довольно успешно справился.
Смерть единственного малолетнего сына Вильгельма, последовавшая в 1130 г., поставила владычество дома аквитанских герцогов Рамнульфидов под угрозу; впрочем, Вильгельм Х был еще далеко не стар, и, овдовев, в 1135 г. женился вторично, однако нового наследника мужского пола он так и не дождался. На его плечи легла тяжелая задача, обозримого решения которой пока не предвиделось. И пока он решил начать привлекать совсем еще юную Элеонору к государственным делам. Она сопровождала отца в его поездках по владениям, вникала в суть госуправления, смотрела, как вершит суд ее отец. Вероятно, около 1137 г. Элеонора обзавелась любовником – бедным рыцарем по имени Ричард. Отец не был строг к дочери в этом отношении – сами легкие нравы аквитанского двора и южная пылкая природа способствовали этому. Ричард, естественно, не мог претендовать на то, чтобы стать мужем наследницы герцогского престола, ибо был для этого по понятиям того времени слишком худороден, но любить Элеонору ему позволили. Пока. Не помышлявший еще о смерти Вильгельм также еще не озаботился приисканием для дочери подходящей партии, а вопрос о девственности потенциальной невесты обычно поднимался тогда, когда она была неугодна физически или политически. Так, в частности, позже поступил сын Элеоноры Ричард, отказавшись жениться на сестре французского короля Алисе именно под предлогом того, что, будучи уже присланной в Англию, она была обесчещена отцом Ричарда, королем Генрихом II, была потом его любовницей и даже родила ребенка. Был большой политический скандал, для которого девственность невесты была лишь поводом; потом ее, кстати, хотели пристроить за брата Ричарда, Иоанна, но безуспешно. Но это все – дела будущего, пока же, в 1137 г., герцог отправился в паломничество в Сантьяго-де-Компостелу, однако в дороге почувствовал недомогание, начавшее стремительно усиливаться. Возможно, не обошлось без яда, хотя это только предположение – однако смерть не имевшего сыновей герцога могла быть выгодной очень многим его врагам и соседям (что зачастую одно и то же), хоть французскому королю. Герцог был далеко еще не стар (38 лет) и отличался отменным здоровьем, силой и аппетитом (утверждали, что он один мог съесть еды, которой хватило бы на 8 человек). Тем подозрительней его кончина. Вильгельму предстояло принять непростое решение. Да, он готовил Элеонору к бремени правления. Но было ль оно ей по силам? Приняла бы аквитанская знать правление над собой женщины, когда она и против мужчин постоянно