Сергей Прозорин, хозяин поместья, расположенного на нескольких гектарах земли, обожал лошадей. Пару лет назад он решил завести собственный выезд для прогулок по лесу. Забава не из дешевых, но зачем же тогда деньги, если не потакать своим прихотям?
Жена восприняла его идею с восторгом, который, впрочем, скоро сменился разочарованием. Муж подолгу пропадал на конюшне, помогал конюху возиться с животными, самозабвенно учился верховой езде и уделял лошадям больше времени, чем семейному бизнесу и любимой женщине.
Прозорины были богаты. Катерина, которую муж на французский манер называл Катрин, привыкла к вниманию, которым окружил ее сначала отец, потом супруг. Наметившееся охлаждение между нею и Сергеем огорчало ее. Не было достаточно причин обвинять мужа в равнодушии, но прежняя его пылкость и нежная предупредительность явно поубавились. Может, так и должно быть.
Прозорины поженились совсем юными. Катерине едва исполнилось восемнадцать, когда по настоянию отца она отправилась под венец. Жениху было двадцать, они с невестой познакомились за месяц до свадьбы. О чувствах между ними речь не шла. Дед Сергея и отец Кати заключили своего рода сделку, объединив два средних по российским меркам капитала в одних руках: по сути, в одной семье.
Это был тот редкий случай, когда брак по расчету стал браком по любви. Сергей и Катя сразу понравились друг другу, а совместная жизнь пробудила в них взаимное чувство. Они были молоды, хороши собой и легко нашли общий язык. Первый год оказался для них медовым. Оба учились в одном университете, вместе прогуливали, вместе готовились к экзаменам, а вечера проводили в молодежных клубах, танцуя до упаду. Летом отправились в путешествие, где жадно ловили впечатления и познавали мир. Они не ощущали себя мужем и женой, а были парнем и девушкой, которые переживали романтическую пору влюбленности.
Скоро студенчество начало тяготить их. Прозорины все чаще отлынивали от учебы, ища себе иные занятия. Сергей пропадал в тренажерных залах, пробовал разные виды спорта. Бизнес его не привлекал, и он не выказывал ни малейшего желания приумножать заработанное его дедом и тестем.
«Ничего, – утешал себя последний. – Молодо-зелено. Авось, зятек образумится, потянется к делам. Не век же ему баклуши бить. Соскучится по настоящему мужскому занятию. Я ему вместо отца буду, научу всему, что сам умею. Он ведь сирота. Его дед вырастил, душу в него вложил. Жаль, старик приказал долго жить. Хороший был человек, успешный коммерсант и честный партнер».
После кончины Акима Прозорина бразды правления семейной корпорацией перешли в руки тестя. Сергей не возражал. Даже обрадовался. Его жена Катя была единственной дочерью Бориса Туровского. Так что опасаться дробления капитала не приходилось.
Сергей получил от деда приличное наследство и мог жить на ренту. Тесть предложил ему попробовать себя в качестве генерального директора фирмы, но молодой человек отказался. Торчать с утра до вечера в офисе, возиться с бумагами и управлять армией клерков сложно и утомительно.
Катрин посвящала свое время болтовне с подружками, шопингу и салонам красоты. Она не обладала острым умом и во всем полагалась на отца. Однако, выйдя замуж за Прозорина, искренне привязалась к нему и встала на его сторону. Ей хотелось, чтобы молодой супруг был рядом с ней, а не днями напролет пропадал в офисе.
«Разве ты сам не справишься? – укоряла она отца. – До сих пор ты обходился без помощника».
«И дальше обойдусь, – добродушно соглашался Туровский. – Но когда-нибудь семейный капитал перейдет в руки Сергея. Он должен правильно распорядиться вашими деньгами».
Глаза дочери наполнились слезами, и Туровский смягчился.
«До этого еще далеко, – успокоил он Катеньку, привлекая ее в свои надежные объятия. – Поживите пока беззаботно. Ты права, муж должен быть рядом с женой. Вот мы с твоей матерью прожили, как в угаре. Вспомнить толком нечего. Я вечно на работе, она дома. У нее свои заботы, у меня – свои. Встречались только ночью, в постели. Не успели оглянуться, уже старость подкатила. Я ради твоего счастья старался, вкалывал, как каторжник! Чтобы тебя обеспечить. Теперь ты ни в чем нуждаться не будешь».
«Спасибо, па, – вздохнула дочь. – Ты у меня самый лучший!»
«Ты хоть любишь своего Сергея?» – неожиданно спросил он.
«Очень люблю», – призналась она.
«Вот и славно. Мы с покойным Акимом когда задумали вас поженить, молились, чтобы вы друг другу по сердцу пришлись. Старик своего внука на все лады расхваливал, да я и сам не слепой. Видел, что парень всем вышел – и красив, и умен. Кто ж знал, что жилки в нем деловой нету? Ничего, и это как-нибудь образуется».
Поразмыслив, Туровский настоял на переезде молодых в «Дубраву». Оторвавшись от суетного времяпрепровождения, веселой компании и клубных тусовок, авось, зять возьмется за ум.
Теперь Прозорины занимались хозяйством, обустраивали свое гнездо и предавались супружеской любви, в которой появился оттенок обязанности. Муж и жена оказались один на один друг с другом, с утра до вечера лицом к лицу, бок о бок. «Тереться локтями», будучи предоставленными самим себе, было для них внове.
Тут-то и проявились их разные склонности. Сергей перевез в «Дубраву» дедову библиотеку и поначалу сутками просиживал на втором этаже, просматривая обширный архив покойного и разбирая книги, среди которых попадались редкостные антикварные издания.
Катя тенью бродила по комнатам, изнывая от скуки и недоумевая, откуда в ее муже взялась такая страсть к чтению.
Ему не удалось приобщить жену ни к спорту, ни к верховой езде, ни к чтению пыльных фолиантов, ни к научным опытам, которыми он вдруг увлекся. К охоте она тоже оставалась равнодушной. Сплетничать с подружками по телефону ей надоело: общих тем для болтовни становилось все меньше. Городская жизнь казалась утерянной навсегда. Сергей, который подчинился воле тестя, ни о чем не жалел. Уединенный быт в «Дубраве» был ему по вкусу. Он и слышать не желал о возвращении в Москву. А Катрин слишком любила его, чтобы разъехаться…
Глава 3
Лавров проехал Верею с ее церквями и разбросанными в снегу домами и свернул направо. Указатель сообщил ему, что до пансионата «Лель» осталось двадцать километров.
Дорога была почищенная, но узкая. По бокам громоздились сугробы. Двум машинам не разминуться.
«Как они тут ездят?» – удивился бывший начальник охраны.
Холмы поросли лесом. Сыпал мелкий снежок. Проселок петлял, и перед каждым поворотом приходилось сбавлять скорость. Вдруг вылетит на своей крутой тачке какой-нибудь отдыхающий под кайфом? Мало не покажется.
За очередным поворотом Лаврова поджидал сюрприз. Посреди дороги стоял белый джип «ниссан».
Роман выругался, притормозил и вышел из машины. «Ниссан» продолжал стоять, как стоял.
– Что-то случилось? – крикнул он.
Ему не ответили. Он приблизился и увидел, что водитель «ниссана» – женщина. Она сидела за рулем и не собиралась освобождать дорогу.
Лавров наклонился и постучал костяшками пальцев по тонированному стеклу.
– Эй! Милая дама! Что с вами?
Женщина молчала.
– Мне ехать надо, – повысил он голос. – А вам?
Дама повернула голову. Сквозь стекло ее лицо казалось белым, словно луна. Она была молода и красива. Может, пьяна? Или травки накурилась?
– Я могу чем-нибудь помочь? – предложил он. – Откройте дверцу. Или хотя бы опустите стекло.
Барышня испуганно оглянулась, как бы ища поддержки. Но в салоне никого не было, кроме нее. Белая лента дороги тоже была пустынна. Видимо, тут не так часто ездят.
– Так и будем стоять? – начал сердиться он. – Холодно, между прочим. Мороз. И вообще, я спешу.
Женщина-водитель решилась и робко приоткрыла окно. На вид ей было лет двадцать пять. Короткие каштановые локоны с рыжим отливом вились вдоль щек и беспорядочно падали на лоб. Точеный носик, маленькие пухлые губы, тронутые помадой, карие глаза под тонкими дугами бровей – все выдавало в ней породу женщин, рожденных для восхищения. Странная бледность покрывала ее лицо.
– Вы кто? – настороженно спросила она. – Куда вы едете?
– В пансионат. Хочу повидаться с другом. Говорят, тут можно весело провести время.
– А-а, – недоверчиво протянула барышня. – Я тоже еду в пансионат.
– Что у вас случилось?
– Машина заглохла. Я не понимаю, в чем дело. Звонила отцу, но связи нет. Местами тут сотовый не берет. Это как раз такое место.
– Давайте я посмотрю, что с вашим «ниссаном». Откройте дверцу.
– Нет! – отчего-то испугалась она. – Не надо. Я буду ждать.
– Чего? Думаете, связь появится? По щучьему велению?
– Нет, – упрямо повторила она.
«Истеричка, – мысленно констатировал Лавров. – Капризная и вздорная бабенка, избалованная богатым папиком. Хоть и не блондинка, но мозгов явно не хватает, чтобы сообразить – на этом проселке можно проторчать до второго пришествия».
– За вами должны приехать? – скептически осведомился он.
– Не знаю…
– Послушайте, так нельзя. Если хотите стоять посреди дороги, то у меня другие планы.
– А я при чем?
– Мы не разминемся.
– Вы уж постарайтесь, – сказала она. – Ваша машина позволяет.
Он прикинул, что, если взять вправо и захватить подножие сугроба, пожалуй, «туарег» протиснется. Рискованный маневр, но попытаться можно.
– Ладно, – буркнул он. – Попробую.
Оставаться женщине одной на пустынном проселке было по меньшей мере неразумно. Вероятно, у нее есть на то причина. Интересно, какая? Владелица «ниссана» не казалась обкуренной, и спиртным от нее не пахло. Он уловил только слабый аромат фиалковых духов.
– Подождите! – опомнилась она. – Вернитесь, пожалуйста.
Лавров повернул обратно. Барышня ждала его с напряженным и бледным лицом. Спросила:
– Сколько проработает печка?
– Недолго. Аккумулятор быстро сядет. А за бортом пятнадцать градусов, между прочим. Вы замерзнете.
– Что же мне делать?