их разделяли лишь крепостные стены. Роберт сидел в Бочампской башне, и несчастная принцесса подходила к ее подножию во время своих прогулок. Видел ли он ее из окна, мог ли подать ей знак?
Хотя Дадли посягнули на корону, принадлежавшую по праву ее сестре, и Елизавета должна была считать их государственными изменниками, она, вероятно, переменила свое мнение, готовясь сама принять смерть от руки Марии; общность судьбы и страданий сблизила их. Как и Елизавету, сэра Роберта спас Филипп II (поистине, он немало сделал для триумфа протестантизма в Англии). Последний вербовал английских дворян для участия на его стороне в войне с Францией. Роберт Дадли заслужил амнистию в битве при Сен-Кантене. Если бы Филипп мог знать заранее, что освобожденный им дворянин станет авторитетным политиком в протестантском мире и будет приглашен управлять Нидерландами, восставшими против его, Филиппа, власти, он едва ли был бы столь милостив к Дадли.
Лорд Роберт являлся одним из тех, кто сделал ставку на молодую Елизавету и доказал свою преданность, выручая принцессу в безденежье. Когда его королева взошла на престол и лорд Роберт стал одним из самых высокопоставленных министров двора, он находился в расцвете сил и лет. Его нельзя было назвать красивым, но он обладал мужественной статью, а его манера держаться была исполнена величия. Высокий, хорошо сложенный, искусный турнирный боец, танцор и покоритель сердец, он принадлежал к тому типу мужчин, который всегда нравился Елизавете, быть может, напоминая ей отца. На протяжении всей его жизни отзывы о нем были самыми противоречивыми. У Дадли было более чем достаточно врагов. Его называли неискренним, тщеславным, честолюбивым, даже трусом (последнее явно не соответствовало действительности), но никто не отказывал ему в уме, энергии, точности суждений о людях и искусстве интриговать. Один из противников Дадли как-то сказал, что сэр Роберт был самым сдержанным человеком при дворе; он умел контролировать свои чувства, подчиняя эмоции политической необходимости. Что же касается честолюбия и цинизма, то они были нормой для любого ренессансного государственного деятеля и расценивались как здоровый прагматизм. Елизавета и сама в полной мере обладала этими качествами, поэтому в Роберте Дадли они могли скорее импонировать ей, чем отталкивать.
Первые слухи о том, что королева увлечена своим конюшим, пробежали по двору в апреле 1559 года. Она часто проводила время в его обществе и явно находила в том удовольствие. В этом не было ничего дурного, но придворные, в особенности обойденные вниманием, не упустили возможности посудачить о том, что лорду Роберту следовало бы уделять больше внимания его жене — Эми Робсарт, милой и не очень счастливой женщине, с которой он состоял в браке уже девять лет. Детей у них не было, и когда Дадли получил почетную, но хлопотную должность при дворе, он почти перестал навещать ее в поместье, лишь время от времени посылая подарки и заботясь об обновлении ее гардероба. Впрочем, это было так естественно для жизни придворных в те времена. Все они, стекаясь в столицу, снимали или покупали здесь дома и проводили в Лондоне большую часть года — светский сезон, который длился с осени до весны, — лишь изредка навещая своих близких в провинции. Современники шутили: только наступление лета или чума могут заставить придворных покинуть Лондон. Но существовал круг придворных, министров и слуг, лишенных даже «летних каникул». Они должны были везде и всюду сопровождать королеву, а летом отправляться вместе с ней в поездку по стране. Дадли был из их числа. Весной Ферия доносил Филиппу: «За последние несколько дней лорд Роберт вошел в такой фавор, что вершит дела, как хочет, и говорят даже, что ее величество навещает его в его покоях днем и ночью. Люди так вольно это обсуждают, что даже утверждают, будто у его жены болезнь груди и королева только ждет ее смерти, чтобы выйти замуж за лорда Роберта».
В первый раз в жизни Елизавета, похоже, потеряла голову. Она не замечала ничего вокруг, всегда столь чувствительная к своей репутации, нисколько не заботилась об ущербе, который ей могли нанести слухи. Уже сильно постаревшая Кэт Эшли наконец взялась открыть ей глаза на то, о чем судачил двор. Королева удивилась, оскорбилась и с достоинством ответила, что благосклонна к Дадли, «потому что он и его дела заслуживают того». «Она не понимает, как кто-то может дурно думать о ее поведении, она ведь всегда окружена фрейлинами и слугами. Впрочем, — обронила уязвленная королева уходя, — если бы ей захотелось или она нашла бы в том удовольствие, она не знает никого, кто мог бы ей помешать».
Есть еще одна версия этого щекотливого разговора с Кэт Эшли. Ее передал посол императора. Когда светские сплетни дошли до столиц иностранных держав, официальный «жених» королевы эрцгерцог Карл всполошился и потребовал от него немедленно разузнать, насколько они оправданны. Германский посол решился, в свою очередь, поговорить с Эшли, так как всем было хорошо известно о ее близости к Елизавете. Она якобы и поведала ему о разговоре с воспитанницей, о том, что та огорчена слухами, но убеждена в своей невинности. Говоря о жестокости людского суда и о своей дружеской привязанности к лорду Роберту, она будто бы воскликнула: «Ах, ведь в этой жизни я видела так мало радостей». Кэт Эшли была растрогана, германский посол тоже. Была ли искренна королева, знали только она и лорд Роберт.
Между тем английский посол писал Уильяму Сесилу из Брюсселя: «Сплетни, которые здесь распространяются, так ужасны, что я не решаюсь их повторить». Посол Венеции доносил, что Роберт Дадли — «очень красивый молодой человек, к которому королева разными способами обнаруживает такую привязанность и склонность, что многие верят, что, если его жена, которой в течение нескольких лет нездоровится, случайно умрет, королева с легкостью возьмет его себе в мужья».
23 апреля, в День святого Георгия — покровителя Англии, Елизавета произвела Роберта Дадли в кавалеры ордена Подвязки — самого престижного рыцарского ордена страны. По традиции его магистром становился правящий монарх. Королева без каких-либо сомнений относительно своего пола приняла на себя эти обязанности. В праздничный день в честь святого патрона и новоиспеченных кавалеров ордена была устроена процессия всех его членов в тяжелых малиновых одеяниях с золотыми цепями с изображением святого Георгия на груди. Когда на лорда Дадли надевали отличительный знак ордена — черную подвязку, украшенную бриллиантами, которая повязывалась под левым коленом, вышитый на ней девиз «Да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает», наверное, у многих вызвал недобрую усмешку. Этот выскочка слишком далеко зашел. Медальон с изображением святого Георгия был преподнесен ему на роскошной цепи, стоимость которой присутствующие тут же мысленно оценили. Этот эпизод припомнят спустя несколько лет, когда Елизавета в знак своего расположения примет в орден короля Франции Карла IX. Ему пошлют медальон на такой невзрачной цепочке, что членам Тайного совета станет неловко, и один из них открыто скажет, глядя на сэра Роберта, что если бы у него была такая цепь, он, не задумываясь, пожертвовал бы ее, чтобы поддержать престиж Англии.
На него негодовали аристократы, в особенности герцог Норфолк — молодой кузен королевы. Ходили слухи о попытках подослать к Дадли наемных убийц, но с ним было не так-то просто справиться. Один из его вечных противников и политических оппонентов, граф Сассекс, называвший его «цыганом», умирая, предупреждал друзей: «Берегитесь цыгана, он вам не по зубам, я знаю этого зверя лучше, чем вы». Дадли вполне оправдывал свой герб — белый медведь, поднявшийся на дыбы и держащий в лапах суковатый посох, — его было непросто свалить.
Уильям Сесил, сдержанный и мудрый министр Елизаветы, сделанный совсем из другого теста, нежели горячие головы аристократы, тем не менее предпочел бы, чтобы им удалось отправить лорда Роберта в преисподнюю. Он никогда не мог представить, что его госпожа настолько забудется. Дадли почти монополизировал ее общество, став основным советником, и это очень волновало Сесила. Ему часто приходилось уезжать на переговоры, в то время как фаворит, неотлучно находясь при королеве, не встречал разумной оппозиции. Если королеве впервые изменил ее обычно холодный рассудок, то у Сесила единственный раз в жизни сдали нервы — он стал подумывать об отставке.
Даже простонародье уже склоняло имена королевы и Дадли. Сесилу доносили, что некая пьянчужка — мамаша Доу, болтала с трактирщиком о том, что «лорд Роберт подарил королеве на Рождество вышитый плащ, нет, зачем ей плащ, она сама может его себе купить, он подарил ей ребенка». Говорили также, что они тайно поженились. Но ослепленная своей любовью королева отмахивалась от нелепых сплетен и в ответ сделала лорда Роберта смотрителем своей резиденции в Виндзоре — новый знак расположения к фавориту.
Сесил почти в отчаянии писал де Куадре, испанскому послу, о своей вероятной отставке и о том, что, по его мнению, Дадли, чтобы добиться руки королевы и короны, может даже попытаться избавиться от своей жены, хотя он, Сесил, «надеется, что Господь не позволит свершиться такому преступлению».
Однако 8 сентября 1560 года Эми Робсарт была обнаружена мертвой в своем пустом доме у подножия каменной лестницы. У нее оказалась сломана шея, как при падении, но при этом на голове странным образом остался чепец. Скандал, которого так опасался Уильям Сесил, разразился. Пока на месте трагедии шло следствие, Дадли как подозреваемому в преступлении было запрещено являться перед королевой. Опросив слуг, которых сама Эми Робсарт отослала из дома в то роковое воскресенье, и тщательно изучив все обстоятельства, коронер и комиссия из уважаемых людей графства пришли к выводу, что имел место несчастный случай. Больная, слабая женщина, находившаяся в депрессии, очевидно, поскользнулась на лестнице. При этом существовало сильное подозрение на самоубийство: и до несчастной женщины дошли слухи, что ее Роберт ждет лишь ее смерти, чтобы жениться на королеве. В пользу этой версии говорил тот факт, что она сама пожелала остаться одна в совершенно пустом доме. С другой стороны, лестница, пусть даже каменная, — странное средство для самоубийства. Правда, в таком качестве она мало подходила и для его имитации — убийцы должны б