Неприятным последствием уличных импровизаций на морозе стало то, что голос его от напряжения и холода сел, он почти не слышал себя, когда вышел на трибуну из-за кулис.
О том, что Ельцин очень волновался, когда произносил свою речь, говорили все, кто видел и слышал его в этот день. До этого момента он еще мог повернуть назад. С этого момента — уже нет. Он вновь входил в эту обжигающе ледяную воду…
Что же говорил Ельцин в тот день?
Президент сформулировал главную идею своей платформы: невозможность возврата к коммунистическому прошлому для страны.
«Столько пережить, столько понять, — осипшим голосом читал он самую важную часть своей речи, — стоять на пороге цивилизованной жизни и снова скатиться назад — это будет нашим общим поражением и позором. Можно ли мне в этой ситуации не участвовать в президентских выборах? Не раз и не два задавал себе этот вопрос. Но пока есть угроза столкновения “красных” и “белых”, мой человеческий и гражданский долг, мой долг политика, стоявшего у истока реформ, добиться консолидации всех здоровых сил общества и предотвратить возможное, вплоть до гражданской войны, потрясение. Несмотря на настойчивые призывы достойно уйти, мой отход от участия в выборах стал бы шагом безответственным и непоправимо ошибочным. Надо довести до успешного завершения дело, которому я полностью отдал себя. Я уверен, что смогу провести страну сквозь смуту, тревоги и неуверенность.
Поэтому я решил баллотироваться на пост Президента России и объявляю об этом здесь, в дорогом для меня зале, в родном городе, вам, моим землякам, всем гражданам России и для сведения всего мира…
Мне часто напоминают данное когда-то обещание лечь на рельсы. Хочу напомнить: я выполнил его, когда настоял на проведении референдума в апреле 1993 года и вручил свою судьбу в руки избирателей. Но на нынешних выборах речь пойдет не только обо мне. На рельсах окажется Россия, и нам надо сделать все возможное, чтобы и мы, россияне, и наша страна не погибли под красным колесом прошлого.
Мы сильнее тех, кто все эти годы вставлял нам палки в колеса, мешал нашему движению к великой и свободной России, к достойной жизни всех россиян. Мы сильнее собственных разочарований и сомнений. Мы устали, но мы вместе, и мы победим!»
Впрочем, Ельцин в Екатеринбурге говорил не только о призраке коммунистического прошлого, но и о вполне конкретных, сегодняшних вещах.
«Помните громадные очереди за хлебом и сахаром в 1991 году? — спрашивал Ельцин аудиторию в Екатеринбурге. — Помните, как люди стояли в очередях даже ночью, обогреваясь у костров? Теперь этого нет. Магазины полны, ваши дети и внуки никогда не узнают, что представляли собой нехватка и талоны на продукты. Чем вызвано такое обилие товаров? Оно вызвано свободными рыночными ценами, введенными в 1992 году! Гиперинфляция остановлена, в государственном казначействе большие золотовалютные резервы, рубль стал стабильным».
Россияне, сказал Ельцин в той же речи, теперь имеют самое ценное право — право выбирать. Свободные выборы — это единственный способ для восстановления государства, единственный способ постепенно избавиться от приспособленцев и коррумпированных начальников. Свободные выборы введены навсегда. Они дают гарантию того, что государство служит людям, а не наоборот.
Он говорил о свободе слова, свободе совести, свободе выезжать за границу, свободе от идеологических оков.
Вообще все эти постулаты из его первой предвыборной речи и из его Послания Федеральному собранию, которое появилось несколько недель спустя, на мой взгляд, достойны того, чтобы их изучали в школе. В них есть все, что нужно знать и детям, и, замечу с некоторым прискорбием, большинству взрослых, которые этого еще не выучили.
Но сейчас мы находимся в 1996 году и должны вслушиваться в эту речь с позиции людей, которые сидят в зале Дворца молодежи в Екатеринбурге. Да, думают они про себя, в магазинах, конечно, все есть, и свобода слова вещь хорошая, и свобода совести, и т. д…. Всё правильно говорит.
Но не это волнует их в этой ельцинской речи. Не это «цепляет».
Цепляет по-настоящему — вот этот не очень даже ясный пассаж о гражданской войне, о красном колесе, о рельсах, на которых может оказаться Россия. Сердцем избиратель чувствует — да, вот она, правда!
Вот где больное место. И вот где причина, чтобы голосовать за Ельцина, как бы в душе к нему ни относиться.
О какой же «гражданской войне» он говорит? Почему предрекает новое деление на «белых» и «красных»? Чем грозит и чего старается не допустить?
Ельцин говорит простую вещь (и люди его прекрасно понимают): если на выборах победит кандидат от коммунистов, ситуация в стране станет взрывной. Вспыхнет новый передел собственности, вспыхнет гражданский конфликт.
И это не пустые угрозы. Не риторика.
Давайте еще раз вернемся в Давос.
Тогда, после выступления Зюганова, журналисты спрашивали российских предпринимателей: стоит ли опасаться возвращения к власти коммунистов? Многие абсолютно реально воспринимали такую перспективу, собирались жить на осадном положении, защищать свои предприятия с оружием и т. д.
«Кто-то выберет полную сдачу в плен, кто-то, очевидно, вооруженную борьбу, кто-то, вероятно, эмиграцию», — сказал один из них.
А теперь я напомню фразу самого Зюганова, которой он пытался «успокоить» Запад: «Мы понимаем, что если завтра у кого-то начнут отнимать, то послезавтра по всей стране — от Мурманска до Владивостока — будут стрелять». Дать собственность и потом безнаказанно, без компенсации, отнять ее — просто нельзя, невозможно. Это, в общем, понятно всем.
О том, как коммунисты собирались возвратить приватизированную собственность народу, четко, конкретно, с деталями сообщил в своем интервью газете «Известия» депутат коммунистической фракции и юрист по совместительству Юрий Иванов.
«Иванов и его единомышленники уже наметили к тому времени ряд “крупнейших” предприятий, которые они, обретя власть, национализируют в первую очередь. Таковых было примерно двести. Безоговорочной национализации будут подлежать и коммерческие банки, по крайней мере, 90 процентов из них, “ибо они — угроза обществу”.
Каков будет порядок национализации? Чтобы доказать, что предприятие было приватизировано “незаконно”, можно, конечно, действовать через арбитражные суды, но это, по мнению коммунистов, слишком долго и муторно. Можно, говорит Иванов, прибегнуть к “ускоренной процедуре” — через “комиссии, наделенные особыми полномочиями”. Саму эту процедуру Иванов видит так: “Я бы за месяц с небольшой группой ее разработал. Я тут проблем не вижу. Процедуру в рамках комиссии, а не судебных органов”» (Олег Мороз).
Главным аргументом Зюганова в диалоге с Западом, напомню, было то, что старая КПСС — «это не партия, а система власти», а новая КПРФ — это «нормальная партия».
Действительно, партия Зюганова заседала в парламенте. Голосовала за законы, принимала бюджеты, правда, совершенно нереальные, инфляционные. Но речь сейчас о другом. У каждой партии есть своя идейная платформа. В своей идейной платформе коммунисты умудрились совместить социализм и национализм. Плюс имперскую идею. Причем в крайней форме.
Вот характерный отрывок из Зюганова того периода:
«Начиная с девятнадцатого века на мировоззрение, культуру и идеологию западного мира все более ощутимое воздействие начинает оказывать иудейское расселение, влияние которого буквально возрастает не по дням, а по часам. Еврейская диаспора, традиционно контролировавшая финансовую жизнь континента, по мере развития “своего рынка” становится своего рода держателем “контрольного пакета” акций всей хозяйственно-экономической системы западной цивилизации. Мотивы особого избранничества, “высшего предназначения” для руководства миром и собственной исключительности — столь свойственные религиозным верованиям иудеев — начинают оказывать существенное воздействие на западное самосознание… К тому же исламская цивилизация практически застывает в своем развитии и не представляет собой сколь-либо серьезную угрозу западному доминированию, а остальные мировые культуры оказываются неспособными противостоять военной, экономической и идеологической экспансии Запада, особое значение приобретает славянская цивилизация в лице Российской империи, ставшей последним противостоянием западному гегемонизму» (Геннадий Зюганов «За горизонтом»).
Еще из Зюганова:
«Грустно смотреть телепередачу, всё только комик Хазанов или пародист Иванов. Где русские?»
«Я русский по крови», — говорит Зюганов в первом параграфе своего предвыборного обращения. Ну и бог бы с ним, русский, конечно, но это ведь не просто констатация факта, на фоне всего остального — это угроза.
«В моей деревне посадили в 37-м двоих, а выяснилось — за дело», — говорил Зюганов. Мол, разобраться бы еще надо с этим пресловутым ГУЛАГом.
Дело было не только в том, что Зюганов 96-го года придерживался предельно националистических взглядов и собирал вокруг себя таких же людей. Дело в том, что все эти его ученые «идеи», брошенные в толпу обедневших и озлобленных масс, грозили такими же погромами и пожарами, как в 1905 году или в 1918—1920-м.
И все-то в этой программе «гармонично»: и «мировая закулиса», которая сознательно разрушает Россию, и «чрезвычайки», которые быстро ликвидируют вредные банки и отдадут государству «незаконно приватизированные» предприятия. И конечная, основная цель — вернуть общенародную собственность на средства производства. Снова всё сделать «ничьим».
Поэтому, когда в марте 1996 года состоялась встреча ведущих предпринимателей с Ельциным, им было что сказать Б. Н.
Зюганов своей замечательной предвыборной программой придал им и убежденности, и смелости. Встреча проходила 19 марта.
«…Я встретился в Кремле с руководителями крупнейших банковских и медиагрупп: с Гусинским, Ходорковским, Потаниным, Березовским, Фридманом и другими известными бизнесменами… Это была первая моя встреча с представителями российского бизнеса в таком составе. Она состоялась по их инициативе, к которой я поначалу отнесся довольно сдержанно. Понимал, что деваться им некуда, все равно будут меня поддерживать, и думал, что речь пойдет, видимо, о финансировании моей предвыборной кампании. Но речь пошла совсем о другом. “Борис Николаевич, то, что происходит в вашем предвыборном штабе во главе с Сосковцом, в вашем окружении, — это уже почти крах. Именно эта ситуация заставляет одних бизнесменов идти договариваться с коммунистами, других — упаковывать чемоданы. Нам договариваться не с кем. Нас коммунисты на столбах повесят. Если сейчас кардинально не переломить ситуацию, через месяц будет поздно”. Такого жесткого разговора я, конечно, не ожидал», — пишет Ельцин в книге «Президентский марафон».