По конституции съезд может отправить правительство в отставку в любой момент. И Ельцин затевает большую игру, начинает идти путем медленных, осторожных уступок, чтобы выиграть время.
Этих уступок будет так много, что 1992 год можно вообще назвать «годом уступок и компромиссов».
Однако я бы определил его поведение другими словами: лев готовится к прыжку.
У прыжка должна быть цель. И вот сейчас он ее наметит. Наметит барьер, то препятствие, которое необходимо преодолеть. Рассчитает длину прыжка и его силу. Подберется на нужное расстояние. Будет ждать столько, сколько потребуется, хотя все будут его торопить и кричать: прыгай, прыгай!
А пока… начинается год уступок.
Ельцин увольняет первого гайдаровского министра — Лопухина, ответственного за ТЭК (топливно-энергетический комплекс). Потом — Матюхина, директора Центробанка (его обвиняют в скандале с фальшивыми «чеченскими» авизо, когда громадная сумма наличных денег была украдена у государства). Ценой компромисса со съездом на должность руководителя ЦБ приходит Геращенко, жесткий противник гайдаровских реформ, который запускает на полную мощность печатный станок. Недолговечность, непрочность этого правительства проявляется все очевиднее.
На Шестом съезде народных депутатов РФ, в апреле 1992 года, Ельцин укрепляет «команду в розовых штанишках» крепкими хозяйственниками, бывшими директорами крупнейших промышленных комплексов — вице-премьерами становятся В. Черномырдин (бывший министр газоэнергетики СССР), Г. Хижа, В. Шумейко.
Пресса снова кричит о «поражении» Ельцина.
В ноябре он встречается для консультаций с представителями движения «Гражданский союз». Вот что пишут об этой встрече помощники Ельцина:
«На закрытой для прессы встрече Б. Н. Ельцина с лидерами “Гражданского союза” в ноябре 1992 года состоялся достаточно откровенный разговор. В сущности, это был торг о судьбе правительства Гайдара.
Когда участвовавший в этой встрече Николай Травкин (заслуженный строитель! Ельцин всегда относился к нему тепло. — Б. М.) тоже заговорил о “кадровых корректировках”, Ельцин не повел и бровью. Это, правда, не предвещало ничего хорошего. “Что же вы предлагаете?” — угрюмо спросил он.
Не уловив настроения президента, Травкин с готовностью выложил карты на стол: Бурбулиса убрать или сменить его статус… Сместить Козырева, Полторанина, Хлыстуна, Нечаева, Махарадзе, Головкова. “При таких переменах премьером можно оставить Гайдара”, — завершил инвентаризацию Травкин.
Ельцин долго молчал. Так долго, что все стали беспокойно переглядываться. Его знаменитую паузу выдержать было довольно трудно.
— При таких глобальных изменениях Гайдар уйдет сам, — наконец проговорил он. — Лучшего премьера мы не найдем. Да и Бурбулиса мне отдать трудно. Гайдар должен остаться» («Эпоха Ельцина»).
В своих мемуарах он потом напишет, что скорость, с какой он менял людей в своей команде, была вызвана внезапно «побежавшим», ускорившимся политическим временем, а отнюдь не личными причинами.
Гайдар — единственное за все годы исключение из этого железного правила. Его он не хотел «заменять» ни за что. Из-за него запирался в бане и наступал на съезд со свирепостью танка.
Попробую понять — почему?
Всем своим нутром Ельцин чувствует: изнутри старой, советской России мощно прорастает новая. Другая Россия. Именно эта Россия, а не хлипкая административная система, и есть его основная опора в будущем — класс новых собственников. Предпринимателей. Людей, которые уже не готовы расстаться с правом — только что приобретенным — зарабатывать деньги, с правом частной собственности.
На всех своих работах, на всех должностях Ельцин всегда мыслил, как строитель. Дом должен быть сдан к такому-то числу. Метро проложено в таком-то году. Театр отремонтирован к юбилею Великого Октября. Шахматный клуб — к 1 января.
Строительное управление, которое он возглавляет, обязательно должно стать лучшим в области, иначе зачем всё?
Ельцин, как принято сейчас говорить, мыслил «проектами». Сам он говорил об этом иначе: всю жизнь ставил себе «задачи», конкретные цели и упрямо шел к их выполнению. В Свердловске такими «проектами» становились снос бараков, строительство метро. В Москве он мечтает построить третье транспортное кольцо, разгрузить город от пробок, сократить число дешевой привозной рабочей силы, вывести за пределы центра промышленные предприятия и т. д. и т. д….
Такова его натура. Власть он представляет как средство для достижения цели. Власть не нужна, если нет цели.
Существует замечательный исторический анекдот о Брежневе. Помощники спросили Брежнева: почему минимальная заработная плата, заложенная в документах экономической программы партии, такая маленькая — простому человеку на нее не прожить? «Вы просто плохо знаете, как живут простые люди, — сказал Брежнев, подняв брови. — Два мешка государству, мешок себе. Что-нибудь украдут обязательно». В этой шутке — как бы мудрость правителя. Правитель должен не мешать русской жизни развиваться по своим, вечным, присущим ей законам и традициям.
Но Ельцин — другой правитель. Другого типа. Он просто обязан помешать украсть этот мешок картошки, обязан заставить кого-то вырастить эту картошку, кого-то — продать ее, кого-то — купить этот мешок, чтобы был доволен и продавец, и покупатель. Его жизненная задача — построить все правильно.
…Однако «год уступок и компромиссов» утомил его основательно.
Он устал ждать позитивных результатов в экономике. Его не устраивает темп реформ. Он устал от интриг, таких, как этот липкий, неприятный торг на встрече с «Гражданским союзом». «Демократическая Россия» требует от него согласовывать с ней все важнейшие назначения в правительстве, хочет стать «правящей партией», хочет, чтобы ее возглавил Ельцин…
А хочет ли он возглавить какую-либо партию? Безусловно, нет. «Партию создавать надо…» — устало говорит он на встрече с «Демократической Россией». Но это не его проект.
На него давят, он читает бесконечные аналитические записки. С ним просят встречи. К нему в кабинет друг за другом идут помощники, представители движений, депутаты.
Все пытаются на него «влиять». Вообще, такое ощущение, что в этом году он теряет интерес, к политическим дебатам, разговорам. Читает груды этих записок, думает, молчит.
Его молчание становится своеобразным феноменом политического стиля.
Кажется, он теряет энергию, напор, теряет форму, как спортсмен, который нуждается в паузе. Эта пауза ему крайне необходима.
В тот момент, когда Ельцину становится особенно душно, тесно в накаленном политическом пространстве, особое значение приобретает момент общения. С кем же он общается в это время?
Общается со своим новым «узким кругом». «Маленькой командой», которая всегда для него важнее, чем команда большая, официальная.
— Насколько он был открыт в этом общении? — спрашиваю у дочери Ельцина Татьяны.
— Не знаю. Мне кажется, папу до конца никто из них не знал.
В «ближний круг» Ельцина 1992 года входят глава его администрации Юрий Петров (коллега по Свердловскому обкому), министры-силовики: Виктор Баранников (Министерство безопасности), Виктор Ерин (МВД), Павел Грачев (Министерство обороны). Входят, и не только по долгу службы, еще два человека, которые занимаются вопросами его охраны, — Михаил Барсуков и Александр Коржаков. Но появляются и другие — постепенно в ближайшее окружение Ельцина начинают входить его литературный помощник Валентин Юмашев, известный теннисист и тренер Шамиль Тарпищев.
Это, кстати, вполне понятно. В жизни Ельцина появляется новая страсть — теннис.
Началось все в Юрмале.
По приезде в Москву Б. Н. начал регулярные тренировки. Сначала — на теннисном стадионе «Дружба» в Лужниках. Затем нашлись и другие корты, более скрытые от глаз любознательной московской публики.
Это было почти маниакальное стремление к игре, когда для тенниса урывались драгоценные часы в графике, забитом до предела.
Вспоминает Шамиль Тарпищев:
«Два раза в неделю мы обязательно играли в теннис. И президент железно выдерживал этот график. Играли так: на неделе вечером, а в субботу с утра.
Ельцин — спортсмен в точном понимании этого слова. Конечно, играл он в теннис как любитель: начал поздно, ему было уже под шестьдесят. Но при этом в ответственный момент, когда одним мячом решается сет или матч и когда надо обязательно попасть, он попадал стопроцентно: выражаясь научно, за счет мобилизации нервной системы.
В паре нам было трудно проиграть кому-нибудь из любителей, и совсем не оттого, что президенту все поддавались. Причина проста — он волейболист, и подача — один из самых важных элементов парной игры — получалась у него довольно приличной».
Его партнерами в те годы были разные люди, но чаще в паре с Ельциным играл Шамиль Тарпищев, а их противниками выступали, как правило, кто-то из его ближайшего окружения — Коржаков, министр иностранных дел Козырев, госсекретарь Бурбулис, уже упомянутые Грачев, Ерин. Теннисом увлекались многие.
«Теннисным центром» становится Дом приемов на Воробьевых горах, построенный еще при Хрущеве, — уединенный особняк в самом красивом месте Москвы, на охраняемой территории, со спорткомплексом.
Там начиная примерно с 1992 года сформировался неформальный клуб, получивший название «президентского» — сюда приезжали, примерно раз в неделю, крупнейшие деятели новой России, чтобы поиграть в теннис и обсудить текущую ситуацию.
У клуба были свои жесткие правила и свой устав — «устав подготовили как шуточный, но порядок поведения в нем был прописан четко, — пишет Шамиль Тарпищев. — Если я хочу занять теннисный корт, то заранее звоню и записываюсь. И заявка Коржакова не считалась главнее, чем заявка, например, Козырева. Единственный, кому сделали исключение, конечно, Борис Николаевич… Насколько помню, когда я уходил из Кремля (в 1996 году. — Б. М.), клуб уже насчитывал 56 членов».
Вообще, Борис Ельцин был первым и единственным руководителем России на протяжении всего XX века, кто в юности занимался спортом профессионально. (Владимир Путин стал продолжателем этой традиции.) Николай II не был замечен мемуаристами в особо сильных спортивных пристрастиях, Ленин и Сталин из видов спорта в юности предпочитали: первый — политические дискуссии, второй — вооруженные экспроприации банков, Брежнев и Хрущев все свои молодые силы отдали суровой партийной работе, Горбачев… тоже нет.