Вроде бы сосуд мне больше и не нужен: флот ОСА на подходе, они-то уж сумеют починить Эльву. К тому же эти уроды мне наверняка даже спасибо не скажут. С другой стороны, эту эльфийку я тоже никогда больше не увижу, и уж тем более она меня никак не отблагодарит. Вдобавок взыграла простая человеческая жадность: ради этого куска «хрусталя» я рисковал жизнью, проливал кровь… В общем, знаешь что, красавица? Прости, но за «спасибо» я не работаю.
Осталось только сочинить легенду покрасивее.
— Извини, ноя не могу отдать тебе этот кувшин, — напыщенно произнес я. — От него зависит судьба целого мира. Еще раз прости, но на другой чаше весов жизни миллиардов ни в чем не повинных людей!
Она отвернулась, и я почувствовал идущий от нее холод — обиделась. Ишь, какая!
— Капитан, заключенный доставлен, — сообщила Эльва.
Я глянул в монитор и увидел, как, сопровождаемый двумя ремонтными роботами, в ангар входит мужчина в форме десантника. Что ж, оружия у него нет — а голыми руками на мой доспех не попрет даже он.
В последний раз полюбовавшись, как говорят в сказках, писаной красотой девушки и даже посетовав про себя, что эта прелестница теперь уже никогда не запрыгнет ко мне в постель, я попрощался и поднялся навстречу лейтенанту.
— Все как мы и договаривались, — произнес я. — Будем надеяться, что ты держишь свое слово.
Он молча кивнул, глядя на мой шлем таким цепким взглядом, что на секунду мне показалось, будто он обладает рентгеновским зрением.
— Где-то в кормовой части я спрятал пистолет — отправлять тебя на эту планету без оружия было бы слишком жестоко, но давать его тебе в руки сейчас мне что-то не хочется. Уж не обессудь.
— Понимаю.
— Ладно, у вас не так много времени, — сказал я, указывая на монитор. — Прощайте!
И хотя никто из них не ответил, из бота я вышел с чувством выполненного долга. И уже со стороны смотрел, как он медленно поднимается и будто бы катится по воздуху к открывающимся шлюзам причальной шахты.
— А почему вы не полетели с ними, капитан? — вдруг поинтересовалась Эльва.
— Я уже был на этой планете, и она мне не понравилась. И потом… ее все равно рано или поздно уничтожат, а я не хочу закончить свою жизнь испепеленным молниями.
— Но тогда ваши действия, направленные на их спасение, теряют смысл, капитан.
— Возможно, Эльва, возможно. Но все когда-нибудь умрут, и по твоей логике выходит, что не стоит вытаскивать ребенка из горящего дома, поскольку через сто лет он все равно умрет от старости. Будем считать, что я отсрочил их смерть, Эльва.
Она не ответила, да и я не спешил продолжать бессмысленную дискуссию — потерянно шел по проходам, палубам, знакомым причальным станциям, пока не оказался наконец в вагоне монорельса.
— У вас хорошая зрительная память, сэр, — сообщила Эльва, как мне показалось, только чтобы отвлечь меня от мыслей о будущем.
«Что сделает со мной этот инспектор? Могу ли я противопоставить его воле хоть что-то?» — думал я, отстранение глядя в окно вагона на сменяющиеся пейзажи стального чрева Эльвы.
Правильно ли я поступил, оставшись здесь, на корабле, чтобы смиренно ждать своей участи? А какой, собственно, у меня был выбор? Либо остаться, либо лететь на Двадцать-четырнадцать. Но ту планету скоро уничтожат, да если и не скоро, то вполне вероятно, что меня замочат аборигены, вооруженные магией и прочными, как алмаз, мечами. А здесь меня, по крайней мере, точно не убьют.
Во-первых, я все-таки уже не кусок замороженного мяса, а соображающий и адекватный человек. Во-вторых, я, как-никак, спас этот корабль. Спас «Эльву» стоимостью в десятки триллионов кредитов — по логике вещей, они должны быть мне благодарны и, как хорошему гладиатору в Колизее, подарить свободу… то есть восстановить все права.
— Капитан, сражение окончено, большая часть кораблей корсаров уничтожена. Флагман покинул сектор, а инспектор движется к «Сердцу Эльвы».
— Ясно. Буду встречать его в рубке капитана.
— Как угодно, сэр.
Увидев прошмыгнувшего мимо меня робота, я велел ему остановиться и, дождавшись, когда он подойдет, протянул ему «хрустальный кубок».
— Эльва, — громко сказал я, — пусть робот возьмет этот тиринтум, но пока не начинай строить реакторы. Возможно, у твоего инспектора есть запас этого материала, и вовсе не обязательно будет разрушать этот артефакт.
— Поняла, капитан, — в голосе Эльвы мне послышалось сочувствие.
До рубки я добрался в тот самый момент, когда остатки флота ОСА стыковались с «Эльвой». Многие корабли нуждались в срочном ремонте и спешили войти в доки и на ремонтные верфи, не подозревая, что те не функционируют, но сам командный корабль вошел в «Эльву», опередив всех, и теперь спускал трап. Первым оттуда выбежала четверка бойцов в черных с белыми полосами доспехах и, держа ангар на мушке, заняла позицию у трапа. Потом вальяжной, переваливающейся походкой из корабля в окружении десятка человек в пестрых одеждах вышел тучный мужчина, одетый в военную форму с множеством медалей и орденов на груди.
Отвисший подбородок и выпирающий живот выдавали в нем порок чревоугодия, крохотные маслянистые глазки беспрестанно бегали по всему залу. Когда он снял фуражку с пластиковым козырьком, я увидел на его лбу плешь, на которой, как слепни на корове, блестели крупные капли пота. С недовольной гримасой на лице он говорил что-то своим адъютантам, одежда которых была похожа на ту, что я видел на обезглавленной девушке в лифте.
— Сэр, — сообщила Эльва, — по приказу инспектора первого ранга космического флота ОСА вы отстранены от командования — вам присвоен статус заключенного. Вы не можете покинуть отсек, в котором находитесь.
Сердце бешено заколотилось, дыхание участилось, а спина покрылась потом, но я, подозревая, что инспектор сейчас смотрит на меня точно так же, как секунду назад я следил за ним, ничем не выдал свое беспокойство — сел в кресло и постарался расслабиться.
Все мониторы, еще недавно транслировавшие космический бой, теперь были безжизненны. В их черноту я пялился минут пятнадцать, до тех пор пока шлюзы зала не распахнулись, и на меня не обрушился, казалось, напрочь позабытый гомон толпы.
Вокруг тучного инспектора толпилась охрана и адъютанты, за которыми шла вереница вполголоса переговаривающихся людей, судя по виду — ученых. Инспектор, направляясь к центральному монитору, что-то говорил визгливым голосом и отдавал приказы сразу всем. Первое время на меня обращала внимание разве что охрана, но когда инспектор, заложив руки за спину, заговорил об антисанитарии, неубранных трупах, пропитавшем все вокруг запахе и о виновнике этого беспорядка, все взгляды обратились на меня.
— Ах да, вот она — дорогостоящая собственность института науки! Забирайте его, он ваш.
— Потрудитесь объяснить, — медленно произнес я, — с чего вы решили, что я чья-то собственность.
Никто не двинулся с места. Инспектор зло пожевал своими жабьими, в поллица, губами и ногтем поскреб нос-картошку.
— Я пристрелил бы тебя собственноручно, но в тебя вбухали столько денег, что хватило бы на постройку нового колосса. Впрочем, проект «Лидер» на стадии завершения — доставьте его в лабораторию.
— В какую, сэр? — воскликнул молодой адъютант, стоявший к инспектору ближе всех. Его смазливая физиономия, не по-мужски влюбленный взгляд и совсем не военные, страстные интонации в голосе вызвали в памяти смутно неприятные ассоциации.
— Как это в какую?! — сорвался на откровенный визг этот боров.
— Но… их тут много, сэр! — стал оправдываться адъютант.
— Значит, в ту, которая занималась этим проектом!
— Но, сэр, она на карантине.
— Тогда поместите в любую другую — а в зону карантина отправьте команду за нужным оборудованием! Всему вас учить надо…
Пока я, преодолевая подступающую панику, лихорадочно искал выход и одновременно размышлял о том, откуда у них вся эта информация про лаборатории и прочее, инспектор вновь вперил в меня маслянистые глазки:
— Почему он еще здесь?
Два солдата в бронескафандрах мгновенно подскочили ко мне, скрутили, будто и не было на мне «силового» доспеха, и, игнорируя мой трехэтажный мат, потащили к выходу…
Седой адмирал стоял, заложив руки за спину, в центре командной рубки. Он, пожалуй, был единственным высшим офицером, не признающим право имплантатов находиться внутри своего организма, а посему ему приходилось не мигая смотреть на множество мониторов, которые транслировали не только бой и расположение всех кораблей, но и каждую секунду выводили сотни данных, чертили диаграммы и требовали незамедлительной реакции. И слава Великому Космосу, что луч установки биополя без труда считывал команды прямо из мозга командора. Иначе ему пришлось бы потеть куда отчаянней.
Корабль содрогнулся, стоящие неподалеку офицеры попадали на палубу, а сам командор едва устоял на ногах. Даже в свете аварийных ламп отчетливо было видно, как побледнели пилоты, наводчики и другие сидевшие в креслах младшие офицеры, однако продолжали работать. Командор их не винил — для них было в диковинку находиться под обстрелом тяжелых ракет. Обычно до командного флагмана добирался разве что изрядно рассеявшийся лазерный луч.
Командор подправил рукой и без того идеально уложенные волосы и вновь невозмутимо уставился в мониторы, да только вряд ли его напускное спокойствие могло обмануть хоть кого-то. Даже черный, с золотыми знаками отличия, обычно внушающий уважение и трепет парадный мундир сейчас смотрелся жалко и уныло. Корабли его маленького флота один за другим исчезали под залпами имперцев, и он ничего не мог с этим поделать.
Всем своим телом, всей душой он ненавидел Системы Аливрии. Ненавидел до потемнения в глазах, до помрачнения рассудка. Их ценности, их цели, их принципы демократии, подобно вирусу, распространяющемуся во Вселенной, были ни чем иным, как ширмой для граждан, за которой гнусные правители творили все, что им заблагорассудится. Демократия, лживая свобода — для командора она была ненавистней и отвратительней осинового кола для вампира. Возможно, виной этому была текущая в его жилах кровь скифов — его далеких свободолюбивых предков, которая подарила ему способность отличать истинную свободу от ложной и порочной, а может — атмосфера, царившая в Федерации, в которой он вырос… Но сейчас это было неважно.