На одну напряженную секунду наши взгляды встретились.
– Новая королева средней школы Дэл-Вэлли… – Зазвучала барабанная дробь. – …Присцилла Болье.
Зал взорвался аплодисментами. Я была в шоке. Меня пригласили на сцену озвучить свою речь, но никакой речи у меня не было. Поскольку я была абсолютно уверена в поражении, я даже не пыталась ничего подготовить. Дрожа, я поднялась на подиум и оглядела битком набитый зал. Видела я лишь лицо папы, на котором росло разочарование – он понял, что мне нечего сказать. Когда я наконец заговорила, я попросила прощения.
– Дамы и господа, простите меня, – прошептала я. – Я не готова произнести речь, поскольку я не была готова к победе. Но большое спасибо, что проголосовали за меня. Я буду делать все, что в моих силах. – Тут я посмотрела на папу. – Прости меня, папа.
Я очень удивилась, когда зрители великодушно мне похлопали, но мне все еще предстояло услышать папины слова: «А я тебе говорил».
Победа была горькой – она действительно наложила отпечаток на нашу некогда близкую дружбу с Пэм. Но для меня эта корона символизировала прекрасное, незнакомое мне чувство – принятие.
Только-только обретенный покой вскоре был нарушен, когда папа объявил, что его переводят на службу в Висбаден в ФРГ.
Я была разбита. Германия была на другом конце света. Ко мне тут же вернулись все прежние страхи. Я сразу подумала: как же я буду без друзей? Я пошла с этим к маме; она посочувствовала мне, но напомнила, что мы – часть военно-вооруженных сил и что переезды – неизбежная часть нашей жизни.
Когда я закончила среднюю школу, а мама родила малыша Джеффа, мы попрощались с соседями и близкими друзьями. Все обещали звонить и писать письма, но я помнила прежние обещания и знала, что писем и звонков не будет. Моя подруга Энджела шутливым тоном сообщила, что Элвис сейчас находится на службе в Бад-Наухайме в ФРГ.
– Представляешь? Ты будешь в одной стране с Элвисом Пресли, – сказала она.
Мы взяли карту и увидели, что Бад-Наухайм находится недалеко от Висбадена.
– Я туда еду как раз с ним познакомиться, – сказала я в ответ.
Мы посмеялись, обнялись и распрощались.
Казалось, что пятнадцатичасовой перелет в ФРГ будет длиться вечность, но мы наконец-то прибыли в прекрасный старый город Висбаден, штаб военно-воздушных сил США в Европе. Мы заселились в отель «Хелена», огромное достойное здание на главной улице. Через три месяца жить в отеле стало слишком дорого, и мы взялись за поиски съемной квартиры.
К счастью, нам удалось найти большую квартиру в старом здании, построенном задолго до Первой мировой войны. Вскоре после переезда мы заметили, что остальные квартиры вокруг снимали одинокие девушки. Эти фроляйн весь день расхаживали в халатиках и неглиже, а по вечерам роскошно наряжались. Немного подучив немецкий, мы поняли, что, хоть это нигде не афишировалось, мы жили в борделе.
Переехать мы никак не могли – жить было попросту негде, – но нахождение там не помогло мне привыкнуть к новой жизни. С одной стороны, я была изолирована от других американских семей, с другой – мне мешал языковой барьер. Я привыкла часто менять школы, но другая страна – это совсем другие проблемы, главная из которых состояла в том, что я не могла поделиться собственными мыслями. Мне начинало казаться, что моя жизнь совершенно остановилась.
Начался сентябрь, вместо с ним началась школа. И снова я была новенькой. Не популярной и уверенной, как в Дэле.
В Висбадене было местечко под названием «Орлиный клуб», куда ходили американские семьи на службе, чтобы перекусить и развлечься. Клуб находился в пешей доступности от нашего пансиона и, как стало ясно позже, оказался для меня важным открытием. Каждый день после школы я ходила туда, чтобы перекусить чем-то вкусным, послушать музыку из музыкального автомата и написать пару писем друзьям в родном Остине, рассказать, как я по ним скучаю. Утирая ручьи слез, я все карманные деньги на неделю тратила у автомата, включая песни, популярные дома, в Штатах, – Venus Фрэнки Авалона и All I Have to Do Is Dream братьев Эверли.
Одним теплым летним днем я отдыхала там с братом, Доном, как вдруг заметила, что на меня смотрит красивый мужчина, немного за двадцать. Я уже видела раньше, что он на меня посматривает, но никогда не обращала на него внимания. Но на этот раз он встал и подошел ко мне. Он представился Карри Грантом и спросил, как меня зовут.
– Присцилла Болье, – сказала я, тут же заподозрив неладное – все-таки он был намного старше меня.
Он спросил, из какого я штата, хорошо ли мне в Германии, нравится ли мне Элвис Пресли.
– Конечно, – со смехом ответила я. – Кому же он не нравится?
– Мы с ним хорошие друзья. Мы с женой часто ходим к нему в гости. Что скажешь, может, как-нибудь к нам присоединишься?
Неготовая к такому внезапному предложению, я только еще больше в нем усомнилась и стала вести себя еще сдержаннее. Я сказала, что мне нужно спросить разрешения у родителей. В течение следующих двух недель Карри познакомился с моими родителями, и папа проверил его данные. Оказалось, что Карри тоже служил в военно-воздушных силах, и мой папа даже знал его командира. Это растопило лед между ними. Карри убедил папу, что я буду в сопровождении приличных взрослых людей во время встречи с Элвисом, жившим не на базе, а в съемном доме в Бан-Наухайме.
В назначенный вечер я перекопала весь свой шкаф, пытаясь подобрать подобающий наряд. Ничто не казалось мне достаточно нарядным для знакомства с Элвисом Пресли. В конце концов я остановилась на сине-белом платье в матросском стиле, белых носочках и белых туфлях. Изучив себя в зеркале, я заключила, что выгляжу симпатично, но, поскольку мне было всего четырнадцать, я не думала, что произведу какое-то впечатление на Элвиса.
Наконец часы пробили восемь, и за мной приехали Карри Грант и его красивая жена Кэрол. Я была очень взволнована и промолчала почти все сорок пять минут, что мы ехали в машине. Мы въехали в маленький городок Бан-Наухайм, с узенькими мощеными улочками и простенькими старомодными домами; я вертела головой, пытаясь разглядеть огромное поместье – таким я воображала жилище Элвиса. Однако Карри подъехал к обыкновенному трехэтажному дому, окруженному белым заборчиком.
На воротах висела табличка на немецком: «АВТОГРАФЫ ТОЛЬКО С 7 ДО 8 ВЕЧЕРА». Сейчас было уже позже восьми, но рядом все равно стояла группа милых немецких девушек в ожидании. Когда я спросила Карри о них, он объяснил, что у дома всегда собирались группы фанатов, надеющихся хоть краем глаза увидеть Элвиса.
Я прошла за Карри через ворота по короткой дорожке прямо к входной двери. Нас встретил Вернон Пресли, отец Элвиса, высокий, седой, привлекательный мужчина; он провел нас по длинному коридору в гостиную, из которой доносился голос Бренды Ли через граммофон – она пела Sweet Nothin's.
Простая, почти скучная гостиная была наполнена людьми, но Элвиса я увидела сразу. Он был даже красивее, чем по телевизору, выглядел моложе и более ранимо с короткой солдатской стрижкой. Он был в простой одежде, ярко-красном свитере и бежевых штанах, он сидел, закинув ногу на подлокотник огромного кресло, в котором было слишком много набивки, а с его губ свисала сигара.
Карри повел меня к нему, и Элвис, заметив нас, встал и улыбнулся.
– Так, – сказал он. – Что это тут у нас?
Я ничего не сказала. Я не могла говорить. Просто смотрела на него.
– Элвис, – сказал Карри. – Это Присцилла Болье. Та девочка, про которую я тебе рассказывал.
Мы пожали руки, и он сказал:
– Привет, я Элвис Пресли.
Но после этого повисла тишина – до тех пор, пока он не пригласил меня сесть рядом с ним. Карри куда-то отошел.
– Ну что, – сказал Элвис. – Ходишь в школу?
– Да.
– Ты, наверное, в старших классах, да?
Я покраснела и промолчала – мне не хотелось говорить, что я всего лишь в девятом классе.
– Ну? – повторил он.
– В девятом.
Элвис нахмурился.
– Что «в девятом»?
– Классе, – прошептала я.
– А, в девятом классе, – сказал он и рассмеялся. – Так ты совсем еще малышка.
– Спасибо, – холодно сказала я. Никто не имел права так мне говорить, даже Элвис Пресли.
– Что ж, похоже, у девочки есть когти, – со смехом сказал он, развеселенный моей реакцией. Он улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, и все мое недовольство мигом улетучилось.
Мы еще немного поговорили ни о чем. Затем Элвис встал, подошел к пианино и уселся за него. В комнате тут же повисла тишина. Все взгляды обратились на Элвиса, а он начал играть, чтобы нас развеселить.
Он спел Rags to Riches и Are You Lonesome Tonight?, а затем, вместе с друзьями, End of the Rainbow. Еще он спародировал Джерри Ли Льюиса[1], так ударяя по клавишам, что стакан воды, который он поставил на пианино, начал подскакивать к краю. Когда Элвис поймал стакан, не прекращая играть и не упуская ни одной ноты, все засмеялись и захлопали. Кроме меня. Я нервничала. Я оглядела комнату и увидела на стене огромный, в реальный размер, плакат с полуголой Брижит Бардо. Она была последней, кого мне хотелось увидеть – с ее пышной фигурой, пухлыми губами и дикой гривой растрепанных волос. Задумавшись о вкусе Элвиса и его типаже, я почувствовала себя совсем юной и неуместной.
Я перевела взгляд и увидела, что Элвис пытается привлечь мое внимание. Я заметила, что чем меньше я реагировала, тем больше он пел для меня – только для меня. Было трудно поверить, что Элвису Пресли хочется произвести на меня впечатление.
Чуть позже он попросил меня подойти на кухню, где представил меня своей бабушке, Минни Мэй Пресли, которая стояла у плиты и жарила огромную порцию бекона. Когда мы сели за стол, я сказала Элвису, что не голодна. Я так нервничала, что кусок в горло не лез.
– Я уже давно не встречал девчонок из Штатов, – сказал Элвис, принявшись уплетать первый из пяти огромных сэндвичей с беконом, щедро политых горчицей. – Кого сейчас молодежь слушает?