Здесь мне хочется обратить особое внимание на то, что зависимая личность не доверяет своим реакциям, переживаниям и чувствам, постоянно сомневаясь в том, что с ними все в порядке; во внутренней, а часто и во внешней речи часто можно услышать вопросы: «Правильно ли я чувствую?» или «А как правильно к этому относиться?». Тема того, что есть какой-то «правильный» взгляд на вещи, «правильный» способ чувствовать или поступать, сильно отзывается в эмоционально зависимой личности, и не только потому, что, как я уже говорила, она ориентирована часто на внешние ходульные «правильные» образцы «правильной» жизни. На мой взгляд, это гораздо более глубокая тема, потому что рано или поздно в психотерапевтическом процессе мы добираемся до вопроса не только о «правильности» зависимой личности, но и до вопроса о ее праве жить, праве быть в этом мире, праве находиться среди людей. Это очень болезненная точка в психотерапии; человек осознает, что внутренне не ощущает за собой такого права – по крайней мере как безусловного. Это право нужно чем-то заработать или оправдать.
Когда я слышу такое от своих клиентов, это болезненно отзывается во мне: на каком-то очень глубоком внутреннем уровне такой человек переживает боль от того, что будто не имеет права просто жить, просто быть, просто находиться здесь, и боль эта проистекает из потребности – потребности просто быть таким, какой ты есть, и ощущать связь с людьми вокруг и свою ценность в их глазах. Когда такой связи нет, а потребность в ней очень большая, внутренне встает вопрос о праве на нее. Очень часто эмоционально зависимого человека легко распознать по используемым речевым оборотам, в частности, по фразам, содержащим указание на права («Ты не имеешь права говорить мне это», «Не имею права тебя тревожить», «На такое желание у меня нет права»). Я не имею в виду, конечно, высказывания юристов, в которых речь идет о совсем других правах. В перечисленных здесь и многих аналогичных фразах болезненный след переживания маленького ребенка, которому отказано в его потребностях, ребенка, фактически лишенного прав, и в первую очередь – права быть здесь, на этом свете, среди людей, таким, какой ты есть. Подтверждение своих прав, наличие их мы считываем по реакциям на нас окружающих; эмоционально зависимая личность с раннего детства, с младенчества переживает дефицит положительных реакций на аутентичные (не фасадные) свои проявления. Фасадные же проявления принимаются: будешь заботиться о других, будешь подстраиваться под их потребности, перестанешь нуждаться в помощи – и ты будешь принят.
Тема отсутствия права на то, чтобы быть вписанным в эту жизнь таким, каков ты есть, обнаруживается в образах и метафорах, которые есть у эмоционально зависимой личности относительно самой себя, она часто прослеживается в сновидениях, которые появляются на определенном этапе психотерапевтической работы, она прямо звучит в речи в виде специфических речевых оборотов. На мой взгляд, это исключительно важная тема для исследования. Мне хочется здесь привести несколько цитат из высказываний клиентов.
«Я считаю, что не имею права прожигать свою жизнь, просто потому, что она не просто так мне дана. Она дана мне Богом, и когда-нибудь, когда я предстану перед ним, мне предстоит отчет в том, как я потратила то время, которое было мне отведено. Проспала я свою жизнь, прогуляла, пропила, провалялась в кровати?.. Никто не знает, когда твой последний час, нужно быть очень внимательной. Я веду тренинги, создаю социально ценные проекты, поддерживаю приюты для животных, я отдаю себя другим – это и есть оправдание моей жизни, и меня согревает эта мысль, но я никогда не могу знать, достаточно ли я сделала и могу ли я быть спокойной».
«Годами вижу повторяющийся сон. Еду на машине по городу, за окном может быть разный пейзаж, машина тоже может быть разной. Иногда она моя, иногда нет. Иногда я вижу себя в роскошном “седане”, иногда это замызганный внедорожник, иногда разваливающаяся “шестерка”. Всегда в этом сне есть сильная тревога моя, и всегда она про одно и то же – я точно знаю, что еду я без прав, что езде я не училась, что я водитель-самоучка, и я холодею от ужаса при мысли о том, что меня остановит патруль ДПС и потребует предъявить документы, показать права, и тут-то все и вскроется».
«У меня есть чувство, что я все время в жизни своей борюсь, все дается мне через преодоление тяжелых трудностей, и иногда мне начинает казаться, что я сама и ищу, и создаю себе эти трудности – потому, что мне понятна и нужна борьба… будто я даю себе право быть, борясь, не сдаваясь, даю себе право быть, словно это мой ответ тем, кто меня не видит, не замечает, кто дает понять, что у меня нет никакого права быть, что я здесь никто…»
«Другие люди могут пребывать в этой жизни просто так, а я все время зарабатываю себе на билет. Это как стоять, как Золушка, у окон дворца и любоваться на бал, который гремит внутри, наблюдать танцующие пары и завидовать… а потом попасть туда и чувствовать, что тебе здесь не по чину, что нужно… нужно отрабатывать свое присутствие здесь. Не успех, нет – принц не пригласит меня танцевать, конечно, – но каждый шаг, который я делаю на этом балу, каждую минуту времени, пока я здесь, я отрабатываю своим потом и кровью».
Тесно связано с переживанием отсутствия безусловного права на пребывание в жизни внутреннее специфическое одинокое чувство, которое откликается ощущением потерянной связи и тоской по ней. При этом невозможно понять, что именно это за связь; обычно не подходят или кажутся натянутыми ассоциации с матерью, отцом, другими значимыми лицами. Часто такой человек скорее соглашается с тем, что это потерянная связь с миром в целом, с высшей силой, Богом, с возлюбленным, встреча с которым в этой жизни еще не состоялась. Вообще метафора возлюбленного или возлюбленной, который еще не встречен и по которому тоскует душа, очень близка эмоционально зависимой личности независимо от ее возраста и семейного статуса. Обычно высказываемые кем-либо предположения о том, что это тоска по матери, по слиянию с ней, которое было преждевременно потеряно, кажутся такому человеку упрощенными и оскорбительными.
Лично я склонна думать, что вообще ранняя потребность в глубокой эмоциональной связи у зависимой личности травматически фрустрирована; такой человек остро нуждается в переживании соединенности, и к этой потребности и связанным с ней боли и чувству покинутости хочется относиться с уважением и признавать ее право быть. С другой стороны, кажется важным отметить, что эмоционально зависимая личность переживала и переживает отсоединенность не только от чего-то вовне, но и внутри себя: как мы увидим дальше, она часто в очень фрагментарном, неполном контакте со своими чувствами, со своим телом, с собственной аутентичностью.
Итак, вернемся к вопросу о праве жить, праве быть среди людей. Зависимая личность не ощущает это право как безусловное, и вместе с тем она переживает болезненно заостренную потребность в признании этого права, в том, чтоб почувствовать соединенность с людьми, быть отраженной ими и значимой для них. Как правило, можно достаточно отчетливо увидеть раннее решение эмоционально зависимой личности, касающееся нахождения различных стратегий, которые наделили бы ее не признаваемыми миром правами. Именно эти стратегии приводят к появлению защитного личностного фасада, фальшивой идентичности, от лица которой выстраивается взаимодействие с другими людьми, с миром в целом. Наиболее частыми среди них, хотя, конечно, далеко не единственными, являются: а) стратегия борьбы за право быть через доказательство собственной полезности и ценности в глазах других людей и мира в целом; б) борьба за право быть через отстаивание себя и преодоление трудностей; в) создание микромира (семьи или иной социальной общности), центром которого является эмоционально зависимый; г) поиск и завоевание человека («идеального» объекта), посредством контакта и отношений с которым удовлетворяются ранние потребности. Хочется немного прокомментировать эти основные пункты.
Создание специфической системы или «микромира» предполагает чаще всего создание семьи (реже – какой-то другой общности) с достаточно четко очерченными внешними границами (закрытой семьи), в которой эмоционально зависимый человек является центральной заботящейся и одновременно контролирующей фигурой. В типичном варианте речь идет о женщине, поставившей во главу угла собственной жизни интересы семьи, о женщине, которая стремится из самых благих побуждений максимально контролировать ее жизнь.
Диапазон конкретных вариаций данной стратегии достаточно широк – от убежденной зожницы, насаждающей в семье здоровый образ жизни (часто вопреки пассивному сопротивлению всех домашних) до жены алкоголика, чье состояние полностью определяется тем, в какой фазе состояния находится на данный момент ее муж и которая хронически перегружена. Наличие партнера или семейной системы, поведение и жизнь которых пытается контролировать эмоционально зависимый, дает ему почувствовать, что в этой жизни у него есть законное место и он ценен. С другой стороны, постоянно присутствует ощущение внутренней смутной неудовлетворенности и нехватки чего-то, для обозначения которого обычно не находится подходящих слов (если попробовать понять, чего именно хочется этому смутному чувству, приходят пугающие фантазии о горевании по идеальному возлюбленному, который так и не встречен, или ощущение усталости такой силы, что хочется оставить столь любимых домашних и пожить в полном одиночестве).
Срыв этой адаптивной стратегии наступает тогда, когда вырастают и покидают дом дети, когда партнер оставляет этот мир или прекращает отношения; эмоционально зависимый человек переживает в этот период тяжелейший кризис. Но даже вне тотального срыва, когда стратегия в целом работает, можно видеть, как такой человек жалуется на неблагодарность тех, на кого направлены его заботы: получается, что он так много отдавал себя (и тиранил, грубо говоря, близких, «принося им пользу»), а никто не дает ему ожидаемого вознагражения в виде признания и благодарности.