шения на расстоянии – это фактически видимость отношений, способ быть в связи с Другим и одновременно не быть, компромисс между жаждой близости и страхом быть эксплуатируемым или поглощенным. Так называемые гостевые браки также могут являться способом разрешения той же самой дилеммы.
Важное место в переживании эмоционально зависимой личности самой себя занимают чувства вины и беспомощности, объем которых у нее, как правило, очень велик. Это еще одна важная – четвертая – особенность ее самоощущения.
Чувство вины обычно является внутренней реакцией на поступок или какое-либо психическое проявление (мысль, желание, чувство), которые расходятся с некими социальными или иными нормами, принимаемыми и разделяемыми человеком. Мы можем чувствовать вину в связи с тем, что желаем кому-то зла, сделали что-то неподобающее (например, разбили или испортили чью-то вещь), переживаем чувство, которое не считаем хорошим и не одобряем. Иногда вина бывает вполне здравой реакцией на происходящее – например, тогда, когда намеренно или нет мы наносим ущерб другому человеку и осознаем это. В таком случае речь идет о реалистической вине. Нереалистическое чувство вины не опирается на реальность и не укоренено в фактах. Например, человек может испытывать вину за то, что не пострадал в автокатастрофе, в то время как в ней есть погибшие, или мать может испытывать перед ребенком вину за то, что родила его в сорок лет, и он не видел и больше никогда не увидит ее молодой.
Для эмоционально зависимой личности характерно наличие значительной нереалистической вины и повышенная готовность испытывать ее в самых разнообразных ситуациях. Очень часто такой человек уже в связи с самим фактом своего существования, появления на свет чувствует себя виноватым. Такое переживание не возникает на ровном месте и обычно само по себе является следствием родительских предписаний и посланий, с которыми он имеет дело с самого раннего детства. Приведу несколько примеров.
Анна, молодая женщина, обратилась за помощью в связи с хроническими чувствами подавленности и тревоги. Внимательное исследование ее отношений с людьми показало, что у нее есть выраженная склонность обслуживать интересы, потребности и нужды окружающих в ущерб собственным. «Мне иногда кажется, что, доводя себя до изнеможения, я словно наказываю себя за что-то, чем хуже мне, тем мне как-то понятнее и спокойнее». Анна постоянно нагружала себя делами и обязанностями – как по работе, так и по дому, лишая себя и сна, и свободного времени, и отдыха. В свое время, когда ее мать узнала о том, что беременна, отец ребенка оставил ее, и мать растила Анну одна. С самого раннего возраста, видя, как тяжело приходится матери, Анна чувствовала себя виноватой: если б она не появилась на свет, матери жилось бы гораздо легче (понятно, что такие выводы ребенок делает, опираясь на какие-то слова или реакции родителей). Когда ей было двенадцать лет, у матери диагностировали доброкачественную опухоль груди. «Помню, я пришла домой после школы и увидела маму плачущей навзрыд. Я очень испугалась и ничего не поняла. Стала спрашивать, что случилось, что произошло, но она только рыдала. А потом мама сказала, что у нее опухоль, и это все потому, что когда я была маленькая, я плохо сосала у нее молоко… Мне стало очень тяжело, прямо придавило. Мне не хотелось подходить к маме, я чувствовала себя очень плохой. Я ушла в свою комнату и стала гладить там белье. Я слышала, как мама плачет через стену, и мне просто хотелось умереть».
Елена, робкая, неприметная женщина тридцати четырех лет, обратилась за помощью в связи с хроническим переживанием тревоги и неуверенности. Ее мать умерла, когда Елене и ее сестре-двойняшке было по десять лет; после смерти матери остался отец, с которым она все это время живет, и, кроме сестры-двойняшки, есть еще двое старших братьев. Детство было очень бедным и полным тревог. Деспотичный, эмоционально неуравновешенный, нарциссичный отец оскорблял мать и держал в страхе всех домашних; все самое лучшее, даже лучшие лакомые кусочки за столом доставались только ему. Мать Елены не работала и занималась домашним хозяйством и детьми. Елена описывает ее как тихую, несчастную, забитую жертву. Она хорошо помнит о том, как жалко ей было маму. Выражение ею любых своих (тогда детских) потребностей и чувств ощущалось как дополнительная нагрузка на и так перегруженную мать; любое неудовольствие матери она переживала с чувством вины. Ей хотелось сделать что-нибудь, что облегчило бы мамину долю, и она научилась довольствоваться малым, ничего не хотеть, ни на что не претендовать, ни с кем не ссориться. С самого детства любые проявления себя самой, любое собственное «хочу» сопровождались у нее чувством вины и ощущением отсутствия права на это. Кроме того, поскольку ее «хочу» подвергалось обычно жестокому высмеиванию и издевательствам со стороны отца (которому хотелось быть единственным человеком, чье «хочу» имеет значение в семье), она ощущала выражение собственного Я в присутствии других людей чем-то очень небезопасным, связанным с угрозой нападения.
Чувство вины может быть следствием того, что на ребенка в семье возлагали ответственность, непосильную для него (например, не соответствующую его возрасту или статусу в семье – так бывает, когда в силу неспособности одного или обоих родителей справляться со своими функциями они передаются ребенку). Типичным примером является семья, где ссоры между отцом и матерью урегулирует дочь или сын («Ты у нас такая разумная!»): он или она ощущает, что от его(ее) действий или бездействия зависит мир в семье. В этом случае ребенок не может почувствовать себя просто ребенком, которому не нужно заботиться о том, чтобы родители находились в адекватном состоянии. Поэтому если происходит ссора, если отец уходит из семьи, если между родителями разлад, такой ребенок неминуемо будет себя чувствовать без вины виноватым; вырастая во взрослого, он будет легко впадать в вину, принимая на себя ответственность, которая ему фактически не принадлежит.
Приведенные здесь соображения помогают понять еще одну особенность того, как выглядят отношения с виной у эмоционально зависимой личности: она не чувствует вины там, где для этого имеются все основания (когда своими действиями она реально наносит ущерб другому человеку) и переживает сильное чувство вины там, где для этого нет реальных оснований (нереалистическая вина). Путаница здесь настолько сильна, что требуется взгляд со стороны и обратная связь другого человека, чтобы хотя бы немного приблизиться к реальности. Примером игнорирования наносимого другому ущерба служит, например, то, как эмоционально зависимая личность обходится с границами: одинокая мать может вовлекать дочь-подростка в обсуждение собственных проблем в личной жизни и жаловаться ей на очередного любовника (что по определению является для дочери вторжением в ее границы), но не чувствует за это никакой вины. При этом та же мать может чувствовать себя очень виноватой перед дочерью за то, что та не воспитывается в полной семье и из-за этого, с точки зрения матери, вырастает ущербной и обреченной на проблемы в личной жизни (возможно, читатель, у вас здесь возникнет ко мне вопрос о том, почему я называю вину в этом случае нереалистической; если этот вопрос действительно возникает у вас, попробуйте сначала сформулировать собственную точку зрения относительно реалистичности вины в данном случае).
Естественным здоровым способом обходиться с виной является попытка ее искупить – собственными действиями исправить нанесенный другому человеку ущерб. Например, извиниться; купить новую вазу взамен разбитой; починить соседский забор, который был обрушен тобой вчера, подклеить порванную тобой книгу, которая принадлежит другому. Однако у эмоционально зависимой личности можно увидеть значительные сложности в том, как она обращается с чувством вины и как репарирует ее (возмещает ущерб). Во-первых, поскольку такой человек путает реалистическую и нереалистическую вину, он часто пытается загладить то, на что фактически не мог повлиять, и это становится какой-то дикой историей. Например, мать, которая испытывает перед ребенком стыд и вину за то, что родила его поздно и теперь у ребенка «старая мать», пытается справиться с собственными переживаниями тем, что удовлетворяет любые потребности сына или дочери, игнорируя свои собственные, или не реагирует адекватно на предъявляемые ей ребенком претензии относительно ее «старости». Здесь налицо грубое нарушение границ.
Второй особенностью обращения с виной у эмоционально зависимой личности является то, что она труднопереносима в связи с тем, что внутреннее ее восприятие окрашено в болезненные тона обвинения и самонаказания (или наказания других); она внутренне ощущается не как сожаление о причиненном другому ущербе или нарушении разделяемой ценности, а как обвинительный приговор и немедленно следующая после него мучительная расправа. Вынести это очень трудно, и обычной стратегией эмоционально зависимой личности является попытка как можно быстрее отделаться от этого чувства, в частности – переложить вину на другого («это ты виноват») или что-то сделать (именно на уровне действия), чтобы загладить вину или перестать ее чувствовать. Это может выглядеть как покупка подарка, «выпекание пирожка» для того, перед кем ты виноват, отказ от собственной позиции, которая выражалась пять минут назад, как суетливая попытка переключить разговор на другую тему или шутка. Переложение вины на другого иллюстрируется взаимодействием в рамках классического треугольника Карпмана: жертва не виновата ни в чем, потому что с ней «это сделали» или «это случилось», преследователь возлагает вину на жертву, атакуя ее, спасатель – на преследователя. Диалоги между участниками зависимых отношений, их взаимодействие часто напоминает перекидывание виной, как горячей картошкой – горячей настолько, что удержать в руках, не обжегшись, невозможно.
Эмоционально зависимая личность склонна путать чувство вины и переживание ответственности