В значительной части исследований Хайдта рассматривается роль отвращения в нашей жизни. Ученые обнаружили, что простейший нейронный аппарат, управляющий отвращением в физическом мире, приспособился к общественному контексту. Эмоции, исходно предохранявшие нас от употребления испорченной пищи, в процессе эволюции расширили свое влияние и ныне стоят на страже общественного и нравственного порядка[78]. В результате мы теперь питаем отвращение не только к испорченной еде, но и к «испорченным» людям. Во многих культурах и слова, и выражение лица, возникающие в ответ на мерзкие субстанции, применимы и к отвержению общественно неприемлемых людей и поступков.
В одной исследовательской статье Хайдт описывает, как они с коллегами пригласили добровольцами студентов колледжа и, договорившись об оплате шоколадными батончиками, попросили их оценить нравственность различных сценариев поведения. Контрольной группе это задание предлагалось выполнить в обычных лабораторных условиях, тогда как испытуемых в основном эксперименте разместили в рабочей обстановке, «обустроенной так, что выглядела она довольно отвратительно». Хайдт выдвинул гипотезу, что у испытуемых отвращение, связанное с окружающими условиями, перемешается с социальным отвращением, обусловленным сценариями, которые им предложат прочесть. Если физическое отвращение способно просачиваться в пространство общественного (и наоборот), это поддержит предположение Хайдта о том, что эти две эмоции близкородственны.
В эксперименте Хайдта комната, в которой усадили контрольную группу, была безупречно прибранной и чистой. В «отвратительной» комнате стоял стул с рваной и грязной обивкой, мусорное ведро, забитое засаленными коробками из-под пиццы и грязными салфетками для снятия макияжа; стол был липким и в пятнах, на нем валялась погрызенная ручка и стояла прозрачная чашка с засохшими остатками смузи. Если, читая это, вы думаете: «Вполне типичная комната в студенческой общаге», вы знаете студентов колледжа лучше, чем Хайдт. В статье он признаётся, что пробудить в студентах отвращение у него не вышло вовсе (исходя из заполненных ими анкет).
Хайдту и его коллегам удалось добиться большего успеха в другом эксперименте, где, чтобы пробудить отвращение, применили метод, действенный даже среди студентов, – распылитель кишечных газов (как выясняется, это можно купить в интернете). В описываемом эксперименте исследователи распылили содержимое такого баллончика в основной комнате незадолго до того, как туда запустили участников, после чего им вручили анкету, где их просили оценить допустимость секса и брака между двоюродными родственниками. Обнаружилось, что, по сравнению с теми, кто отвечал на эти же вопросы в комнате, где не воняло, эти участники вынесли более жесткие нравственные оценки[79].
За вычетом того отдельного промаха исследования Хайдта в целом оказались вполне воспроизводимыми. В эксперименте с другой группой, например, отвращение, вызванное у испытуемых посредством горькой жидкости, повысило нравственное порицание этических проступков[80]. И наоборот: из-за размышлений о безнравственных поступках участники воспринимали невкусный напиток как более отвратительный, чем он показался контрольной группе[81]. Более того, ученые зафиксировали корреляцию между чувством уязвимости у человека к инфекционному заболеванию и отрицательной реакцией на людей, которые кажутся нездоровыми или очень старыми, или даже на тех, кто просто смотрится иначе – как, например, иностранцы[82]. Те же склонности обнаружились у одной особенно уязвимой группы людей: у беременных женщин.
Если Хайдт прав и социальные эмоции – основа нашего нравственного чувства, значит, эти эмоции жизненно важны для нашей способности сотрудничать и жить вместе в обществе. В точности так же, как функция той или иной структуры мозга нередко проясняется исследованием людей, у которых эта структура повреждена, важность социальных эмоций в исправной жизнедеятельности общества проявляется в том, что происходит, если у человека нет этих способностей – скажем, у психопатов. В 2017 году, например, шестидесятичетырехлетний бывший аудитор, торговец недвижимостью и азартный игрок по имени Стивен Пэддок снял два соседних люкса на тридцать втором этаже гостиницы «Залив Мандалай» в Лас-Вегасе и при помощи ничего не подозревавших коридорных поднял в те номера пять чемоданов оружия и боеприпасов. В ночь на воскресенье, 1 октября, он выпустил более тысячи ста обойм в толпу посетителей концерта, столпившихся внизу, убив пятьдесят восемь человек и ранив 851, включая тех, кто оказался изувечен в возникшей панике. Полиции так и не удалось установить мотив этого преступления, даже спустя годы расследования. Более того, преступник проделал все это мимоходом, словно прогулялся в продуктовую лавку.
Примерно через год еще один стрелок вошел в кантри-бар в калифорнийском Таузанд-Оукс, куда наведывались студенты колледжей, в том числе те, кто был на том памятном концерте в Лас-Вегасе[83]. Он застрелил двенадцать человек, после чего убил себя. Снимки расстрела он публиковал в Инстаграм, как если бы освещал концерт своей любимой музыкальной группы. «Какая жалость, я не узнаю всех этих нелогичных и жалких причин, по мнению других, объясняющих, зачем я это сделал», – оставил он подпись под одной своей фотографией. А затем объяснился. И объяснением своим, скорее всего, подсказал и суть пэддоковской мотивации. «Да нет у меня никаких причин, – написал он. – Я просто подумал: “Да $@#&, жизнь скучна, чего ж нет?”»
О психопатах говорят, что они «сумасшедшие», но «сумасшедший» в нашем понимании – человек иррациональный, а психопаты не таковы. Обоим стрелкам было легко убивать, потому что у психопатов нет социальных эмоций эмпатии, вины, раскаяния и стыда. В результате их умственные расчеты безукоризненно логичны, однако их не направляют эмоции, и поэтому психопат, отправляющийся охотиться на людей, к своим жертвам питает не больше чувств, чем вы – к мишеням на стендовой стрельбе.
Пятое издание «Диагностического и статистического справочника по психическим расстройствам» числит психопатию в категории «Антисоциальные расстройства личности». Это расстройство ассоциируют с неполадками в амигдале, а также в некоторых областях префронтальной коры, и поражает оно от 0,02 до 3,3 % населения. Если предположить, что в Штатах это 0,1 % населения, получится почти четверть миллиона взрослых. Пусть беспорядочный массовый расстрел делается явлением более частым, все равно нам повезло, что позыв стрелять по людям даже среди психопатов исключительно редок. Однако недостаток социальных эмоций все равно зачастую подталкивает психопатов пренебрегать общественными нормами и вести себя антисоциально, безнравственно или разрушительно. Мы все вели бы себя так же, если бы не наши социальные эмоции, и эволюция мудро наделила нас ими[84].
Дарвин и подавляющее большинство ученых прошедшего за Дарвином столетия с лишним сосредоточивались на эмоциях, которые они считали «базовыми», и до странного упорно не желали этот список расширять. Изучение таких эмоций, как досада, благоговение, удовлетворенность и даже любовь, случалось сравнительно редко, а половое возбуждение, жажда, голод и боль считались потребностями, или мотивационными силами, а не эмоциями. Однако в последние годы многие ученые приняли точку зрения, что эмоции – «функциональные состояния». Это означает, что эмоцию следует определять через функцию, которую она выполняет, а не через анатомию или механизмы, которые эту эмоцию порождают.
Ныне большинство ученых, исследующих эмоции, включают в поле своего внимания гораздо более широкий спектр переживаний и признают, что даже жажда, голод, боль и половое влечение имеют с эмоциями много общего[85]. Голод, например, эмоциональное состояние, эволюционировавшее в нас для того, чтобы многократно увеличивать важность, которую мы приписываем добыче пищи, однако это гораздо более общее переживание. Оно подталкивает нас приписывать бо́льшую важность вообще много чему: лабораторные и полевые исследования показывают, что физический голод укрепляет намерение добывать не только пищу, но и непищевые объекты[86]. Все мы знаем, что покупаем больше необходимого, когда прогуливаемся по продуктовому магазину голодными, однако, возможно, не отдаем себе отчета, что покупаем больше, навещая голодными и универмаг «Мейсиз».
В этом смысле воздействие голода противоположно отвращению: исследования показывают, что, тогда как голод вынуждает нас приобретать, отвращение ведет нас к тому, чтобы избавляться от еды или других предметов. Например, в эксперименте, поставленном в Университете Карнеги-Меллона, ученые показывали добровольцам либо нейтральный кинофрагмент, либо фрагмент из фильма «На игле», где персонаж ныряет в невероятно обгаженный унитаз[87]. Затем участникам дали возможность продать набор авторучек, который им предоставили в начале эксперимента. Те, кому показывали нейтральный фрагмент, продавали свой набор в среднем за 4 доллара 58 центов. Зато те, кто посмотрел отвратительный фрагмент, пожелали расстаться со своим набором за гораздо меньшие деньги – в среднем за 2 доллара 74 цента. Позже их расспросили о принятом решении, и участники, получившие опыт отвращения, отрицали, что на них повлиял просмотренный фрагмент: свои действия они объясняли причинами более рациональными.
Половое возбуждение – выражение еще одной потребности, которую в наши дни нередко рассматривают как эмоцию и в этом контексте изучают ее воздействие на обработку информации