Этот фрагмент иллюстрирует сложные и тонкие взаимодействия эмоций в повседневной жизни: обе женщины эмоционально откликнулись на сложившуюся ситуацию, и их реакции отражают не только текущие события, но и те, что случились за последние несколько дней (а также, возможно, и более сложные стороны их отношений, связанные с их совместной историей).
То, что на наши эмоциональные реакции влияет далеко не только сиюминутный инцидент, пробудивший их, – отличительная черта эмоций. Если вы стоите в очереди в магазине и кто-то лезет вперед вас, некоторое раздражение нормально, а вот если вы проголодались, негативное возбуждение способно несообразно преувеличить ваше переживание, что может привести к перепалке. Или, если вы торопитесь на собеседование по работе и кто-то подрезает вас на дороге, вы, вероятно, энергично рассердитесь. Возможно, припишете тому человеку эгоизм и неуважительность к окружающим, тогда как в состоянии менее активном остались бы спокойными и решили бы, что тот человек просто неосторожен или, может, опаздывает на важную встречу.
Эмоции придают нам гибкости: мы способны реагировать на похожие события по-разному, в зависимости от предшествующего опыта, ожиданий, знаний, желаний и убеждений. В случае с Энн и Лорой, если бы не напряженная ситуация у обеих – Энн чувствует, что отстает по работе, Лоре кажется, что к ней относятся как к чему-то само собой разумеющемуся и Энн вроде бы не считает приоритетным побыть с Лорой, – обе могли бы иначе отреагировать в заданных обстоятельствах, с меньшей обидой, меньшим гневом, меньшей неприязнью.
Эмоции, которые мы переживаем при тех или иных обстоятельствах или событиях, – результат сложного расчета, учитывающего очевидные следствия того, что произошло сейчас, а также и более утонченные факторы – контекст и ядерный аффект (состояние тела). Одна из наиболее ярких иллюстраций того, как возникают эмоции, – в широко цитируемой работе Стэнли Шехтера и Джерома Сингера под названием «Когнитивные, социальные и физиологические детерминанты эмоционального состояния». В той статье Шехтер и Сингер описывают эксперимент, в рамках которого испытуемым вводили адреналин или плацебо, но сообщали при этом, что ввели некий витамин под названием «Супроксин», влияющий на зрительные способности, – якобы такова тема их исследования.
От адреналина усиливается сердцебиение и поднимается кровяное давление, возникает ощущение жара, дыхание ускоряется – всё это симптомы эмоционального возбуждения. Одной группе испытуемых сказали, что вот это возбуждение у них – «побочный эффект» «Супроксина». Другой группе не сказали ничего. Они ощутили те же физиологические изменения, что и первая группа, однако никакими объяснениями не располагали. Третьей группе – контрольной – ввели простой физраствор, и никакого физиологического воздействия они не почувствовали.
Затем всем участникам эксперимента создали условия некоторого социального контекста. Каждого попросили подождать в комнате, где находился незнакомый человек – якобы тоже испытуемый, но на самом деле он был подсадной уткой. С одной половиной участников этот подставной участник вел себя так, будто он в полном восторге от того, что участвует в этом важном исследовании; с другой он держался раздраженно и жаловался на происходящий эксперимент.
В отсутствие эмоциональной активности чувства, выражаемые подсадными, никакого воздействия на испытуемых не оказывали, то есть те, кому ввели физраствор – участники из контрольной группы, – никаких особых эмоций в себе не уловили. Те, кому ввели «Супроксин» и кого предупредили о «побочных эффектах», располагали причиной своего физиологического возбуждения и тоже ни о каких переживаемых эмоциях не отчитались. А вот те участники, кому ввели «Супроксин», но не предупредили о «побочных эффектах», сообщили либо о своей радости, либо о гневе, в зависимости от поведения незнакомца, с которым им довелось оказаться рядом. Их психика, по-видимому, сконструировала эмоциональное переживание из возникшего эмоционального возбуждения и того контекста, в котором они эту активность ощутили.
Поместив своих испытуемых в простые и контролируемые лабораторные условия, Шехтер и Сингер смогли экспериментально выявить источник происхождения эмоций, причем так, как этого трудно добиться в более сложных исследованиях, проводимых в реальном мире. Произвольные инъекции адреналина у нас в обычной жизни как правило не случаются. А вот физиологическое возбуждение может возникать из-за самых разных обыденных явлений, и некоторые были изучены в экспериментах, подобных тому, который поставили Шехтер с Сингером, но только для того, чтобы вызвать эмоциональное возбуждение, не вводили адреналин[114]. Эти эксперименты показали, что физическая нагрузка, громкие звуки, толпы и внезапный испуг в равной мере способны вызвать физическое возбуждение, которое держится не одну минуту и после того, как спровоцировавшее событие произошло и завершилось, и, в точности как с инъекцией адреналина, в зависимости от контекста способно порождать у нас гнев, радость или другие эмоции, связанные с эмоциональной активностью. В других исследованиях ученые выявили, что и физические нагрузки, и громкие шумы значительно усиливают агрессивные реакции на провокацию. Состоялись и исследования, показывающие, что возбуждение, возникающее после физических нагрузок, усиливает романтическую тягу к привлекательному представителю противоположного пола.
Эксперимент Шехтера – Сингера обратен эффекту плацебо: работы, посвященные эффекту плацебо, показывают, что вы, возможно, не почувствуете эмоцию (боль) даже в тех условиях, когда боль обычно возникает (физическая нагрузка у пациента со стенокардией), тогда как в эксперименте Шехтера – Сингера эмоция может возникнуть, пусть вы и не в ситуации, сообразной болевым переживаниям – или переживаниям такой силы. Подобные ошибки атрибуции – переживания, не сообразные обстоятельствам, в которых вы находитесь, – эмоциональный эквивалент оптической иллюзии.
То, что восприятию эмоций параллельно явление, доступное нам в зрительном восприятии, неслучайно: способ, которым мозг оценивает ситуацию, чтобы осмыслить ее эмоционально, аналогичен тому, как он же расшифровывает наш зрительный мир; более того, этот способ универсален применительно к тому, как вообще действует мозг. Относительно и физического, и социального мира, один из ключевых уроков нейрофизиологии состоит в том, что мы активно конструируем собственное восприятие действительности, а не пассивно запечатлеваем объективно происходящие события.
И немудрено. Мозг человека вынужден «среза́ть углы», поскольку наши сознательные умственные возможности слишком ограничены и их не хватает для переработки громадного объема данных, необходимых, чтобы воспринимать мир непосредственно. Возьмем, к примеру, мир, воспринимаемый зрительно. Одиночный «снимок» окружающей среды – допустим, цифровая фотография – подразумевает по крайней мере несколько миллионов байтов данных. При этом информационная пропускная способность сознания составляет, по оценкам, менее десяти байтов в секунду. То есть, если бы вашему сознанию пришлось понимать зрительно воспринимаемую действительность, основанную на буквальном толковании миллионов байтов данных, оно зависло бы, как компьютер. Чтобы избежать такой перегрузки, мозг работает с гораздо меньшим объемом данных и применяет уловки, чтобы заполнить пробелы, по аналогии с тем, как это устроено у программы для работы с графикой, когда ей ставят задачу придать изображению резкости – с поправкой на то, что в случае мозга под «резкостью» понимается нечто многократно более сложное. Иначе говоря, то, что вы видите, – не прямое воспроизведение того, что перед вами: ваша сетчатка регистрирует картинку внешнего мира в некотором довольно низком разрешении, однако, после того как мозг произведет неосознаваемую обработку, то, что вы воспримете, окажется ясным и отчетливым. И чтобы достичь этой отчетливости, ваш мозг применяет далеко не только зрительные данные: он опирается на те же факторы, какие влияют на создание эмоций, то есть ваш субъективный накопленный опыт и ваши ожидания, знания, желания и убеждения.
В книге «(Не)осознанное. Как бессознательный ум управляет нашим поведением»[115] я описал классический эксперимент, иллюстрирующий этот механизм применительно к пространству слухового восприятия. Слушая, как кто-то говорит, вы слышите лишь выборочную часть всех аудиальных данных. Центры мозга, отвечающие за бессознательную переработку звука, угадыванием заполняют пробелы, после чего становится возможным восприятие этой информации сознанием. Чтобы доказать это, экспериментаторы сделали аудиозапись фразы The state governors met with their respective legislatures convening in the capital city[116], чтобы группа испытуемых ее послушала. Но перед тем как начать эксперимент, они стерли слог gis и заменили его на покашливание, чтобы испытуемые услышали le-кхе-latures. Экспериментаторы предупредили участников эксперимента, что посреди фразы будет покашливание, и выдали им распечатанный текст, чтобы участники обвели то место, где слог перекрыт кашлем. Если бы человеческое слуховое переживание было прямым воспроизведением аудиальных данных, определить стертый слог не составило бы труда. Однако ни один участник не справился с этой задачей. Более того, настолько сильно было у участников «знание», как должно звучать слово legislatures, что девятнадцать из двадцати участников настаивали на том, что никакой звук и не пропал[117]. Кашель никак не повлиял на осознанное восприятие всей фразы, поскольку восприятие участников опиралось и на услышанное, и на другие факторы, позволяющие мозгу заполнять пробелы в звучании.