[146]. Уайз хотел объединить с Берриджем усилия, поскольку тот был специалистом в толковании мимики у крыс. Пристально вглядываясь крысе в мордочку, Берридж был способен различить эмоции в диапазоне от удовольствия до отвращения. Странный это навык, однако Уайз замыслил эксперимент, связанный с удовольствием, а вокруг не слишком много кто умел распознавать по крысиной морде, получает ли этот грызун удовольствие, – да и не слишком много кто желал этим заниматься. А вот Берридж написал на эту тему справочное пособие – двадцатипятистраничный обзор, процитированный в научных журналах более пятисот раз[147].
Мозг крысы, пусть базово устроенный похоже на человеческий, гораздо проще; проще и крысиная психология. Для крысы любая клетка, где наливают подслащенную воду, – трехзвездочный мишленовский ресторан. Уайз рассудил, что, если дофамин действительно молекула удовольствия, то, помешав его действию, можно приравнять приятность подслащенной воды к таковой от, скажем, мокрых опилок. Он решил ввести крысам вещество, блокирующее этот нейромедиатор, и сравнить реакции крыс на лакомство до и после введения блокатора дофамина.
Уайз ожидал, что до введения блокатора крысы, высунув язычки, станут облизывать губы от удовольствия – такая у них привычка. После того, как ввели блокатор, реакция удовольствия должна сделаться слабее, рассудил Уайз. Но как определить это изменение количественно? Вот тут-то и понадобился навык Берриджа: частота облизывания губ – показатель удовольствия у крыс, его можно измерить специальным прибором под названием «облизометр». Берридж, восхищавшийся «красотой» работы Уайза, воодушевленно согласился объединить усилия со знаменитым ученым.
Эксперимент провалился. Мордочки у крыс выражали одну и ту же степень удовольствия и до, и после блокировки дофамина. Будь это голливудский фильм, в тот вечер Берридж приехал бы домой безутешный, уставился бы в камин и тут с ним бы случилось разом все объясняющее яркое прозрение. На самом же деле ученые к своему провалу отнеслись не чересчур серьезно. «Иногда ставишь эксперимент, а он попросту не получается», – сказал Берридж. Пробуешь заново. Берридж и попробовал. Но в реакциях крыс по-прежнему не было никакой разницы.
Уайзу в конце концов стало неинтересно. А вот Берридж, молодой и, возможно, более открытый к новым идеям, попробовал еще раз, но применил мощный нейтротоксин, реагирующий с дофамином и «полностью вычищающий его». Крысы продолжили высовывать язычки и облизываться как ни в чем не бывало. Однако Берридж приметил кое-что странное. Пусть крысы, у которых был полностью заблокирован дофамин, все еще получали удовольствие от сахарного лакомства, никаких действий, чтобы попить его, они самостоятельно не предпринимали. Более того, если не кормить их насильно, крысы с блокированным дофамином голодали до смерти. Их удовольствие от сахарной воды никуда не делось – в отличие от мотивации ее пить.
Эксперименты Берриджа, казалось, противоречили общепринятому воззрению, что мы движимы удовольствием. Вдобавок они вроде бы противоречили здравому смыслу. Как такое может быть, что вот есть пища, приносящая животному удовольствие, и при этом животное к этой пище не стремится?
Берридж рассудил, что в нашей системе вознаграждения есть разница между тем, что нравится, и мотивированным стремлением к чему бы то ни было – то есть тем, что «хочется». Мы склонны хотеть того, что нам приятно, однако, задался Берридж вопросом, содержится ли в этой связи логическая необходимость? Можно ли получать удовольствие от чего-либо, но не иметь никакой мотивации это добывать?
Возьмем, к примеру, программирование робота. В мозге у робота степень удовольствия, «ощущаемого» в той или иной ситуации, можно обозначить числом в некотором регистре. Программой можно описать рецепт того, что доставляет роботу удовольствие, и количественно определить, сколько удовольствия приносит тот или иной его вид – и как долго. Степень удовольствия у робота – число в определенном регистре удовольствия – будет зависеть от времени, в зависимости от полученного роботом опыта.
Допустим, робот прогуливается по улице и случайно улавливает то, что его программа определяет как удовольствие – смутный аромат цветущей где-то розы. Если двинуться туда, где роза находится, запах сделается сильнее и удовольствие усилится, но чтобы предпринять это новое действие, нужно решение или команда. И поэтому робот не изменит своего текущего маршрута, чтобы приблизиться к розе, если в его программе не прошита инструкция «предпринимать действия для повышения уровня удовольствия». Это потребует двух систем: одна должна определять, что есть «удовольствие», а вторая – контролировать «хотение», это условия, в которых будет спровоцирована деятельность, направленная на добычу того, что повышает уровень удовольствия.
Вот к какому пониманию привели Берриджа его эксперименты с крысами: «нравится» – то есть удовольствие – и «хочется»/«желается» – то есть мотивация – производятся двумя разными, но взаимосвязанными подсистемами нашей системы вознаграждения[148]. Берридж рассудил, что люди устроены так же. В нашей системе вознаграждения есть «регистр удовольствия» – наша цепь «приятий», однако нам необходимо располагать программой, которая заставляет нас стремиться к тому, что нам нравится. И поэтому в нашей системе вознаграждения есть цепь «хотений» – она определяет, достаточно ли у нас мотивации, чтобы достигать того или иного удовольствия.
В мозге человека выделили по меньшей мере сотню нейромедиаторов. Каждый нейрон, как правило, подает сигналы каким-то одним нейромедиатором. Если система хотений работает на дофамине, а система всего того, что нам нравится, – нет, рассуждал Берридж, это могло бы объяснить результаты эксперимента: блокируя дофамин, он отключал у крыс систему желаний, но не систему переживания приятности. Если это так, дофамин не «молекула удовольствия», а «молекула желания».
Берридж искал подтверждений своей гипотезе. Существа, которым нравятся их трапезы с подслащенной водой, но они их не хотят, у него получились. Получатся ли у него крысы, которые хотят свое лакомство, но оно им не нравится? Да: простимулировав крысе цепь желаний очень слабым электрическим разрядом, он вынудил их лакать раствор хинина, который, судя по мимике, крысам, когда они его пили, показался отвратительным[149].
Это стало серьезным доводом в пользу того, что хотение и удовольствие – процессы независимые, однако Берридж пошел еще дальше. Он обнаружил, что подсистема восприятия того, что доставляет удовольствие, применяет как нейромедиаторы опиоиды и эндоканнабиноиды – естественные аналоги героина и марихуаны. Вот почему прием этих наркотиков усиливает сенсорное удовольствие: вот настоящие «молекулы удовольствия» мозга[150]. Стоило Берриджу заблокировать эти нейромедиаторы, как крысы повели себя в точности так, как он и предполагал: сахарная вода им разонравилась, но, поскольку дофаминовая система осталась нетронутой, крысы свою подслащенную воду по-прежнему хотели[151].
Берридж продолжил искать в человеческом поведении свидетельства подобных расхождений желания и удовольствия. Задним числом это оказалось довольно просто. Пример: люди, зависимые от никотина, отчаянно желают очередной сигареты, даже когда не чувствуют при этом почти никакого или совсем никакого удовольствия. Более безобидный пример: привлекательно представленные на витрине товары подкрепляют в вас желание завладеть ими, хотя «нравятся» вам эти предметы не более, чем до того, как вы увидели их в витрине. Вообще задача рекламы – стимулировать в вас не удовольствие от предмета, а ваше желание его иметь[152]. Иногда добиться этого легко, попросту выложив предмет перед вами или показав вам его фотоснимок. В одном эксперименте участникам показывали привлекательные снимки высококалорийных продуктов питания, при этом мозг каждого участника снимали посредством фМРТ. Фотографии еды стимулировали у испытуемых системы «хотения» – у кого-то сильнее, у кого-то слабее. В продолжение эксперимента участников включили в девятимесячную программу похудения, и тем, кто сильнее всего отреагировал на те снимки, худеть было труднее прочих[153]. Ученые умеют использовать такие данные, чтобы посредством сканирования мозга прогнозировать, сработает для вас та или иная диета или нет.
Общая причина несовпадения желания и удовольствия происходит из самих наших усилий, которые мы прилагаем, чтобы обрести желаемое. Психологи обнаружили, что, сталкиваясь с препятствиями на пути к чему-либо, мы иногда хотим желаемое сильнее, при этом оно делается нам менее приятно. В 2013 году группа ученых в Гонконге доказала это, поставив эксперимент с блиц-свиданиями, в которых участвовал шестьдесят один юноша – все студенты колледжа[154]. Исследователи хотели, чтобы студенты почувствовали свой вклад в то, с кем они планируют идти на свидание, но поскольку это контролируемый эксперимент, нужно было, чтобы все студенты оказались на свидании с одной и той же женщиной. И вот за несколько дней до события ученые отправили студентам анкеты четырех женщин и велели выбрать одну, однако анкеты были разработаны так, чтобы одна из четырех женщин казалась существенно более привлекательной, – и, как и предполагалось, все студенты выбрали ее. Далее были назначены свидания.
Женщина, чью анкету предпочли все до единого участники, на самом деле была подсадной уткой исследователей. Ей поручили держаться открыто с некоторыми участниками – много улыбаться, искать обоюдно интересные темы и задавать вопросы, по которым ясно, что ей юноша интересен. Этот вариант эксперимента ученые обозначили как «доступный». С другими же участниками ее попросили вести себя неприветливо и время от времени отвергать адресованные ей вопросы. Этот вариант они назвали «недоступным».