— Новая партия, — сказал мне профессор. — Теперь у нас полный комплект.
Я тоже изучающе оглядел ребятишек. Все они показались мне довольно маленькими. Самому старшему, на мой взгляд, было не больше четырнадцати лет.
— Значит, теперь ты забираешь их прямо из колыбели, — проговорил я почти шепотом — Смотри, вон тому, похоже, еще нет и двенадцати.
— Да, мы отбираем самых юных — конечно, при условии, если они уже достаточно развиты и имеют ярко выраженные способности к полтергейсту. Мы сможем их держать довольно долго.
Двое или трое ребятишек немного нервничали: они были еще слишком малы, а их оторвали от родителей и забросили в совершенно неведомый мир. Все они выглядели вполне нормальными, и я тщетно пытался разглядеть в них признаки невероятных способностей.
— Прекрасная партия, — подтвердил Трувер — Но один просто чудо, под стать Аликс. Я давно за ним наблюдаю. У меня на него целое досье.
— Досье?! — Я никак не мог привыкнуть к словечкам профессора.
— Ну, пожалуйста, биография, с полным перечислением его фокусов, а они впечатляют, — вдруг таинственно заговорил профессор. — Я обратил на него внимание, когда он был еще совсем дитя. В нем вся моя надежда. Но об этом пока рано говорить. Главное — то, что у нас теперь есть два чуда: он и Аликс. Когда он войдет в норму, я дам такую мощность!
— Покажи его, — тихонько попросил я.
Это был мальчуган лет тринадцати. Мне показалось, что в отличие от остальных он держится довольно смело.
— Ну, Марк, — обратился к нему Трувер, — ты доволен, что попал к нам? Мы постараемся, чтобы тебе не было скучно. Так что ничего не бойся.
— А я и не боюсь, — гордо возразил Марк. — Я хочу повидать Аликс. Мне сказали — она тоже тут.
— Повидаешь, когда немного пообвыкнешь, но только издали. Это все, что я пока могу тебе обещать. Согласно общим правилам мальчики у нас живут отдельно от девочек.
— Каким правилам?
Профессор нахмурился и уже более строго сказал:
— То есть законам. Ты пока еще мал, чтобы в это вникать.
— А почему вы все время говорите «пока»? Что это означает? Когда мне можно увидеться с ней и поговорить?
— А вот этого я тебе сказать не могу, — уклончиво ответил профессор. — Поживем — увидим. Если, разумеется, ты будешь беспрекословно следовать нашему распорядку.
Когда Трувер отвернулся, Марк пробубнил что-то вроде «я не люблю, когда мне тыкают». Он было собрался еще о чем-то спросить профессора, но Марта с помощником повели ребят за ограду и направились к зданию, стоявшему чуть поодаль. По поведению Марка я, к своему удовлетворению, понял, что этот мальчик еще покажет здешнему хозяину.
— Выходит, он знаком с Аликс? — удивился я.
— Знаком. Аликс — сирота, ее взяли к себе муж с женой из той же деревни, где жил Марк. Правда, она пробыла у них недолго — через несколько месяцев у нее начали проявляться способности к полтергейсту, и мы забрали девочку сюда, договорившись с приемными родителями. Какое-то время Аликс и Марк вместе играли. И, наверно, успели подружиться. Но Марк — это совсем другое. Способности к полтергейсту проявились у него лишь недавно. Они оба очень одаренные.
— Он отправится в корпус М прямо сегодня?
— Марк, как и остальные новички, сначала пройдет тщательное обследование у доктора Марты. Потом их отведут в изолятор.
— Изолятор?
Профессор, похоже, на мгновение смутился:
— Нужна предварительная обработка. На это обычно уходит два-три дня. А уж после мы включим их в цепь. Ближе к вечеру, если пожелаешь, мы сходим и осмотрим корпуса Д и М, ведь ты видел их только снаружи.
Я с готовностью согласился. Я был не прочь побыть один — привести в порядок разрозненные мысли и впечатления прошедшей ночи — до сих пор у меня на это просто не было времени. Я вернулся в отведенную мне комнату и принялся раскладывать свои нехитрые пожитки. Потом сел за стол и кратко записал все, что мне довелось увидеть и услышать. Я попробовал обобщить свои впечатления, но они казались мне настолько невероятными, что я решил излагать одни только факты, сухие и объективные.
— Если хочешь, можем начать с корпуса для девочек, — предложил Трувер.
Мы опять завтракали вдвоем. Марта была занята пополнением и попросила принести ей какой-нибудь сандвич в лабораторию. После обеда мы вышли с профессором во двор, виденный прошлой ночью с высоты смотровой площадки. Нам пришлось миновать несколько решетчатых дверей, и каждую из них профессор тщательно запирал за собой на ключ.
— А твои подопечные и вправду живут как в тюрьме, — укоризненно обронил я.
— Мы даем им погулять несколько часов в неделю в парке, — уклончиво ответил он. — Делаем все возможное. Разбиваем по группам — ведь они не должны общаться друг с другом.
— Только в парке?
— Разнообразие им только во вред. Сначала я отпускал их под присмотром в деревню. Но пошли сбои. Пришлось запретить.
— Тем не менее Марта нарушает твое правило о разделении полов. Она же часто общается с мальчиками?
— Марта? Доктор Марта! Неужели ты действительно думаешь, что доктор Марта может травмировать психику детей?
Возразить мне было нечем. Меж тем мы подошли к корпусу Д и остановились перед дверью. Массивная, обитая железом, она больше напоминала дверь в подвал с несгораемыми сейфами в каком-нибудь банке.
— Ты что, ждешь нападения Кинг-Конга или шайки вооруженных до зубов гангстеров?
— Предосторожность — штука, далеко не лишняя, — загадочно ответил профессор.
— Но это же смешно! Да будь эта дверь раз в десять тоньше, твоим девчонкам нипочем не сдвинуть ее с места, даже если они навалятся на нее все разом!
— Конечно, физически это им не удастся. А как насчет психических усилий? Не забывай, каждая из них полтергейстер и при желании может разрушить что угодно — например, расплавить металлический брусок в несколько сантиметров толщиной.
Пришлось оставить этот разговор. Прежде чем войти внутрь, профессор с математической точностью описал мне корпус.
— Здесь двенадцать этажей. В каждом по сорок две палаты, всего — пятьсот четыре. Каждая палата выходит в коридор с видом на двор и противоположный корпус. Такое расположение самое рациональное. Палаты не очень большие, чуть меньше трех метров в ширину, — но, как видишь, здесь довольно просторно. Расширяться мы пока не думаем — не хватает обслуги, смотрителей, есть и другие причины. Да и в слишком большом здании пришлось бы полностью менять внутреннее расположение — я просчитал.
— Итак, мы находимся в правом предсердии сердца, отделенном от левого двором; в левом живут мальчики — видишь, они ходят за решеткой.
— За двойной решеткой.
— Совершенно верно. Но заметь — девочки могут общаться между собой свободно, и не только на своем этаже.
Мы прошли коридором и по лестнице поднялись на второй этаж. Обстановка на всех этажах одинакова: перед каждой палатой — узкая веранда с креслами, доходящая до середины коридора. Профессор гордился таким расположением и считал его на редкость удобным.
— Как видишь, днем они могут дышать свежим воздухом сколько угодно, а если захотят, то и ночью.
Свежим воздухом? Да, двор действительно был открытым, но, стиснутый двенадцатиэтажными громадинами, он казался совсем крохотным, так что воздух, особенно для обитателей нижних этажей, никак нельзя было назвать свежим. Хотя искусственное освещение поддерживалось круглосуточно, днем оно было не столь жутким, как ночью, тем более что на верхних этажах оно как бы растворялось в свете дня. Трувер, заметив тоску на моем лице, попытался оправдать такое расположение:
— Лучшие палаты, конечно, находятся наверху. Поэтому мы установили смены. И каждую неделю девочки с нижних этажей переселяются на верхние, а жившие наверху перемещаются вниз. Права у всех одинаковы. И так всегда. — И, немного помолчав, он прибавил: — За исключением особо серьезных случаев.
— Что значит — серьезных?
— Да все тех же сбоев. Они результат неблагоприятного воздействия извне.
— И тогда, — воскликнул я, — их, наверно, неделями держат на первом этаже, где темно, как в погребе! А может, тут и карцер есть — для самых непокорных?
— Напрасно кипятишься, — усмехнулся профессор. — Провинившиеся остаются на несколько недель на первом этаже, и только. Но чтоб карцер или там «каменный мешок»! Тут уж, брат, ты хватил через край. А самых упрямых мы просто переводим в отдельное помещение, где первое время содержатся новички.
— В изолятор?
— А у тебя неплохая память.
— Ты мне покажешь его?
Профессор смутился и даже как будто расстроился.
— Во всяком случае, не сегодня. Тебе еще много чего предстоит увидеть. Сначала попривыкни, а там поглядим.
— Но, может, девочкам не нравятся эти еженедельные переезды с этажа на этаж?
— Желания пациентов в расчет не принимаются, — резко возразил профессор. — Во всяком случае, серьезных неудобств им это не причиняет. Обстановка и палаты на всех этажах почти одинаковы.
Мы бегло осмотрели две-три палаты, их обитательницы сидели в креслах на веранде и, по выражению профессора, дышали свежим воздухом. Ни у одной из девочек я не обнаружил ни малейшего признака беспокойства. Не видно было и рук, протиснутых сквозь решетку.
— Обычная картина в первые часы после полудня, — вздохнул Трувер — Тут уже ничего не поделаешь. Мощность, конечно, падает. Правда, ненамного. Потом мы восполняем потери.
Это зрелище, похоже, причиняло профессору даже физическую боль, как начальнику электростанции, когда стрелка ваттметра деление за делением ползет вниз. Его беспокойный взгляд был прикован к огромному циферблату, показывающему, что по сравнению с ночью мощность чуть ослабла. Следом послышался стук в стену, через равные промежутки времени, что еще больше усугубило страдания Трувера.
— Потери, опять потери… полезная мощность…
Я проследил за его взглядом, то и дело перескакивавшим с одного ваттметра на другой.
— Предстоит еще поработать, — вздохнул профессор. — Многое придется доделать. Сначала главной трудностью было определить, кто из пациентов повинен в сбоях, один или несколько. Пришлось даже придумать специальную детекторную систему на основе электронных схем!