На нас Клеменсы наскочили, когда еще не успели окончательно пропить мозги. Мы ждали атаки месяц, но ее все не было. Наша разведка не нашла следов банды в окрестностях. Тогда мы расслабились. Сняли караулы. Тут-то банда и подкралась воскресным вечером. Мы на всякий случай разрешили ношение оружия по выходным, но много ли с того толку, когда полгорода уже не отличит ствола от приклада, а посреди дороги лежит Плюх.
Надо отдать Плюху должное. Валяясь ухом на земле, он первым услышал топот копыт. Вскочил, заорал: «Тревога!», прыгнул к салуну, выдернул из-под крыльца винчестер – откуда только узнал! – и открыл стрельбу. Все его пули угодили в заведение мамаши Шварцкопф, но шуму он наделал преизрядно.
Клеменсов было человек шесть или восемь, но уж точно меньше десяти. Они заорали и рванули во весь опор, стреляя по дверям и окнам салуна, чтобы не дать народу высунуться. Появились первые раненые, началась паника. Новый дом Енота стоял на главной улице, и когда банда проезжала мимо, из-за угла показались стволы. Там прятался сам хозяин, очень спокойный, с обоими своими револьверами в руках и дробовиком на плече.
То, что минимум половина Клеменсов тут же сыграла бы в гроб, удайся Еноту его засада, я вам гарантирую.
Но случилось непредвиденное. Раздался пронзительный крик, такой громкий, что его услышал чуть ли не весь город, и на Енота из окна выпрыгнула его супруга. Она схватила мужа за руки, сшибла на землю и упала сверху.
Кажется, Енот успел произвести один выстрел, но, скорее всего, непроизвольный.
Лошади налетчиков дружно шарахнулись в сторону, банда слегка замешкалась, и кто-то из подручных Клеменсов поймал-таки пущенную с крыльца салуна пулю. Так что в принципе Енот городу помог.
Клеменсы несколько раз выстрелили в проулок, где катались по пыли, немилосердно волтузя друг друга, Енот с женой, но промахнулись.
Дальше были анархия и бедлам, в результате которых городу остались два трупа налетчиков, с дюжину своих раненых, опустошенный банк и потерявший лицо Енот. Да, и еще Плюх успел под шумок стащить в салуне бутылку виски и тут же ее выжрать.
А Енот назавтра явился к шерифу. Положил на стол звезду депутата. И сказал, пряча глаза, – прости, я больше не могу исполнять свои обязанности. Мне, понимаешь ли, нельзя стрелять в людей.
Религия запрещает, да, съязвил шериф, баюкая простреленную руку.
Жена, сказал Енот. Извини, сказал. Можешь отдать меня под суд за то, что я в ответственный момент не защитил город. Но я иначе не могу. Повернулся и ушел. Шериф крикнул ему вслед, что пригласит на вакантную должность алкоголика Плюха, от того больше толку – но Еноту, похоже, было все равно.
Через десять лет мы забрали его назад, говорит Дядя. Вот и вся история.
И выразительно стукает донышком пустой стопки по столешнице.
Как это – забрали, удивляется Рик. Енот уехал? А я и не знал.
Машет бармену.
Взяли бы сразу бутылку, говорит бармен, мой пацан запарился бегать, сейчас же не воскресенье, больше подавальщиков нет.
А пусть быстрее шевелится, советует Дядя, вот и на второго ежедневного подавальщика заработаете.
А вы больше экономьте, бурчит под нос бармен.
Дорого все, вздыхает Дядя, все очень дорого. И дальше будет только дороже. Цивилизация наступает, чтоб ее черт побрал. Навыдумывали бесполезных финтифлюшек и дерут за них деньги. Вот, например, ты, парень, запамятовал я, что ты продаешь?
Расходные материалы и запчасти для швейных машин, сэр.
А-а, говорит Дядя, ну это ладно.
Два чемодана барахла, хотите, покажу, сэр? Возьмите хотя бы рекламный проспект, супруге вашей пригодится. Закажет себе что-нибудь по почте.
Ладно, повторяет Дядя. Расслабься, парень. Просто мне показалось вдруг, что ты газетчик. Физиономия у тебя… Нарочито простецкая.
Вы много видели коммивояжеров с хитрыми мордами, сэр? Простота и открытость –
наш бизнес. Я должен вызывать расположение, иначе ничего не продам. Внутри-то я редкий хитрец, конечно.
Дядя и Рик одобрительно смеются.
А Джонни Конь окончательно уверился в том, что я не коммивояжер.
Твое здоровье, парень, говорит Дядя.
Ваше здоровье, господа.
Так все-таки про Енота, Рик теребит Дядю, откуда вы его забрали, я думал, он всегда жил здесь.
Енот укатил в тот же день, говорит Дядя. Прикупил захудалую ферму и стал помаленьку крестьянствовать. Изредка заезжал в город за припасами, ну и на ярмарках мы его встречали. Перекидывались словечком-другим. Он изменился заметно – стал тихий, смирный, рассудительный. Прямо, кажется, дай по шее, не ответит. Помню, наш Плюх все кипятился – чего это Енот такой просветленный, аж до отвращения, не съездить ли ему в ухо? Ну, и съездил однажды. Ка-ак Енот схватил оглоблю, да ка-ак перекрестил ею старого приятеля… И тут я увидел, что в самом Еноте много чего осталось от того ушлого парня, которого мы помнили. Главное, в нем жили боль и тоска по Еноту прежнему. Он, конечно, допрыгался с этими поисками идеальной женщины и этой безумной романтической любовью. Попал в западню, которую расставил сам на себя. Но теперь я знал, как можно все вернуть назад. Если не все, то основное.
Это было не бескорыстно. У нас проворовался городской казначей, да столько украл, подлец, что едва удалось отбить его у толпы линчевателей. И мы искали честного парня на замену. Весь город засмущали вопросами. Подходили и спрашивали – будешь, сволочь, воровать?! Вы не смейтесь, дело серьезное. В общем, однажды нам это надоело, мы сели на лошадей и поскакали к Еноту. Как бы проведать.
А она стояла у ворот фермы, будто ждала нас. Мы посмотрели на нее и дружно потеряли дар речи. И подошел Енот. Тоже молча. И тут мы поняли, какая пропасть лежит между нами и этой странной парой. Десять лет мы их толком не видели. Кого мы зовем в город, черт побери? С чего мы взяли, что знаем этих людей? И могут ли они зваться людьми? Свежие, молодые, с острыми живыми глазами, они разглядывали нас, а мы – их. И мы казались себе дряхлыми стариками, и плечи наши сгибались под тяжестью бесчисленных грехов. А она… Да ладно, какие претензии к ангелу – а Енот? Ведь был такой же, как и все мы, наемный стрелок с туманным прошлым. Знаете, в тот момент я готов был просто избить его. От ненависти к себе. Спрыгнуть с коня, и в грязь, в грязь ткнуть эту невинную морду! Но я понял, что именно себя ненавижу и презираю. И опомнился.
А Енот сказал – если мы вам очень нужны, ребята… Именно так – «мы».
А она вообще ничего не сказала.
Вот. И хватит на сегодня. Догоняй меня, Джонни, если не передумал.
Дядя кивает Рику и мне, встает и выходит из салуна.
Хм, говорит Рик, вы заметили, как ловко он замял историю про Енота и депутата, которого тот якобы собирался грохнуть? Они, конечно, были крутые парни, никто не спорит, но стреляться с городской властью – это чересчур даже для старых добрых времен. Да и чем Еноту помешал тот депутат…
Джонни Конь зачем-то косится на меня, поворачивается к Рику.
Депутат задавал много вопросов, говорит Джонни Конь.
И пока Рик думает, как бы съязвить в ответ, двери салуна успевают захлопнуться за спиной Коня.
Они так со всеми тут, бурчит Рик, не обращайте внимания. Как с мальчишками. Они, видите ли, основали этот город, и теперь попробуй им чего скажи. Из них самые нормальные Плюх и Енот. Ну, Плюха вы видели, а Енот, он добрый и совсем не задирает нос. Я, конечно, только за глаза его зову Енотом, так-то он…
До свидания, мистер Рик. Пойду слегка проветрюсь, если вы не возражаете.
Хорошо на улице. Привольно и тихо. Даже Огест Вильям Чарлтон не раздражает. Я миную несколько домов, слегка забираю влево, направляясь к крыльцу изящного двухэтажного здания, и резко останавливаюсь.
Здесь это называют «встал как вкопанный».
В меня целятся из винчестеров с трех разных крыш. А на веранде в кресле-качалке сидит Енот и крутит между пальцами мой значок федерального агента.
Он именно такой, как я его представлял, этот человек. Сухой, поджарый, некрупный, выглядит лет на сорок в свои шестьдесят и излучает опасность.
Своими руками он больше не убивает.
Они охотники, думает Енот. Привыкли ждать подолгу, сливаясь с местностью, понимаешь? Сливаясь не только телом, но и мысленно. Поэтому ты их и не заметил.
Я подхожу к веранде и облокачиваюсь на перила. Интересно мы выглядим, наверное, для стороннего наблюдателя – двое мужчин, беседующих молча.
Я пришел с миром. Вы же знаете.
Не знаю, думает Енот. Ты слишком долго разнюхивал тут. Мог бы сразу обратиться ко мне.
Стрелки на крышах поразительно спокойны. Но одно мое резкое движение спровоцирует огонь. Такой у них приказ.
Мне важно было выяснить, как все произошло.
Вот и выяснил бы у меня, думает Енот.
Мне уже случалось быть мишенью здесь. Неприятно, но увернуться можно. Однако сейчас я, кажется, попался.
Я здесь, чтобы оказать помощь, не более того.
Ты очень поможешь, если уберешься из города.
И где-то за городской чертой со мной произойдет несчастный случай? Я читаю это в колючих глазах Енота.
Я не заберу ее у вас.
Не заберешь, кивает Енот. Не дам. Она моя.
У салуна проснулся Огест Вильям Чарлтон. Стоя на четвереньках, отряхивается от навоза.
Только разрешите мне поговорить с ней.
Ты же знаешь, разводит руками Енот, что она не хочет этого. Она бы давно связалась с тобой, едва ты появился в городе. Меня она слышит за милю, а уж тебя-то…
Папаша Плюх медленно бредет по улице в нашу сторону. Лишь бы не плюхнулся снова.
Неужели вам самому не хочется знать, откуда прибыла ваша жена? Кто она? Почему вы прогоняете меня так резко?
Она моя жена, думает Енот. Мне этого достаточно.
Вещи придется бросить, это очень жаль. Будет тут у кого-то шпулька от швейной машины, способная намотать на себя время, будто нить…