[19], группы людей-охотников продолжали совместно существовать в одном ландшафте с богатыми и разнообразными популяциями других форм жизни. На самом деле, даже когда сельское хозяйство в дальнейшем привело к гигантскому увеличению численности людей и ускорило радикальное изменение окружающей среды, многие районы Африки оставались первозданными и невозделанными. Группы охотников, которые в последние тысячелетия были оттеснены в маргинальные регионы, не подходящие для сельского хозяйства, и по сей день продолжают вести свой традиционный образ жизни в отдельных частях африканского континента.
Иными словами, человеческие сообщества были настолько жестко и всеобъемлюще ограничены компенсационным приспособлением со стороны других форм жизни, что даже после того, как приобретение человеческих навыков состоялось в полной мере, этой новой эффективности, достигаемой посредством культурной эволюции, оказалось недостаточно, чтобы превзойти и революционизировать экологическую систему, в рамках которой эволюционировало человечество. Вероятно, наиболее значимым фактором, который ослаблял первоначальное воздействие человечества на другие формы жизни, были особое богатство и сложность африканских инфестаций и инфекций — тот сложноорганизованный паратизизм, который эволюционировал Уильям Макни д. Эпидемии и народы вместе с самим человечеством и имел тенденцию усиливаться по мере увеличения численности людей[20].
Многие паразитические черви и простейшие организмы, которыми кишит Африка, не вызывают иммунных реакций, то есть формирования антител в кровеносной системе. Это обеспечивает самостоятельное установление чувствительного и вполне автоматического экологического баланса, благодаря которому в случае роста численности людей скорость заражения также возрастает. Благоприятные возможности для их передачи от одного носителя к другому умножаются вместе с увеличением плотности человеческой популяции, и в результате, если и когда некий критический порог превышен, инфекция может внезапно развиться в неудержимую гипертрофированную форму. Подобные эпидемические ситуации серьезно мешают нормальной жизнедеятельности.
Хронические симптомы усталости, внутренних болей и т. п., если они становятся почти повсеместными в человеческом сообществе, существенно мешают добыванию пищи, деторождению и вскармливанию. Это, в свою очередь, вскоре может привести к сокращению населения, пока его плотность на отдельной территории не опустится существенно ниже пороговой отметки, необходимой для гиперинфекции. Затем, по мере того как всё больше индивидов избегают ослабляющих воздействий паразитической инфекции, человеческая энергия может начать увеличиваться. Добывание пищи и другие виды деятельности возвращаются к норме до тех пор, пока какая-то другая форма инфекции не подтвердит свою силу или же пока плотность населения вновь не превысит точку, за которой гиперинфекция может повториться.
Все подобные нарушения в экологической системе конечно же воздействовали как на человеческую добычу, так и на человеческих паразитов. Охотникам, которых становилось слишком много, также было все более сложно находить подходящую добычу. Поэтому недостаточное питание вместе с гиперзаражением (hyperinfestation) могли действовать сообща, снижая энергию людей и их способность к деторождению, пока более определенное устойчивое равновесие не устанавливалось вновь.
Более того, все взаимозависимые формы жизни одновременно реагировали на климатические колебания и другие изменения окружающей физической среды. Засуха, пал травы, проливные дожди и другие чрезвычайные условия устанавливали пределы для всех форм жизни, причем эти пределы в целом находились гораздо ниже возможностей популяции в другие, более благоприятные времена. Иными словами, экологическая система поддерживала неустойчивый, колеблющийся баланс, который, несмотря на локальные и временные отклонения от нормы, эффективно сопротивлялся радикальному изменению. Утверждение на вершине пищевой цепи людей-охотников, чьими жертвами становились другие существа, но которые были слишком опасны, чтобы оказаться добычей крупных соперников, само по себе не слишком изменяло эти давно сложившиеся экологические отношения. Поэтому триумфальное притязание человечества на новую нишу не трансформировало систему в целом.
Взаимодействия, порождавшие и поддерживавшие подобные колеблющиеся балансы, были и остаются чрезвычайно сложными. Если уж на то пошло, несмотря на ведущиеся на протяжении нескольких поколений научные наблюдения, взаимосвязи между инфекционными заболеваниями, продовольственными ресурсами, показателями плотности человеческой популяции, моделями привычек, не говоря уже о насекомых-переносчиках заболеваний и о количестве и распределении альтернативных носителей болезнетворных организмов, до конца не изучены ни в Африке, ни где-либо еще. Кроме того, обстановка в современной Африке не полностью соответствует тем моделям инфекций и инфестаций, которые должны были существовать, когда все люди были охотниками — до того, как сельское хозяйство вторглось в прежние естественные балансы.
Однако многообразие форм жизни в тропической Африке является неоспоримым фактом; документально подтверждена и та стойкость, с которой биологические балансы этого континента сопротивлялись усилиям по внедрению методов сельскохозяйственного производства, работавших в умеренных климатических зонах. В действительности до сравнительно недавних времен (скажем, пять тысяч лет назад) человеческие сообщества в Африке играли довольно скромную роль посреди цветущей сложности других жизненных форм. Люди, конечно, были главными хищниками, но оставались сравнительно редкими в природном балансе, подобно львам и другим крупным хищникам, с которыми человеку-охотнику приходилось конкурировать за свою пищу.
В самом деле, удивительно было бы ожидать какого-то иного развития событий. Если человечество возникло в Африке, что представляется вероятным, то у окружающих его жизненных форм имелось время для приспособления к тем рискам и возможностям, которые представляет собой человеческая деятельность, пока человекоподобные существа медленно эволюционировали в полноценные человеческие популяции. Верно и обратное: исключительное разнообразие человеческих паразитов, существующее в Африке, предполагает, что этот континент был главной колыбелью человечества, поскольку нигде больше взаимное приспособление человеческих и нечеловеческих форм жизни не достигло чего-то подобного по уровню биологической сложности.
А что же остальной мир за пределами африканских тропических лесов и саванн? Грозные человекоподобные охотники, несомненно, существовали на широко разбросанных территориях Старого Света, вероятно, еще полтора миллиона лет назад. Находки в Китае, на Яве, в Германии демонстрируют существенные отличия скелетов, однако открытий слишком мало, чтобы допускать какие-то определенные связи с более масштабными человеческими и дочеловеческими останками, которые были обнаружены в Африке. Возможно, что происходила параллельная эволюция, начавшаяся от какой-то разновидности предков-приматов в разных районах Южной и Юго-Восточной Азии, поскольку выгоды от увеличенного размера мозга, прямохождения и приспособленных к использованию инструментов рук были значительными даже в тех естественных средах, где присутствовало меньше крупных животных для охоты, чем в территориях африканской саванны.
Аргументация на основе недостаточных доказательств может привести к неверным выводам. Археологические исследования упомянутых обширных территорий по-прежнему остаются фрагментарными, так что открытие даже одного нового места наподобие ущелья Олдувай в Африке может сильно изменить общую картину. Тем не менее те немногие данные, которые нам известны, похоже, демонстрируют, что дочеловеческие и проточеловеческие популяции в Евразии отставали от переживавших расцвет человекоподобных популяций в Африке. Такая ситуация сохранялась до того, как довольно внезапное появление полноценных современных форм человека совершенно изменило существующие экологические балансы на всей Земле, начиная с периода между примерно 100 и 50 тысячами лет назад.
Для точного определения, где именно впервые развился Homo sapiens, у нас по-прежнему слишком мало данных.
Фрагменты костей, классификация которых в качестве образца останков Homo sapiens является дискуссионной, датируются в Восточной Африке возрастом примерно в 100 тысяч лет.
В других местах следы полноценного современного типа человечества относятся к периоду после 50000 года до н. э. Кроме того, по мере появления современных форм Homo sapiens исчезли, не оставив почти или вовсе никаких следов, существовавшие ранее человеческие популяции наподобие хорошо известных неандертальцев Западной Европы[21].
В пределах Африки появление этой в высшей степени успешной человеческой популяции не вызвало столь же радикальных изменений, как те, что произошли в других местах. Так или иначе, исчезновение большого количества крупных животных, подходящих для охоты, и конкурирующих форм человека, если связь этого процесса с Homo sapiens корректна, демонстрирует, на что были способны люди-охотники. Еще более впечатляющие результаты были получены тогда, когда человечество научилось сохранять тепло в условиях холодного климата, овладев огнем, и начало надевать на себя шкуры и мех других существ.
Великое изобретение одежды позволило группам охотников нападать на популяции животных, обитавшие на пастбищах и в лесах северных территорий. Последствия этого были аналогичны тому, что произошло, когда наши древнейшие предки впервые спустились с деревьев. Это означало, что перед первопроходцами распахнулась новая экологическая ниша — или, скорее, ряд новых ниш. Когда они обучились использованию новых возможностей для добывания пищи, открывшихся для них благодаря их навыкам, произошла очень б