Подкатил последний армейский март. Весна за ноздри дергает. «Дембелем пахнет!» — ликующе орут «деды», входя в казарму.
Ночами не спится — ни Лёхе, ни мне. Как-то раз поднялись, оделись, вышли мимо встрепенувшегося дневального в серую от луны азиатскую ночь. До курилки плестись было неохота, присели на дюралевый приступочек ангара.
— Ну а что? — невесело подтрунивал я. — Станешь прапором, наворуешь десять тысяч… трибуналу глаза отведешь…
— Нам нельзя воровать, — недовольно возразил он.
— Кому это — вам?
— Лешим.
— Как это нельзя? — возмутился я. — Только и знаете что воруете, прячете… перепрятываете…
— Из озорства, — строго уточнил он. — А ради выгоды — никогда!
— Ну вот из озорства и наворуешь… Вообще интересные у вас понятия.
Помолчали. Впереди над темными смутными кронами акаций медленно возгоралась непомерно крупная звезда. Похожа она была на сигнальную ракету, но слишком уж неподвижна. Затем от нее бесшумно принялись отскакивать и расплываться в сумраке мерцающие концентрические круги.
Должно быть, в соседнем дивизионе что-нибудь запустили.
— Кто храпит?!
Дюралевую дверь мы оставили приоткрытой, поэтому истерический вопль из ангара долетел до нас без искажений:
— Кто храпит?!
Переглянулись изумленно. Рядовой Горкуша? Откуда взялся?
— Дневальный! Найди, кто храпит, и дай в лоб! Он из меня кровь шлангами пьет!!!
Господи, да это Клепиков! Ну надо ж до чего голоса похожи! И не только голоса. Стоило ноябрьскому призыву уйти на дембель, рядовой Клепиков преобразился. Теперь он внешне отличался от приснопамятного «дедушки» Горкуши разве что цветом глаз, а уж молодых гонял, пожалуй, что и беспощаднее.
— Дневальный!!! Зажрался, сука? Совсем уже мышей не ловишь! Нюх потерял?! Найди, кто храпит! Носопырку растопчу! Дыню вставлю!
Мы слушаем и посмеиваемся. Храпят и впрямь со всхлипом, будто шланг продырявился. Вскоре дневальный находит источник шума, и мартовская ночь снова становится тихой.
— Может, тебе лучше в офицерскую школу? — предлагаю я Лёхе. — Всех охмуришь, дорастешь до генерала… до маршала…
Он лишь презрительно хмыкнул и не ответил.
Спросите меня: «Что ты оставил в армии такого, о чем жалеешь до сих пор?» — отвечу: «Ботинки!»
Какие были ботинки!
Не знаю, кто из нас кого деформировал, но к концу первого лета мы уже представляли собой одно целое. Поначалу казалось, будто они выточены из железного дерева. Я постоянно стирал в них ноги и шипел от боли, разуваясь. И вот свершилось. Мы срослись душами, мы наконец-то подошли друг другу.
С превеликим сожалением я сдал их последней осенью в каптерку и долго потом клянчил у старшины Лешего разрешения уйти на дембель именно в них. Увы, ответ был один: в «мабуте» «на гражданку» никто не уходит, не положено.
— Ну так отведи всем глаза — не заметят!
— Здесь — не заметят. А поедешь домой, нарвешься на патруль?
Пришлось впервые за два года примерить парадную форму, провались она пропадом! Чувствовал я себя в ней совершенно по-дурацки. Лёха оглядел меня со всех сторон и, кажется, тоже остался недоволен.
— Прямо так и уйдешь на дембель? — сердито спросил он.
— А что?
— Ни одного значка!
Ну правильно, ни одного… Ни значков, ни дембельского альбома. С чем пришел, с тем и ухожу. Меня ж не в восемнадцать лет призывали, а в двадцать два, так что все эти регалии и аксельбанты представлялись мне детской забавой.
— Вот кривой вражонок!.. — ругнулся Лёха. Слазил в загашник, достал нагрудный знак — синеватый щиток с белой цифрой «три». Привинтил, отступил на шаг, полюбовался. — Теперь другое дело. Теперь дембель.
И я наконец решился.
— Лёха, — сказал я. — Серьезно поговорить не хочешь?
— Ну… — настороженно откликнулся он.
— Ты правда леший?
Он рассмеялся.
— Да нет, конечно…
— Значит, все-таки цыган?
— Бабка — цыганка, — уточнил он. — Она меня кое-чему и научила…
— А остальное?!
— Что остальное?
— Н-ну… настоящий Лёха… жена его… комбат… Маринка…
— Да близнецы мы с ним!
— А имена?
— Паспортист напутал — обоих Алексеями записал. А вообще-то он — Александр…
— А как же она тогда поняла, что это ты, а не он?
— Кто?
— Супруга!
— А-а… Шрам у него за правым ухом. Отит оперировали. Я только вошел, а она мне сразу палец за ухо. А шрама-то и нет…
— А берестяная грамота?
— Сам смастерил!
Врал! Врал нагло! Откуда ему знать древнерусский язык? И покажите мне в окрестностях дивизиона хотя бы одну березу!
— Погоди… А комбат?
— А что комбат? Просто умный мужик… Ты еще про Маринку спроси!.. Кстати, она тебе так ни разу и не подмигнула?
— Нет…
— Может, оно и к лучшему. Правым глазом — ладно, а ну как левым?.. — Лёха довольно ощерился и покрутил клиновидной своей башкой. — Нет, хорошо, хорошо у нас вышло… Сами не заметили, как два года проболтали…
Я смотрел в его честные зеленоватые глаза и не верил ни единому слову.
В Ташкент нас везли на автобусе. Я нарочно занял заднее сиденье, чтобы поглядеть последний раз на наш КПП. Рядом со мной оказался рядовой Клепиков — дембель дембелем: в сверкающих цацках, шнурах и с жестяным подобием морского «краба» на фуражке. Всю ночь он куролесил, не давал спать, дразнил тех, кому еще служить «как медному котелку», расписывал прелести жизни «на гражданке» и наконец украсил свою тумбочку надписью «Будь проклят Тантал!» (кодовое название нашей группы дивизионов). Теперь вот прижух и напряженно смотрел в тусклое заднее стекло на стоящих перед воротами Лешего, «Деда» и Маринку. Любимица комбата располагалась в профиль к нам, поэтому надпись черной масляной краской на белом собачьем боку читалась особенно четко: «ДМБ-76».
Автобус тронулся.
Клепиков заплакал.
Маринка повернулась анфас, и я увидел, как зрачки ее (средь бела дня!) просияли алым. А потом она, клянусь, еще и подмигнула напоследок. То ли мне, то ли Клепикову, то ли всем сразу… Которым глазом? А вот не запомнил!
Июль — август 2022
Волгоград — Бакалда — Волгоград
Тихушники
Хотел бы я услышать ту музыку, от которой нынешние тинейджеры, достигнув пенсионного возраста, придут в ужас.
Глава 1Громовица
С виду будущее ничем не отличалось от настоящего. Антон Треплев стоял на горбатой грунтовке посреди осиновой рощицы и озирался. Августовский день близился к закату, в отдалении что-то негромко ухало и погромыхивало: не то канонада, не то динамики.
Может, промахнулся Голокост? Отправил, да не туда…
Но ведь куда-то же отправил!
Шагах в десяти от дороги одиноко торчал старый телеграфный столб с единственным изолятором. Без проводов. Высохшая древесина причудливо гравирована короедом. Несомненно, данный памятник культуры простоял здесь как минимум четверть века и намерен был простоять еще столько же. Иных примет времени не наблюдалось.
Так будущее или настоящее? Если настоящее — плохо. А если будущее — не исключено, что еще хуже.
Вскоре отдаленное мерное уханье приблизилось, обрело мощь. Антон отступил подальше от дороги и огляделся в поисках укрытия. Укрытие нашлось в сухой канавке позади зарослей тальника. Отсюда и подглядим сейчас, на котором мы свете.
Всплывая над буграми и тут же проваливаясь в седловины, грунтовку одолевал серебристый джип. Внутри его бухал динамик. Как сваебойка.
Машина поравнялась с Антоном, и он опять ничего не понял. Модель невиданная, но мало ли на свете невиданных моделей! Велосипедный диаметр колес, зазор между брюхом и дорогой — чуть ли не полметра, стекла зеркальные, сильно запыленные.
Казалось, еще миг — и тусклая самодвижущаяся скорлупа взорвется, не выдержав акустических ударов изнутри. Проехала. Дождавшись, когда серебристая крыша окончательно канет в прогале меж дубравами, Антон выбрался из канавки.
— Откуда вы?
Вздрогнул, обернулся. Возле старой корявой вербы по ту сторону рытвины стояла и смотрела на него девушка лет восемнадцати-двадцати. Прикид вполне современный: шорты, укороченная летняя маечка, кроссовки на босу ногу, на поясе — плеер, в каждом ухе — по затычке, в руках — некий гаджет, похожий на кирпич.
Только вот сам вопрос… «Откуда вы?» Обычно разговор начинают с приветствия… Или имелось в виду: «Откуда ты тут такой взялся?»
И смотрит как-то странно. Недоверчиво, чуть ли не испуганно. Должно быть, какая-то черта в облике Антона ее насторожила. Кстати, сама-то она откуда взялась? Тоже пряталась?
— Откуда?.. — переспросил он исключительно с тем, чтобы потянуть время. — Хм… откуда…
Наверное, имело прямой смысл симулировать салонное слабоумие, проще говоря, прикинуться придурком-острословом, после чего можно безнаказанно гнать правду — все равно никто не поверит.
Антон осклабился.
— А из прошлого! — развязно сообщил он и подмигнул. Дескать, умеем знакомиться, умеем…
К его удивлению, незнакомка не улыбнулась, не обиделась на сомнительную шутку и как будто встревожилась еще сильнее.
— Все мы из прошлого… — осторожно промолвила она, внимательно приглядываясь к Антону. — Мы точно с вами нигде не встречались?
— Точно, — заверил он.
— Странно… Мне кажется, откуда-то я вас знаю.
— Ну разумеется, — с галантной язвительностью молвил он. — Кто же не знает Антона Треплева?
— О господи!.. — сказала она. Выдернула затычку из правого уха, из левого. — Слушайте, а вы действительно очень с ним похожи.
После таких слов маску остряка с Антона сорвало мигом.
— С кем?!
— С Треплевым, — озадаченно пояснила она.
— Который нынче год? — вырвалось у него хрипло и невнятно.
— Что?.. — Незнакомка не разобрала.