— А-а-а… — пискнула Ольга, протягивая ему вслед руку. Монах вообще не отреагировал. Девушка осталась одна.
Можно было пойти вслед за сопровождающим. Можно было остаться на месте и чего-нибудь подождать. Ольга пожала плечами и выбрала третий путь — решила последовать указанию. В конце концов, если бы ей что-то грозило, лысый толстопуз в кольчуге не оставил бы ее одну. Карабкаясь вверх, девушка мстительно подумала, что, наверное, пузан попросту зассал лезть по крутым и узким ступеням.
Между первым и вторым этажом оказался еще один, похожий на технический уровень, очень низкий, с электромагистралями, трубопроводами и ящиками. Здесь мигали красные и желтые лампочки, что-то скребло и пощелкивало. Ольга присела на теплый металл и перевела дух. Легкая вибрация свидетельствовала, что поезд катит вперед и видимо на приличной скорости. Сверху доносилась негромкая музыка, звучала тихая и неразборчивая речь. Там было светло, а теплый воздух струился буквально волнами, приятно овевая подзамерзшее лицо.
Ольга снова потерла пальцы, собираясь с мыслями, думая, что дальше, каким образом представиться, как "в хату войти". Особо ничего не придумала за неимением соответствующего опыта и знаний, так что решила действовать по обстоятельствам и осторожно.
Благодаря величине поезда второй (вернее уже третий) этаж казался больше корабельным, чем железнодорожным. Все просторное, железное, солидное, на заклепках и винтах, которые без газового ключа, пожалуй, не раскрутить. Большое помещение, видимо, играло роль кубрика для всех, а дальше тянулся узкий коридор с плацкартными секциями по обе стороны.
За большим столом сидело несколько человек, почти все в одинаковых одеждах наподобие комбезов из шерсти очень грубой вязки. Над столом висел шарик радиоточки или внутрипоездной связи, источавший негромкую музыку в стиле сороковых. Ольге сразу вспомнился ее любимый Мел Гибсон из "О чем думают женщины", песня со шляпой и вином. Играло что-то похожее.
Мужчины распивали (культурно, без посиневших морд и пьяного безобразия) повсеместно употребляемый здесь коньяк с привкусом дешевого кофе под идиотским названием "амасек", а также играли в "регицид", то есть диковинные шахматы без фиксированных правил и ограничения числа участников. В углу помещения на коленях стоял темнокожий верзила, у которого на широченных плечах висел, как плащ, алый жилет, расшитый вручную мелкими буковками. Верзила молча и с упорной методичностью колотился лбом в металлическую стену, не изо всех сил, но ощутимо.
— Здрасьте, — негромко сказала Ольга, уже привычно изобразив пальцами орла и на всякий случай добавила. — Император защитит!
— Нет, — сразу поправил один из игроков, длинноволосый, немолодой, с лицом крайне выразительным и одновременно помятым, как у Игги Попа, состарившегося в угаре алкогольно-наркотического загула. — Неправильно. Император не защитит.
— Чего? — переспросила девушка, не веря своим ушам и думая. Что, быть может, самое время побежать с громкими воплями "ересь!!!".
— Император защищает. Всегда, — назидательно пояснил волосатый. — Он властелин в прошлом и будущем.
— Император защищает, — быстро поправилась Ольга.
— Вот так верно, — одобрил "Игги", затем неопределенно махнул рукой в сторону коридора за своей спиной. — Туда. Кидайся на пустое. Ужин через три звонка.
Поразмыслив, Ольга решила, что это, надо полагать, означает приглашение занимать свободное место. Прием вышел, прямо скажем, не особо теплый, но с другой стороны лучше так чем какая-нибудь дурацкая "прописка". В куртке становилось жарко, капли пота выступили на лбу.
За бортом проревела сирена, коротко и зло, как сигнал боевого корабля по ходу маневра. Никто не обратил внимания на звук. Ольга обошла стол с игроками, шагнула дальше, мимо камбуза (или чего то, похожего на камбуз самообслуживания) с привинченной к титану пластиковой табличкой и надписью "остановись, треснешь!". Миновала санузел с очередной надписью прямо на двери "мазила хуже еретика!". Дальше начинались плацкартные отсеки, добротные и почти как родные, от РЖД. Дверей не полагалось, вместо них висели тяжелые занавеси из вездесущего брезента, судя по чернильным штампам, армейского.
Ольга заглянула в пару отсеков. В одном увидела невысокого сухонького мужчину, похожего на беловолосого эльфа с лицом вечного плаксы в длиннющем шарфе. В другом спал при свете целой батареи свечей жуткий урод с плохо выбритой физиономией то ли психопата, то ли военного преступника. Ольга покачала головой и отправилась сразу в конец вагона, рассудив, что чем дальше, тем, наверное, меньше соседей. Так и вышло, последние две камеры оказались необитаемы, похоже, давно, поверхности успели изрядно запылиться. Ольга выбрала левую, где из имущества предыдущего жильца осталась лишь регицидная доска без фигур, примостившаяся на краю фанерного столика. И еще маленькая аквилка, не очень умело, но старательно вырезанная вручную из кусочка мягкого пластика светло-зеленого света. Ольга уже таскала на шее символ двуглавого орла, выданный на тюремном… то есть церковном корабле. Металлическая штамповка резала кожу острыми краями, и, крутя в пальцах самоделку неизвестного резчика, девушка решила, что эта, пожалуй, будет лучше. Только шнурок подвесить и спросить, не нарушает ли такая замена какое-нибудь правило.
Ольга кинула дорожный баул на нижнюю полку, шапку, куртку и шарф на верхнюю, села и привалилась к гладкой стене с рядами заклепок. Металл слегка отдавал холодком, однако не морозил. Очень узкое окошко шириной от силы в пару ладоней было заперто мощной заслонкой аж на трех запорах с винтовыми барашками.
"Даже не корабль, а подводная лодка какая-то… Или броненосец".
Ольга бездумно сидела, глядя на доску, наслаждалась минутой покоя. Все складывалось как нельзя лучше. Никто ее не беспокоил, было где передохнуть, обещали ужин. Немного пугали физиономии попутчиков — все они казались очень странными, "нестандартными", как будто в одну труппу набрали характерных актеров с разных сторон света. Но люди вроде не опасные и не вредные. Очень сильно пугала будущая и неизвестная работа, но до нее было еще не близко.
В общем, жизнь таки развернулась к Ольге передом и, похоже, этот перед был не мошонкой. Но, разумеется, когда человек уверен, что все складывается хорошо, обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Ибо Враждебные Силы не дремлют.
Для Ольги неприятность материализовалась поначалу в шаркающих шагах, на которые девушка не обратила внимания, превозмогая накатывающую сонливость в ожидании ужина. Шарканье меж тем приближалось, выдавая человека не слишком тяжелого, с быстрым шагом, но сильно подволакивающего стопы. А после занавесь со скрежетом поехала в сторону на кольцах, продетых через штангу, и в купе Ольги сунулась отвратительная рожа.
На самом деле это лицо казалось бы красивым, будь у него нос. Однако носа не имелось, так что результат можно было фотографировать для статьи о классических симптомах сифилиса. В глазницах с вывороченными нижними веками крутились воспаленные белки с черными зрачками. Воздух со свистом проходил через изуродованные носовые пазухи, создавая впечатление, словно дышит большой и дикий зверь. Незваный гость был совершенно лыс, причем не от природы или бритвы — судя по язвам, волосы у него выпали от какой-то болезни. Ниже шеи все скрывалось под драным коричневым плащом из плохого кожзама — нормальная кожа так по-уродски облезать не может.
Ольга с отвисшей челюстью смотрела на пришельца. Тот вращал глазами, будто никак не мог сфокусировать взгляд на девушке.
— Чего надо? — расхрабрившись, спросила Ольга.
— Откупное доставай, — прогундосил кожаный плащ, так, что девчонке на мгновение стало его чуточку жаль. Отсутствие носа явно создавало бедняге массу проблем, включая невнятную речь.
— Доставай, выкладай, откупай, — выпалил безносый, кривясь и корча рожи. — Руки в карманы, добро не держи, все правильным ходокам покажи! Гостю бесполезному лишнее в тягость, а нормальному каторжнику в сладость и радость!
Тут до Ольги дошло, что к ней, судя по всему, пожаловал какой-то местный положенец, не слишком авторитетный, но агрессивный. Слишком характерным было поведение, как будто и не миновало сколько то там тысяч лет. Девушка задумалась, мучительно подбирая слова чужого языка, а гость истолковал паузу по-своему. Он что-то пробурчал и с неожиданной ловкостью выбросил вперед тощую руку, для которой рукав плаща был слишком короток. Последовал очень болезненный щелчок по самому кончику ольгиного носа.
— Отвали! — вскрикнула девушка, толкнув ненавистную руку, вскочила, затравленно оглядываясь. Неужели снова тюрьма? И все эти мужики по углам — "мужики" настоящие?
— Да ты че, ваще попутала! — тонко завопил каторжник, заводя себя, истерично распяливая рот с капельками слюны в уголках растрескавшихся губ. Казалось, еще мгновение и безносый заклацает желто-серыми зубами как запаршивевший волк.
— Ты делов не знаешь, первоходка в натуре, ты че тут хреновертишь, четких и ровных пацанов ни в грош не ставишь! Я не дурка, я савларец, арбитрам гроксовы уши подшил, красную луну оттоптал, зеленую миновал, с красной сбежал! Да я тебя…
На самом деле говорил он все это чуть по-иному, другими словами, но общий тон и обрывки понятных Ольге слов складывались в знакомый и понятный с детства образ. Этакий распальцованный, малость приблатненный пацанчик, что затвердил набор правильных слов и научился виртуозно их компоновать сообразно моменту. Но что-то в пламенной и дерганой тираде "савларца" показалось Ольге неправильным, чуть неестественным.
Глаза… У человека в настоящей истерике или близко к ней довольно специфический взгляд, который ни с чем не спутать. А зрачки безносого каторжника казались почти нормальными, не соответствуя агрессивной падучей, готовой вот-вот разорваться вспышкой насилия. Впрочем, эта мысль промелькнула на задворках сознания и пропала, разум ее не оценил и даже не запомнил толком, потому что Ольгой завладело одно единственное желание.