Теперь на все горазд
И сам себе завидует,
И сам себя продаст.
– Ты славишься акульей хваткой
Сожрешь любого на пути.
Известна бешеною маткой,
Где б мужика себе найти?
– Когда таким как ты пути открыты,
Растет толпа антисемитов.
– Он сегодня снова странен,
Он почти киноартитст,
И почти что англичанин,
Наш советский скандалист.
Находившись не под «банкой»
Вовсе не сойдя с ума,
Породнился с англичанкой
Он со станции «Зима».
Историческая веха,
Смелый, вроде бы, опять,
Будет жить почти уехав,
Политическая б…
Тебе уж 40 с половиной,
А ты как малое дитя.
Наврешь, потом придешь с повинной
И продаешь опять шутя.
Зачем мальчишка-показушник,
Опять виляешь ты хвостом?
Как проститутка, как двурушник
А собирался стать Христом.
– А зря собачку не считали,
Вам всем бы брать с нее пример.
Мы, чудаки, не замечали,
Что рядом умный фокстерьер.
Нет, братцы, вы не англичане,
Жаль вас и жалко ваших дам,
Джером, как это не печально,
Лишь фокстерьеру по зубам.
– Когда ты сочиняешь эпиграммы,
Ты сам себе копаешь яму.
– Ни будь «иронии в судьбе»
Мы бы не знали о тебе.
– Ему бы в сборную по баскетболу.
Какой-то черт сидит в нем, бес.
Всего лишь два вершка от пола,
Но звезды достает с небес.
– Зачем на сцену ты попала?
Уж лучше б Ножкина ласкала.
Теперь тебе осталось впору
Любить любого режиссера.
– Тебя глядеть всегда приятно,
Смешно, тоскливо и понятно.
– Он – странный. Будешь странным тоже.
Коль странность у тебя на роже.
Но иногда бывает так,
И очень странный и дурак.
– Когда поддашь, а будет многовато,
Ты не сестру играй, а брата.