— Самое время, — мрачно заметил Шелленберг.
— Что? А. ну, да. конечно. — Шпаан почесал нос и встрепенулся. — Но это не означает, что всё остановилось, нет. Изотопные шлюзы Багге действуют, уран, пусть помаленьку, но нарабатывают… Какие-то вопросы со взрывателем, не знаю, к этому привлечены конструкторские бюро. Да, и говорят, хорошие результаты у фон Арденне в Лихтерфельде. Я там, увы, не бывал, и подробности мне не известны, Арденне работает изолированно от нас, лаборатория частная, но его центрифуга, так называемый электромагнитный сепаратор, по слухам, тоже может накапливать обогащенный уран для бомбы.
— А где сейчас Гейзенберг? — спросил Майер.
— Курсирует между Хайгерлохом и Берлином. Ему трудно обходиться без здешней высоковольтной установки, но бомбежки. вы понимаете.
— Доктор, вот вы умный, опытный человек. — Шелленберг говорил ровным голосом, при этом разглядывал свои ухоженные ногти. — Приступая к какому-то эксперименту, вы обычно направляете в Министерство финансов бюджет, соответствующий этапам его реализации, вплоть до результата. Так почему, черт возьми, никто не может дать внятный ответ: в какие сроки урановая бомба будет готова к применению?
Шпаан вынул платок и протер им лоб.
— Видите ли, в урановой бомбе половинки ядра посылают навстречу друг другу путем направленного взрыва. Важно, чтобы взрыв с нужной скоростью соединил точно изготовленные полусферы, а не раздробил их до момента, когда цепная реакция запустится. С подбором химической взрывчатки, расположением ее блоков, синхронизацией подрыва придется повозиться — сколько, сказать трудно. Отсюда и некоторая неопределенность.
— Ну, вот, разъяснили же, — сыронизировал Шелленберг. — Как говорится, все точки над i расставлены.
— Бомба когда будет? — мотнул головой Майер. Шпаан растерянно пожал плечами.
— Хорошо, ступайте с богом, — сжалился Шел-ленберг.
Когда Шпаан ушел, он въедливо, подробно, с особо пристальным вниманием к нюансам, обсудил с Майером его миссию в Цюрихе. Прежде чем распрощаться с ним, тоном, каким отдаются приказы, Шелленберг сказал:
— Помните, Норберт, на первом этапе мы только определяем предмет разговора — о чем пойдет речь. С нашей стороны для них есть три морковки. Первая — спасение определенного количества евреев из концлагерей. Вторая — сохранение и последующая передача культурных и иных ценностей, оказавшихся на территории рейха. И лишь потом третья — наша урановая программа, о которой мы не станем говорить без гарантий. Причем о передаче урановых секретов не может быть речи. Только о координации в режиме свободного, уважительного диалога. Намекните на растущее досье Шелленбер-га. Скажите о достижениях наших физиков — в общих чертах. Пусть сравнят. Через неделю отправляйтесь в Цюрих. Через две недели разговор должен начаться. — Он выдержал паузу и заключил: — И помните, всё время помните: если даже намек на вашу миссию просочится за пределы узкого круга, ампула с ядом станет единственной альтернативой гильотине.
Отказавшись от совместного обеда со своей любовницей Хейде из-за загруженности на службе, шеф крипо Артур Небе все-таки выкроил минуту, чтобы заскочить в отель «Эден», где обычно останавливался, приезжая в Берлин, Гелариус после того, как его дом взлетел на воздух от британской бомбы. Небе хотелось повидать старого друга, прежде чем тот вернется в Швейцарию. Он понимал, что осторожный Гелариус уезжает не просто так — он бежит, чтобы быть вдали от рейха в преддверии неких серьезных событий, очевидно, связанных с фрондой высших офицеров вермахта, к которой Гелариус примыкал самым непосредственным образом.
Небе застал его затягивающим ремни на дорожном саквояже.
— Как хорошо, что ты забежал, Артур, — обрадовался Гелариус. — Мне хотелось тебе кое-что сказать. Давай присядем на полчасика. Дольше не могу — поезд. Коньячка?
Он выставил на журнальный столик две флотские чарки из армейского несессера и серебряную фляжку, уже спрятанную в саквояж. Разлил коньяк.
— Говорят, что под действием серебра алкоголь улучшает вкус и обретает целебный эффект, — назидательным тоном сообщил он и поднял свою чарку: — Прозит.
Они были знакомы с тех времен, когда внутри прусской полиции Геринг создал отдел 1А, занимавшийся политическими преступлениями, впоследствии получивший название «гестапо». Небе был начальником и покровителем молодого Гелариуса. Именно тогда и зародилась их дружба. Впоследствии Гелариус перешел в абвер, под крыло адмирала Ка-нариса, но старого друга он никогда не забывал. Примкнув к группе оппозиционеров фюреру в высшем звене абвера, Гелариус привлек к работе и Небе, посулив ему высокую позицию в будущем правительстве, но главное — гарантию неприкосновенности. Время от времени шеф крипо снабжал его секретной информацией из недр РСХА, однако в последний год из-за постоянного отсутствия Гелариуса в Берлине эта ниточка совсем истончилась. Теперь Небе контактировал с заговорщиками в вермахте главным образом через своего сотрудника, инспектора крипо Вилли Гесслица, которому полностью доверял.
— Вот что, Артур, — Гелариус поправил галстук и откинулся на спинку кресла, — я хочу, чтобы ты меня услышал. В ближайшие дни тут кое-что случится. Кое-что важное.
— Неужели… — Небе поднес указательный палец к виску и с вопросительным видом изобразил выстрел.
Гелариус покачал головой, развел пальцы в стороны и шепотом произнес:
— Бу-ум… Тебе надо быть к этому готовым. В прошлый раз я говорил с Гёрделером, но он сейчас скрывается от гестапо, и я не знаю где. Важную роль играет Штауффенберг, полковник, с ним можно иметь дело, однако он тянет в правительство коммунистов и даже готов говорить с Советами. Это никуда не годится. Остер в Дрездене под надзором СС, ты сам знаешь. А с армейскими у меня слабый контакт. Но Остер о тебе помнит, знает, да ведь и я быстро вернусь. А пока держись подальше, где-нибудь в стороне, лучше всего на виду у Мюллера.
— Снесут голову первым, — помрачнев, заметил Небе. — У меня есть сомнения в том, что я успею что-то сказать.
— Брось. Полиция нужна всем.
— Полиция-то нужна. Но не всегда нужен полицейский.
Гелариус вновь наполнил чарки и чокнулся с Небе.
— Скажи, — спросил он, — тебе случайно не попадалось такое слово — «Локи»? Помимо того что это бог огня и коварства? В каких-нибудь документах, донесениях? Наши любят прикрывать свои дела всякими нибелунгами, одинами, валькириями…
Немного помявшись, Небе нагнулся к Гелариусу.
— Бомба, — одними губами прошептал он. — Так называют нашу урановую программу — объект «Локи».
— Ах, во-от оно что… — Гелариус сунул руку во внутренний карман и передал Небе лист бумаги. Небе развернул его и прочитал: «Переговоры по «Локи» будут продолжены в Цюрихе. Формат участников прежний. Баварец в игре. Положение стабильное. Ждет указаний в Цюрихе».
Это было донесение Хартмана, продиктованное им Кушакову-Листовскому.
— У меня есть русский агент в Цюрихе, — совсем тихо сказал Гелариус. — Перевербованный. О нем никто, кроме меня, не знает. Ни там, ни тут. Месяц назад на него вышел гость — вот с таким посланием. Просил передать это в Москву.
— И что?
— А ты не догадываешься? Кто-то из наших бонз затеял игру с русскими. И в виде джокера приберег, судя по всему, того самого бога огня и коварства.
— Черт нас подери, Макси!
— Ты пораскинь тут мозгами. А я тем временем постараюсь понять, кто это там шурует. Понятно, что Баварец — кодовое имя русского агента. Скорее всего сам он и вышел на моего человека. — Гелариус ободряюще похлопал Небе по колену. — В канун всех этих передряг у нас с тобой на руках будет хороший козырь, мой друг… Не-ет, — покачал он головой, чокаясь, — у нас будет лучший козырь… Лучшего и быть не может.
К вечеру Небе был пьян. Он никак не мог унять охватившее его нервное возбуждение. То, что долетало до него в виде слухов и недомолвок, внезапно обрело ясные очертания. Если покушение на фюрера увенчается успехом, важно не угодить в жернова дерущихся за власть победителей. Гелариус отбыл в Швейцарию, Небе остался без поддержки и без выхода на тех заговорщиков, кого до сих пор не обложило гестапо. Он никак не мог решить, нужно ли ему быть полезным в ответственный момент или лучше затаиться, как посоветовал Гелариус.
Ясно одно — надо вызнать подробности. Сказав адъютанту, что будет только завтра, он заперся в своей тайной квартире на Эрепштрассе, куда вызвал Гесслица.
Тот явился, когда Небе уже отупело смотрел в несуществующую стену перед собой. Все деликатные темы Гесслиц обсуждал со своим шефом по этому адресу. Сюда же Небе водил девиц из ближайшего борделя, никогда не имевшего проблем с полицией.
— Вилли, вы мне нужны, — заплетающимся языком лепетал Небе, усаживая Гесслица в кресло. — Какой алкогольный напиток предпочтете, инспектор?
Гесслиц подумал и согласился на водку.
— Отлично. Любимый напиток врага. — Небе плюхнулся на диван. — Как вы можете пить эту гадость? Впрочем, возьмите. Там, на тележке. А мне оформите рюмочку коньяка.
Гесслиц вылез из кресла, куда его затолкал Небе, налил водки себе и, видя, в каком состоянии начальник, совсем немного бренди — в рюмку.
— Прошу вас, группенфюрер.
— Мне пятьдесят лет! Гесслиц, вы старше меня. Вам не скучно? Вам не страшно? — Небе закинул в себя бренди. — Я спрашиваю вас потому, что вши в мозгу способны вызывать зуд мысли. Вы никогда не задумывались о том, что мы исповедуем низкие добродетели — низкие! — с которыми нас не пустят не то что в какой-то там рай, — нас в церковь с ними не пустят! Да мы и забыли, что это такое, церковь, — махнул он рукой. — «Хайль!» заменило нам крестное знамение. Хайль. это ведь значит — благодать? Выходит, «Хайль Гитлер» вместо — «Благодать Богу»? Благонравный бюргер увидел в Гитлере нечто более важное, чем в Боге. И кому от этого хуже? Христу, Гитлеру или бюргеру? Сменили крестное знамение на что-то другое, на «Хайль», и предали себя. Потому что покушение на Бога ведет к гибели души… А покушение на Гитлера? — Небе вскинул голову, нахмурился. — К очищению?.. Да, к очищению от всех этих низких, гнусных добродетелей, в которых мы с вами запутались.