— Нам не известно, когда начнутся эти переговоры, — устало произнес Яковлев. — До того момента он вряд ли вернется к изменнику. Слишком большой риск. Можно предположить, что он ему вообще нужен только ради рации.
— Возможно, у нас есть временная фора. — Грушко вынул из папки лист бумаги:
— Я подготовил список наших людей в Цюрихе, товарищ комиссар. Их совсем немного. В Берне погуще, но тоже. К тому же многие сейчас на дне после совместных облав швейцарской СБ и гестапо. Явки приморожены.
— Да, — подтвердил Яковлев, — обстановка там, прямо скажем, напряженная. Местные расстарались. Унюхали, что Гитлеру капут. Многих посадили.
— Конечно, если Швейцария, то это в основном Берн, — подхватил Грушко. — Цюрих используют как место встреч, контактов, переговоров. Приехали — уехали. Стабильной агентуры у нас там практически нет. Две явки провалены. Есть запасная.
— В Берне Даллес, СИС, японцы — все в Берне. А Цюрих. там гестапо сильное.
— Но раз этот некто обратился к нашему человеку в Цюрихе, значит, он знал, что тот на месте, — вмешался Коротков. — И значит, этот, наш, он там постоянно. Он либо из местной агентуры, либо «спящий». А тот скорее всего одиночка.
— Вот это верно. Но кому верить?
— И все-таки я бы не сбрасывал со счетов «прикормку», — скептически поджал губы Яковлев.
Спустя полчаса Ванин подвел черту:
— Итак, что мы имеем? Первое. Есть некий человек, который вышел на нашего сотрудника в Цюрихе, использовав действующий пароль и представившись советским агентом. Он просит передать сюда, в Центр, донесение, что в скором времени пройдут переговоры советской стороны с кем-то из бонз рейха, ядром которых станет германская урановая программа. Нам ничего не известно об этом человеке. Мы ничего не знаем о подобных переговорах.
На листе бумаги Ванин нарисовал человеческий контур и отметил его знаком вопроса.
— Второе, — продолжил он. — Мы не можем сказать, к кому из наших агентов в Цюрихе он обратился. Но мы знаем, что агент этот был перевербован абвером. Мы также знаем, что шифровку, о которой его просили, он отправлять не стал, а передал ее немцам.
Второй контур также был отмечен знаком вопроса.
— Информация поступила от начальника крипо Небе. Небе имеет доступ к урановой программе «Локи» и, следовательно, может быть в игре. Вопросы. Либо против нас разрабатывается операция по дезинформации. Либо все происходящее соответствует действительности. Либо это частичная правда, так как информация имеет несколько источников. Нам нужно ответить на каждый из этих вопросов как можно быстрее — с учетом особой важности любых сведений по немецкому урану. — Он помолчал. Затем свел оба контура вместе, сложил листы и бросил их в мусорную корзину.
— Но если этот парень — наш, — сказал Ванин, — надо его вытаскивать.
Часть вторая
Если бы не конверт, вернее, штемпель на конверте, Шелленберг скорее всего перекинул бы письмо с отсутствующим обратным адресом своему референту, не распечатывая. Однако гриф «Вручить лично» заставил его отнестись к нему с повышенным вниманием: такой оттиск использовался в аппарате РСХА, и, значит, письмо, доставленное с утренней почтой, попало к нему не случайно.
Содержание послания не на шутку взбудоражило шефа СД. «Бригадефюрер! Имею Вам сообщить, что 20 июля в ставке фюрера «Вольфшанце» будет совершено покушение на Адольфа Гитлера. Хочу также уведомить, что пять дней назад уже была предпринята такая попытка, но она сорвалась по не зависящим от заговорщиков причинам. Бригадефюрер! Еще есть время, чтобы предотвратить чудовищное преступление. Верный член партии, патриот Германии».
Шольц собственноручно скопировал анонимное письмо, два дня назад полученное Мюллером, переадресовав его Шелленбергу.
Удивила вырванная из школьной тетради страница, в клетку. Удивил цвет чернил — сиреневый. Насторожил почерк — неуверенный, спотыкающийся на соединениях. «Чепуха какая-то, — задумался Шелленберг. — Почему об этом доносят мне, а не в гестапо?» Допустить, что неведомый доброжелатель «с улицы» надумал обратиться к начальнику внешней разведки, имя которого было известно лишь узкому кругу лиц, Шелленберг, конечно, не мог. Смущала суть послания. Провокация, решил он. Вот только есть ли в ней правда? Потому что такая правда не могла остаться без внимания. «Они хотят посмотреть, что я стану делать».
Шелленберг развернулся в кресле спиной к столу, вытянул ноги. Кальтенбруннер? Мюллер? Брандт? Какая разница? Бежать к Мюллеру, держа в зубах анонимку из детской тетрадки? И выглядеть посмешищем. Сколько таких «предупреждений» гестапо получает каждый день?
А если это все-таки правда? Заговор в высшем эшелоне вермахта давно не составлял большой тайны для службы безопасности. Шелленберг взял лежавшие на столе четки, привезенные им из Турции, подарок посла фон Папена, и принялся бездумно перебирать сандаловые бусины. Тогда надо видеть две линии. Устроить переполох и быть героем угасающего режима. Или промолчать, что чревато расправой, если это послание попало еще к кому-нибудь и если этот кто-нибудь забьет тревогу. Промолчать — и не мешать? Соблазн велик, но рисковать собственной шкурой?..
Кто-то решил подстраховаться за его счет. Такой вывод представился ему наиболее вероятным. И тогда единственно возможным действием с его стороны, единственно верным, практически беспроигрышным, было. пойти к Гиммлеру.
Он вызвал секретаря. Худой, выхоленный, точно манекен из салона мод, подчеркнуто безэмоциональный штурмфюрер замер на корректном удалении от начальника.
— Краузе, — сказал Шелленберг и на мгновение задумался. — Вот что, Краузе, узнайте график работы рейхсфюрера на ближайшие три дня… Быстрее.
Спустя пятнадцать минут Краузе докладывал:
— Сегодня рейхсфюрер в Берлине. Вечером у него совещание в Генеральном штабе. Завтра он вылетает в свою ставку «Хохвальд», чтобы послезавтра, двадцатого июля, быть на оперативном совещании в ставке фюрера «Вольфшанце». Днем двадцать первого июля рейхсфюрер возвращается в Берлин, на вечер у него запланирована встреча с Ласло Эндри, заместителем министра внутренних дел Венгрии.
— А что за совещание в «Вольфшанце»? Тема?
— Положение на Восточном фронте.
— Это окончательная информация? Может что-то измениться?
— Всякое бывает, бригадефюрер.
— Всякое бывает? — Голос Шелленберга резко взметнулся вверх. — Нет, Крузе, бывает только то, что должно быть. А всякое бывает в будуаре у проститутки. Вот там бывает всякое.
Краузе вытянулся в струнку:
— Так точно, бригадефюрер.
Нацепив на лицо выражение глубочайшей озабоченности, Шелленберг влетел в кабинет рейхсфюрера, не преминув плотно прикрыть за собой дверь. Внешний вид Гиммлера говорил о бессонных ночах. В течение недели он побывал в Нормандии, где инспектировал изрядно потрепанную в боях, но еще больше обескровленную морально, 2-ю танковую дивизию СС «Дас Райх», а затем вылетел в Бреслау, где из остатков разгромленного в районе Бобруйска 35-го армейского корпуса вермахта спешно формировался 13-й армейский корпус СС. «Похоже, наш Хайни Гиммлер проснулся и ощутил себя Наполеоном», — злословили генералы, наблюдая за его перемещениями.
— Рейхсфюрер, не сочтите меня паникером, но я считаю своим долгом обратить ваше внимание на это. — И Шелленберг передал Гиммлеру письмо.
Настроение Гиммлера, и без того отвратительное — сказались встречи с бьющимися на передовой солдатами, — не обещало легкости в общении. К тому же вновь возникли желудочные спазмы, а его врач Феликс Керстен отбыл в Швецию и мог вернуться только через пару дней. Настороженно взяв письмо, Гиммлер поправил очки и пробежал глазами текст.
— Что это? — помолчав, мрачно спросил он.
— Анонимка. Я получил ее час назад по почте.
— Вам присылают такие письма?
— Именно это меня и настораживает, рейхсфюрер. Вы позволите? — Гиммлер коротко кивнул. Шелленберг отодвинул кресло и сел. — Как бы там ни было, но содержание сей заметки наводит на мысль: а нет ли в ней доли правды?
— Доли? — Гиммлер поднялся с места. — Вы говорите доли? Да если в ней содержится хоть мизерная капля правды, то. Это же послезавтра! Надо вызвать Мюллера.
Шелленберг тоже вскочил, предостерегающе вытянул руку:
— Не надо, рейхсфюрер. Если он сам не придет к вам, не надо.
— О чем вы?
— Зачем Мюллер? Зачем? Придет — значит, получил то же самое. Тогда и разгребать ему. А также, может быть, Борману, Ламмерсу — к кому он там бегает? Но спасителем всё равно станете вы. А если не получил?..
— Получил, не получил. Что вы заладили? —
Гиммлер возбужденно бродил по кабинету. — Вам бы
только интриговать. — И вдруг спросил: — О какой
попытке он пишет?
— Не могу знать. Но что бы там ни было, это не поможет. Союзники капризничают. Им нужна полная капитуляция. Или твердая рука на штурвале. Они будут считаться только с тем, у кого в колоде
джокер.
— Не знаю, не знаю. Все это дурно пахнет.
— Прошу вас, рейхсфюрер, прошу, давайте поговорим на холодную голову. — Шелленберг дождался, пока Гиммлер подавит в себе волнение и вернется за
стол, и лишь тогда сел сам. — Поверьте, меня тоже ошарашил этот неожиданный донос, — продолжил он и тут же задал вопрос: — Но такой ли он неожиданный? Что, если посмотреть на ситуацию с другой стороны?
— С какой же, боюсь узнать? — Гиммлер скрестил руки на груди и замер, провалившись в свое обширное кресло. Уж что-что, а слушать он умел.
— Представим, что письма не было. Тем более что формально его и не было. В журнале учета корреспонденции на сегодняшней странице разлились чернила. Пришлось восстановить все поступления. Кроме одного, как вы понимаете.
— Не вижу, что это меняет? — буркнул Гиммлер. — Слушаю вас, Шелленберг, только потому, что не исчерпан резерв времени, чтобы поднять тревогу.