Увидев Гитлера живым и практически невредимым, начальник службы связи вермахта генерал Фельгибель, который должен был сообщить о гибели фюрера в штаб армии резерва на Бендлерштрассе в Берлине, где собралась верхушка заговорщиков, впал в глубокое смятение и звонить не решился. Кроме того, в его задачу входило вывести из строя систему связи в Растенбурге, взорвав ее, чего, разумеется, он делать также не стал.
О том, что в кабинет заместителя командующего армии резерва генерала Ольбрихта съехались генерал-полковник в отставке Бек, полковник фон Квирнхайм, генерал Тиле, граф фон Шваненфельд, граф фон Вартенбург и другие персоны, давно состоящие на учете в гестапо как активные противники режима, Мюллер знал с первой минуты. Все сомнения в достоверности доноса улетучились. Оставалось ждать развития событий. К полудню Мюллер выкурил пачку папирос, нервно расхаживая по своему кабинету. В половине второго раздался звонок адъютанта Гиммлера, который передал приказ срочно, без объяснения причин, отправить самолетом в Растенбург команду следователей.
«Каша заварилась», — понял Мюллер. И еще понял, что Гиммлер в игре, а это значит, что рвение должно быть ограничено неукоснительным исполнением приказов — без признаков инициативы. Уже через пару часов группа под командованием штурмбаннфюрера Капкова вылетела в Растенбург. В последний момент к ней присоединился Кальтен-бруннер. Убит ли Гитлер? Оставаясь существенным, этот вопрос уже не был первостепенным. На передний план выходила проблема личного выживания, ибо при любом варианте, очевидно, менялось всё, а это очень опасно для высшего чиновника репрессивного ведомства. Мюллер распорядился усилить охрану здания на Принц-Альбрехтштрассе и установить непрерывную связь со всеми филиалами гестапо в рейхе.
Прямо в помещение, где Браун занимался ранами фюрера, Борман привел сержанта Адама, который доложил, что видел, как полковник Штауф-фенберг покидает территорию ставки сразу после
взрыва.
Гитлер был зловеще спокоен и даже пытался шутить: «Брюки, мои бедные брюки, я так их любил». Он категорически отверг предложение о госпитализации. Более того, отправился на станцию встречать приезжающего сегодня Муссолини. Вместе с дуче они осмотрели то, что осталось от зала совещаний в летнем бараке. «Теперь я абсолютно спокоен, — сказал Муссолини. — Вы — в руках Провидения».
Пока в генштабе армии резерва на Бендлер-штрассе не появился Штауффенберг (на часах было уже 16.30), заговорщики топтались на месте, опасаясь предпринять какие-либо действия по перехвату управления в стране из-за противоречивых сведений, поступавших из Растенбурга.
«Гитлер мертв! Я видел своими глазами!» — крик Штауффенберга вывел Ольбрихта из оцепенения. Вместе они пошли к командующему армией резерва генерал-полковнику Фромму и предложили ему подписать приказ о начале операции «Валькирия». Извинившись, Фромм вышел в соседнюю комнату, откуда позвонил в Растенбург Кейтелю. «Да, — холодно подтвердил Кейтель, — покушение на фюрера было, но, слава Всевышнему, он остался жив. Кстати, вы не знаете, где сейчас находится начальник вашего штаба полковник Штауффенберг?» После этого разговора Фромм ответил пришедшим отказом, передав им слова Кейтеля, и был ими арестован. «Кейтель лжет!» — твердил Штауффенберг. «Это уже не имеет значения», — фаталистически бросил Бек.
Тогда же Мерц фон Квирнхайм встретился с высшими чинами вермахта и сообщил, что в результате госпереворота генерал Людвиг Бек назначен новым начальником Генерального штаба, а маршал Вицле-бен будет исполнять обязанности Верховного главнокомандующего. Он также передал приказ о начале операции «Валькирия» во всех военных округах, училищах военно-морских сил и берлинском гарнизоне. Но телефонная связь с Растенбургом действовала, и оттуда в войсковые части летели приказы, отменяющие распоряжения мятежников.
Около шести вечера участвующий в мятеже комендант Берлина Хазе приказал командиру батальона охраны «Великая Германия» майору Ремеру оцепить правительственный квартал. На всякий случай, чтобы подтвердить достоверность информации Хазе о гибели фюрера, Ремер отправился к Геббельсу, прикрывшись намерением арестовать министра пропаганды. Геббельс молча набрал номер на телефоне и передал трубку Ремеру. Голос Гитлера нельзя было спутать ни с каким другим. «Я приказываю вам, майор, арестовать мятежников и подавить заговор», — тихо сказал фюрер и повесил трубку. Судьба путча была решена.
Тем временем Мюллеру донесли, что в Париже по приказу генерала Штюльпнагеля арестовано всё руководство СС и гестапо, о чем Мюллер в свою очередь немедленно доложил в Растенбург. Его сообщение попало в руки Гиммлера практически одновременно с аналогичным сообщением Шелленберга, который также изнывал в неизвестности, сидя в своем кабинете на Беркаерштрассе.
Скорее в порыве отчаяния, нежели следуя рациональному плану, Бек и Штауффенберг все продолжали требовать от различных штабов, чтобы те присоединились к восстанию, но впустую. Захваченная было главная радиостанция Берлина была оставлена. Учебные танковые части, выдвинувшиеся из Крампница для поддержки заговорщиков, получили приказ повернуть против мятежников — и подчинились. Охранный батальон майора Ремера, уже произведенного в полковники, взял под контроль комендатуру на Унтер-ден-Линден.
К восьми часам большинству участников заговора стало отчетливо видно, что путч провалился. Неудобные, растерянные вопросы больше не вызывали у членов «временного правительства» раздражения. Им тоже все было ясно. Как-то незаметно рассосался арест Фромма. Он снова получил доступ к телефону и тотчас позвонил в Растенбург, чтобы доложить: командование армией резерва восстановлено и сохраняет верность фюреру. Получив необходимые инструкции, Фромм поочередно отменил все приказы заговорщиков и направил группу офицеров, чтобы арестовать Ольбрихта. В возникшей перестрелке Штауффенберг был ранен в плечо и взят под стражу вместе с остальными.
В это время Фромм получил телеграмму: рейхсфюрер Гиммлер уже на пути в Берлин. Понимая, что ему не удастся скрыть свою осведомленность о планах мятежников накануне покушения, Фромм принял решение под предлогом фиктивного приговора военного трибунала ликвидировать опасных свидетелей до приезда Гиммлера.
В полночь во дворе штаба армии резерва на Бенд-лерштрассе Ольбрихт, его начальник штаба Мерц фон Квирнхайм, Штауффенберг и его адъютант Геф-тен были расстреляны. Людвигу Беку великодушно позволили застрелиться собственноручно. У него, правда, не получилось, и ему помогли.
Спустя десять минут Кейтелю вручили телеграмму Фромма: «Провалившийся путч генералов-изменников подавлен силой. Все вожаки мертвы».
— Аристократы, дерьма им в глотку. Слюнтяи, — презрительно проворчал Мюллер, готовясь встречать прибывшего из Растенбурга Гиммлера. — Я бы им курицу не доверил зарезать, не то чтоб целого быка.
Полдня Чуешев мотался по обувным складам в пригородах, подписывал протоколы, обсуждал технические детали будущих поставок, дабы в случае, если возникнут вопросы, можно было оправдать свое появление в Цюрихе. Днем он встретился с Ингрид, девушкой, с которой познакомился накануне, в том же ресторанчике на Хельветиаплатц. Ингрид оказалась хохотушкой, она заливалась искренним смехом на каждую реплику Чуешева, который распустил хвост и сыпал шутками, как эстрадный балагур, следя лишь за тем, чтобы не сморозить чего-нибудь из советского «репертуара».
— И вот он хватает меня за рукав и кричит: «Господа, приглашаю вас на спектакль молодежной студии при нашем театре». Я спрашиваю: «Бесплатно?» А он: «Приглашаю бесплатно, а билеты — за деньги».
Ингрид рассмеялась — парень ей нравился.
— А бывает наоборот. Не верите? Однажды меня с подружками пригласили на дегустацию в одну винодельню. Входной билет стоил франк. А пробовать разрешалось сколько угодно — совершенно бесплатно.
— Вот это уже интересно. Дадите адресок? Или, может, вместе туда съездим?
— Так это только в октябре, когда весь виноград соберут.
— А, ну все равно это скоро. Значит, бронируем октябрь. А пока давайте чокнемся с вами тем, что имеем.
Потом они дошли до ее дома, он поцеловал ей руку, прощаясь, и предложил в субботу ехать на озеро гулять и купаться. Ингрид была не против.
В «Гумберт Берг» Чуешев вернулся, когда ужин в пансионе уже заканчивался.
— Сегодня у нас спаржа с луком, запеченная в яйце, в томатном соусе, — с видом заговорщика сообщил портье.
— Ну что ж, — вздохнул Чуешев, — отступать некуда, сдаюсь. Где у вас ресторан?
Управившись со спаржей, он некоторое время пил чай и слушал болтовню двух тетушек за соседним столом, которые увлеченно спорили, как лучше выпекать печенье, чтобы глазурь с корицей была гладкой и блестящей.
— Я добавляю тыквенное пюре и долго перемешиваю. Плюс один яичный белок.
— Нет-нет, не выношу запаха тыквы. Проще добавить лимонного сока в сахарную пудру, пару столовых ложек. И такая возникает кислинка — пальчики оближешь.
В половине девятого Чуешев пришел в свой номер и, не разуваясь, лег на диван, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Вновь вспомнилась ему девушка Варя, ее черные косы и васильковые, круглые, как у беспомощного котенка, глаза. «Ты уйдешь на фронт, и мы уже не увидимся», — грустно сказала она ему. «Я ловкий, умею уворачиваться от пуль», — пошутил он. Она пояснила: «Да нет, ты просто про меня забудешь». «Я буду писать», — не очень уверенно обнадежил он. У нее была обожжена рука от зажигательной бомбы, когда, растерявшись, она схватила ее, чтобы сбросить с чердака на землю. На ней было платье с длинным рукавом, чтобы скрыть шрамы, но он заметил и спросил. Она позволила себя поцеловать в теплые, мягкие губы. «Ингрид, конечно, красотка, но Варя, она все-таки такая. трогательная», — подумал он и улыбнулся.
Как и в прошлый раз, без четверти десять Чуешев спустился вниз. Он передал ключ от своего номера портье и сказал, что в холле бродит кошка. Портье нацепил на нос очки и пошел посмотреть. Чуешев свернул во внутренний двор, поднялся по пожарной лестнице на свой этаж и вернулся в номер. Свет он не включал. На всякий случай переставил собранный саквояж на балкон и замер возле окна, наблюдая за улицей.