Повисло тяжелое молчание. Смэтс, как никто другой, понимал чувства своего друга. Давняя Галлиполийская катастрофа, в которой, безусловно, повинен был первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль и которая стоила Великобритании ста двадцати тысяч душ, породила в нем болезненное отношение к любым, даже самым небольшим, потерям англичан. Если бы ему было предложено сжечь немецкие города вместе с жителями в обмен на сохранность пары британских деревень, он, вероятно, подумав, взял бы такой грех на душу.
— Несомненно, Уинстон, — прервал молчание Смэтс, — твои прогнозы внушают тревогу. Если мы не встряхнемся, Сталин насадит коммунизм по всему континенту. Но Александер, как ты понимаешь, несмотря на свое высокое положение, вынужден считаться с мнением Эйзенхауэра, американских советников, даже Кларка. А оно уже не во всем совпадает с нашим, причем чем дальше, тем меньше. Посмотрим правде в глаза: наши друзья начали вести свою игру. В каком-то смысле доклад мистера Мензиса отражает это положение.
— Да что доклад, об этом пишет уже «Дейли мир-рор», — фыркнул Черчилль. — Выигрывая у Гитлера, мы проигрываем американцам. Повторяю: все заняты войной, и никто не думает о политике. Поэтому я прошу вас, Мензис, взбодрить вашу резидентуру в США. Отныне нас интересует не только политическая разведка. Больше не следует рассчитывать на благосклонность янки. Всё, что творится в Лос-Аламосе, должно тщательно анализироваться в режиме полной секретности, в том числе и, увы, в первую очередь по отношению к нашим союзникам. Есть такая возможность?
Как только прозвучал вопрос премьер-министра, в лице Мензиса, обычно безэмоционально-отре-шенном, похожем больше на лицо клерка из статистического управления, чем руководителя мощнейшей разведслужбы мира, проступило выражение жесткой, холодной сосредоточенности. Он поставил чашку с кофе на стол, сплел пальцы и, закатив глаза, уверенно заговорил:
— Безусловно. В манхэттенских лабораториях работает много наших ученых, кто-то закрепился среди технического персонала. Периодически кое-что удается получать. Как правило, это разрозненные данные, мы передаем их в Институт физики. Выводы отражаются в сводках, с которыми у вас есть возможность ознакомиться.
— Звучит не слишком оптимистично.
— Американцы засекретили каждый шаг, ввели жесткую ответственность, вплоть до электрического стула. Это касается всех, в том числе и британцев.
— В том числе и британцев, — с мрачной задумчивостью повторил Черчилль. — Всё, что связано с урановой бомбой: люди, мощности, наработки — всё переехало в Лос-Аламос. А ведь исследования начинались на британской земле. И теперь нам пытаются ограничить доступ к информации, на которую мы имеем право. Иной раз складывается впечатление, что Рузвельт если и поделится урановыми тайнами, то скорее с русскими, чем с нами. У вас там парой строк что-то по Швейцарии.
— Да, сэр, судя по всему, кое-кто из высокопоставленных чинов СС, причастных к реализации урановой программы, ищет возможность выйти на контакт с западными союзниками. На кону урановая бомба рейха и судьба немецких физиков после капитуляции. По некоторым данным, представители Даллеса в Швейцарии проявляют к этому интерес. Переговоры уже ведутся, судя по поступающим донесениям, со шведами, которые, вероятно, готовы выступить посредниками.
— А заодно получить доступ к информации.
— Очевидно.
— Этого следовало ожидать. Насколько надежен источник?
— Источников несколько, — слегка запнувшись, ответил Мензис. — В Швейцарии, в Цюрихе, — вам, несомненно, я могу сказать — это Франс Хартман, наш старый, проверенный агент, бывший управляющий берлинского отеля «Адлерхоф». Если помните, в прошлом году у него был уже диалог с Шелленбер-гом на эту тему. Я вам докладывал. Также переговорный процесс пытается наладить личный врач Гиммлера Феликс Керстен. И тоже через шведов.
— Мое мнение, Уинстон, если тебе интересно, — вмешался Смэтс. — Нам не следует игнорировать контакты, связанные с урановым оружием, дабы однажды не очутиться на обочине. После покушения на Гитлера единственная реальная сила в Германии — СС, как ни противно это признать. Больше там говорить не с кем. Вермахт деморализован, оппозиция, абвер разгромлены, внутренний террор становится только крепче. Если мы будем с гордым видом стоять в стороне, американцы тихо снимут пенки, и тогда голос Британии заметно осипнет. Бомба, Уильям, бомба. Как видишь, в этом направлении работают все, даже шведы. Надо снять белые перчатки и засучить рукава. Надо идти на переговоры, если они принесут нам ключ к урановому оружию.
— Перестань! Ты предлагаешь мне вырядиться чертом, чтобы понравиться дьяволу. Нет, ни при каких обстоятельствах я не желаю договариваться с Гиммлером. Никаких переговоров не будет! Запомните это, Мензис.
Широкой пятерней Черчилль пригладил свои редкие, желтовато-седые волосы, загасил сигару, нажал кнопку в подлокотнике кресла и поднялся. Вошел камердинер.
— Пожалуй, настало время переодеться, — хмуро произнес Черчилль, запахнув халат.
— Какой костюм выберете, сэр? — спросил Джозеф.
— Морской, — подумав, решил Черчилль. — Подождите меня, — бросил он и удалился, чуть ли не с вызовом шлепая голой ступней по паркету.
Оставшись один на один, Смэтс ободряюще потряс за плечо Мензиса, который искренне не понимал щепетильности премьер-министра в таком исключительно важном вопросе, тем более что методы работы СИС не составляли для него тайны: вплоть до начала войны «Интеллидженс Сервис» вовсю сотрудничала с гестапо в рамках обмена информацией о коммунистах — и ничего.
— Надеюсь, он услышал, — вполголоса сказал Смэтс. — Но и его можно понять. Все меньше желающих считаться с его мнением. Даже наши военные смотрят в рот американцам, а Уилли всего лишь вежливо выслушивают. Он хотел Средиземноморье считать приоритетным — Средиземноморье, Грецию, Италию, но Рузвельт встал на сторону Сталина. Он до последнего противился «Оверлорду» — его отодвинули, как назойливого мальчишку. Монтгомери попросту проигнорировал его, и высадка состоялась. Если так пойдет дальше, Уильяма ждет хорошая охота в Чарт-велле, водопад почестей и — воспоминания.
Тем временем, стоя перед зеркалом, Черчилль расправлял бабочку под своим морским кителем. Внезапно он замер — на него смотрел в общем-то старый, одутловатый человек с нездорового цвета лицом в паутине выступивших кровеносных сосудов. В какой-то миг зеркало точно пропало, он вдруг не узнал себя. Черчилль неуверенно провел пальцами по щеке. В голове всплыло: «Humana non sunt turpia» — да-да, не так-то просто сбить его с ног.
— Ветер и волны всегда на стороне более умелого мореплавателя. Знаешь, кто это сказал, Джозеф? — спросил он.
— Вероятно, Шекспир, сэр? — предположил камердинер, привыкший к постоянному цитированию великого драматурга.
— Нет. — Черчилль надел на голову фуражку. — Но мог бы.
От резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, где он, несмотря на опасность вражеских бомбардировок, предпочитал оставаться на ночь, до построенного глубоко под землей, разветвленного бункера Ситуационного центра, в котором круглосуточно трудились Кабинет министров и начальники армейских штабов, рукой подать, но Черчилль любил совершать переход от Даунинг-стрит до Грейт-Джордж прогулочным шагом, растягивая удовольствие побыть на свежем воздухе. Опираясь на трость, он с важным видом шествовал впереди, тогда как Смэтс и Мензис держались чуть сзади, что смотрелось немного комично, ибо тот и другой были на голову выше премьера и в два раза уже в талии. Всю дорогу Черчилль сквозь зубы ругал ненастную погоду: «Стоит посмотреть на небо — сразу насморк. В мундире бобби заметен оттенок лондонского дождя. Обычный зонт делает из британца философа».
Уже приближаясь ко входу в Центр, он вернулся к прерванному разговору:
— Хочу еще раз подчеркнуть, друзья мои: я категорически против любых переговоров с СС. Я никогда не видел Гиммлера, и если и хотел бы его увидеть, то только болтающимся на виселице, желательно в Тауэре. Но я хочу знать, о чем договариваются с этим сукиным сыном наши друзья. Только здесь я вижу железное основание к тому, чтобы мистер Мензис не сворачивал паруса. Вы меня слышите, Мензис?
— Конечно, сэр, — отозвался тот. — Я весь внимание.
— Если для достижения поставленной цели вам понадобится встретиться с кем-то из людей того же Шелленберга, то я возражать не буду. Разумеется, при условии сохранения полной конфиденциальности. Помните: задача «Интеллид-женс Сервис» — контролировать активность и информированность УСС в вопросе уранового вооружения — в том числе и в Швейцарии. Вот в этом направлении и ройте.
Смэтс с трудом сдержал торжествующую улыбку, а Мензис машинально приложил раскрытую ладонь к котелку. Когда они спустились в бункер, Черчиллю на входе передали последнюю сводку.
— Ну вот, чего, собственно, и следовало ожидать: русские взяли Бухарест! — заглянув в бумагу, воскликнул он и решительным шагом двинулся к замаскированной под личную уборную комнате, в которой размещался пункт прямой связи с президентом Рузвельтом.
Расхожая мысль, что случайность — лишь разновидность закономерности, как всякий парадокс, тонизирует живость ума, но не всегда применима к практической стороне бытия, ибо можно продумать каждый шаг, просчитать и согласовать все вероятные и даже невероятные обстоятельства, способные повлиять на ожидаемый результат, — и в какое-то мгновение всё смешает непредсказуемый случай. Разумеется, бывает он и счастливым, но на войне — во всех ее проявлениях — чаще всего добра от него не ждут.
Даже зная о предстоящем покушении на Гитлера, Гесслиц не мог представить размаха обрушившихся на Германию репрессий и уж тем более его последствий для себя.
Однако все пошло как раз так, как быть не должно, казалось, ни при каких обстоятельствах. К началу сентября Молох отмщения только вошел во вкус — уже подорвал себя ручной гранатой, избегая ареста, генерал-майор фон Тресков, отравился цианистым калием генерал-фельдмаршал фон Клюге, повешены в Плетцензее командующий оккупационными войсками во Франции Штюльпнагель, начальник полиции Берлина фон Хелльдорф, генерал-полковник Гепнер, приговорены к смертной казни генерал-фельдмаршал Вицлебен, генерал Фельгибель, военный комендант Берлина фон Хазе, арестованы десятки, сотни виновных и невиновных, в том числе их близкие родственники; детей, даже грудных, отдали либо в приют, либо в приемные семьи.