— Я? Попросил его соблюдать военную тайну. Он поклялся.
— Выкрутился, значит.
Навстречу им, покаянно разведя в стороны портфель и шляпу, семенил взмыленный, растерзанный от спешки и собственной тучности замдиректора Актюбинского химкомбината Сумской.
— Игорь Васильевич, — пронзительным тенором закричал он, — виноват. Уж простите великодушно, самолет, ить его, запоздал.
— Да не спешите вы, — остановил его Курчатов. — Всё уж закончилось.
Сумской надел на голову шляпу, сунул портфель под мышку, достал платок и принялся вытирать им распаренное лицо и шею.
— Ох, ты ж, батюшки, а я-то бежал. Машина еще, ить ее, сломалась, так я — транваем. Зря, выходит, приехал?
— Ну, почему зря. Мы ведь встретились?
На щеках Сумского проступил румянец. Он посмотрел на Харитона, Крупова и поинтересовался вкрадчиво:
— А что-то стряслось, Игорь Васильевич? Я ж ведь не понял. Меня директор дернул, в охапку — и сюда, к вам. У нас там аврал. Специалистов мало, старики да женщины. Что с них возьмешь? Производство дюже вредное. А куда денешься? Москва требует, сами понимаете. Время такое, эх-эх. Какие будут распоряжения?
— Распоряжения будут самые категоричные, Спиридон Данилович. — Курчатов тоже выразительно взглянул на Харитона и Крупова. — Мне по-прежнему и в самом что ни на есть наисрочнейшем порядке нужны от вас несколько сотен реактивов.
— Реактивов? Это тех, что вы нам.
— Да-да, именно тех. Не сомневайтесь.
— Так это, по вашему списку. — Платок последовал в карман, но, не засунутый до конца, остался свисать белым пятном. Сумской подтянул пухлые губы и вскинул брови, что означало серьезную озабоченность. — Сложно, товарищ Игорь Васильевич, — сказал он со вздохом. — Когда? Все мощности забиты. Старики, женщины. Да ведь у нас даже технология до сих пор не разработана. Откуда ж мы возьмем, это самое, не зная технологическую цепочку? Это ж надо еще исследовательские работы провести. Организовать производство нескольких сотен химических веществ с нуля. Наша промышленность реактивов нужной вам степени чистоты вообще не производит, вот ведь какое дело.
— И что вы предлагаете? — прищурив глаз, спросил Курчатов. Сумской ответил мгновенно, без запинки:
— Все, что сможем. Мобилизуем силы. Постараемся.
— Слыхали? — Курчатов досадно хлопнул себя по колену. — Что и требовалось доказать. И так везде!
— Что, Игорь Васильевич? — насторожился Сумской.
— Еж косматый, вот что! — буркнул Курчатов. — Пошли отсюда. — И обернулся, удаляясь: — Против шерсти волосатой, Спиридон Данилович! Так и передайте вашему директору!
В машине Крупов сумрачно заметил:
— Сумскому этому на полтавском рынке место, а не заводом управлять.
— Зря ты так, Саша, — устало не согласился Курчатов. — Спиридон как раз на своем месте. Оберегает завод, изворачивается. Для него приоритет — воен-пром, фронт. А что не слушает нас, так это понятно. Ресурс у него один: там убыло, а тут не прибыло. Вот и выбирает, что важнее. Мы требуем, кулаком стучим, а объяснить, зачем, не можем. Не имеем права.
В лаборатории на Октябрьском Поле две группы специалистов сотый раз перед запуском перепроверяли новенький циклотрон: одни занимались чертежами, другие обеспечивали наладку оборудования в зале, где монтировались основные части ускорителя.
Курчатов забежал в свое двухкомнатное жилище в новом здании, чтобы переодеться. Марина подала ему свежую сорочку, помогла повязать галстук и принесла отутюженный халат. От обеда он отказался: «Поем с ребятами». Курчатов все время о чем-то сосредоточенно думал. Лишь перед уходом, удержав жену за руку, он вдруг сказал:
— Знаешь, в чем моя беда? В том, что от меня никто ничего не требует. Все только ждут. — Помолчал и добавил: — А хорошо бы, если бы требовали.
Появление Курчатова в комнате, где его сотрудники обсуждали чертежи, совпало с глухим ударом: молодой физик прямо во время дискуссии упал лбом на стол, уснув, как говорится, в полете. Никто не стал его будить — напротив, все переместились на другой край стола и заговорили вполголоса.
— Четвертую ночь не спим. Круглосуточно, — пояснил грузин Дзимцеишвили, у которого самого глаза раскраснелись не только от табачного дыма. —
Пусть отдохнет немного. — Он подвел Курчатова к кульману. — Мы тут несколько конструктивных блох наковыряли. Не фатально, конечно, но все-таки. Вот взгляните, Игорь Васильевич.
Циклотрон — первое детище Лаборатории № 2 — уже запускали в пробном режиме, но пучок дейтронов не возник. Работали день и ночь, без перерыва, вот уже несколько месяцев. Год назад, основываясь на донесениях разведки, Курчатов сделал вывод: уран-235 — не единственный выход на бомбу. Продукты сгорания ядерного топлива в урановом котле также могут быть использованы в качестве основы: в частности, элемент 93, названный эка-рением-238, и элемент 94, названный эка-осмием-239. Дальнейшие эксперименты показали, что первый для бомбы непригоден, а вот трансурановый элемент 94, впоследствии получивший название плутония, очень даже подходит.
Первые опыты по выделению элемента 94, которые братья Курчатовы начали осуществлять в бочке с водой, давали столь микроскопические дозы, что их едва хватало для физико-химических исследований. Требовался циклотрон, где объемы получения элемента 94 были бы существенно выше. Приняли решение построить прямо на территории Лаборатории № 2 ускоритель тяжелых заряженных частиц. В теории пучок дейтронов должен был ударять в ли-биевую мишень, та в свою очередь испускала нейтроны, которые замедлялись в парафине и вступали во взаимодействие с солями урана, образуя новые трансурановые элементы.
Из Ленинграда забрали высокочастотный генератор от недостроенного циклотрона Физико-технического института. Магнит изготовили в Ново-Крама-торске на трансформаторном заводе. Запуск циклотрона был запланирован на 25 сентября. Хотели раньше, но обнаружились проблемы в системе питания электромагнита, с которыми пришлось повозиться.
— На вас грязный халат, Вахтанг, — неожиданно заметил Курчатов. Дзимцеишвили смутился:
— Как-то не заметил, Игорь Васильевич. Жены нету.
— Жена тут ни при чем. Мой учитель любил повторять: порядок в голове начинается с внешнего вида. И не только в вашей, Вахтанг, а и в головах тех, кто с вами работает. Запомните эту полезную мысль. Ладно, идемте к Неменову.
— Сегодня же постираю, — поспешно заверил Вахтанг. — Сам!
С охапкой чертежей в руках Курчатов, сопровождаемый Дзимцеишвили, появился в зале на первом этаже основного здания, где руководитель проекта Леонид Неменов, валясь с ног от усталости, вместе с рабочими тестировал узлы ускорителя.
— Обратите внимание, Леонид Михайлович, тут ребята несогласованность обнаружили в высокочастотной схеме. — Курчатов разложил чертежи на столе. — По-моему, здесь рассинхрон.
— И еще тут, — ткнул пальцем Дзимцеишвили. — Но если мы поменяем в звене генерации, вот тут и тут, должно наладиться. Видите? Сейчас покажу.
Подошли другие сотрудники. Понеслась перебранка. Курчатов слушал, хмурился, посреди шума вдруг спрашивал своим сильным высоким баритоном:
— А где же тут овес?
На пару секунд все смолкали (в переводе с курчатовского фраза означала «Не говорите ерунды!») и начинали сызнова. Через полтора часа в зал вбежала секретарша.
— Игорь Васильевич, Игорь Васильевич, — позвала она Курчатова, который с увлечением следил за спором своих сотрудников. — Игорь Васи-и-ильевич!
— Что такое? — обернулся Курчатов.
— Вас к телефону.
— Потом, Светочка, после.
Он развернулся обратно к спорщикам, но секретарша не унималась:
— Игорь Васильевич, это важно. Первухин на проводе.
— А? Первухин? — встрепенулся Курчатов. — Ладно, братцы, вы тут не увлекайтесь. Споры спорами, а время не ждет.
Поднявшись в свой кабинет, Курчатов взял трубку. Михаил Первухин, куратор создания бомбы от Совнаркома, хотел знать, как идут работы по монтажу циклотрона.
— Нормально идут, Михаил Георгиевич, — нехотя ответил Курчатов. — Еще бы качество и объемы продукции, которую мы выпрашиваем у производства, не оставляли желать лучшего — совсем было бы хорошо.
В трубке послышались вздохи.
— В ГКО уже доложили, — сообщил Первухин. — Уложитесь?
— Уложимся. Думаю, уложимся.
— Надо уложиться, Игорь Васильевич, очень надо. Пора уже от кустарщины переходить к технически оснащенному научному процессу.
— Так и доложу в ГКО, — с нескрываемой иронией заметил Курчатов. — От кустарщины, скажу, мы переходим к технически оснащенному процессу. Оснащенность, правда, хромает. На обе ноги.
— Я вас слышу. — Первухин замялся. — Поверьте мне, Игорь Васильевич, от запуска вашего циклотрона многое зависит... Практически — всё.
— Скажите, Гесслиц, вы бывали в Швейцарии?
— Нет, дальше Саксонии не выезжал. Всю жизнь в Берлине.
— О, как много вы потеряли! Это восхитительная страна. Чудесный климат. Воздух. Горы. А кухня! Раклетт не пробовали? Ну-у! Представьте себе, расплавленный сыр с овощами и кусочками тушеной говядины. С ума можно сойти! Или рёшти! Типичное блюдо Цюриха. Жареный картофель, раскатанный в такую промасленную лепешку, с беконом и сыром. Очень вкусно. Господи, мы уже забыли, что такое хорошая, вкусная еда.
— Нет, штурмбаннфюрер, я о таком даже не слышал.
— Ничего. У вас будет возможность не только услышать, но и попробовать. Вы едете в Цюрих.
— То есть как?
— А вот так. Там небольшое дельце, и вы можете помочь. Мы же отныне сотрудники, не так ли? Как говорится, товарищи по оружию. Получите внеплановый отдых в виде служебной командировки. Разве плохо? С вашим начальством мы договоримся. Кто там у вас теперь? Панцингер? Вам даже не надо будет объяснять, где вы были.
— Но когда?
— Прямо завтра. Завтра вас устроит? Выездные документы на вас уже оформлены. Завтра вечером поезд. Кстати, мы едем вместе.