В этот раз на встречу с Юнасом Виклундом пришла Мари Свенссон — рослая, голубоглазая блондинка из отдела политических связей, с недавних пор привлеченная к делам высшей степени секретности ГСБ — Генеральной службы безопасности Швеции. Ее аккуратный, вздернутый носик был усеян веснушками, на губах плавала загадочная полуулыбка, а узкие бедра, обтянутые клетчатой юбкой с умопомрачительным разрезом сзади, могли спутать речь у самого стойкого женоненавистника. Несмотря на свою легкомысленную внешность, Мари Свенссон была известна железным характером кадрового майора ГСБ и склонностью к нестандартным решениям. К тому же ей было свойственно редкое для миловидных девушек качество — полная самоотдача в работе. Не располагая досугом для выстраивания серьезных отношений, Мари имела сразу двух тайных любовников (самцов, по ее определению), с которыми встречалась раз в неделю строго по расписанию для быстрой, техничной, как она выражалась, «ликвидации физиологической обузы». Ви-клунд видел ее впервые. Будучи ценителем женских прелестей, он приосанился, набросил на себя личину сердцееда и со всей доступной ему галантностью предложил Мари придерживаться версии, будто влюбленная пара заглянула в музей насладиться великой живописью.
В последнее время «Интеллидженс Сервис», высокопоставленным агентом которой числился Ви-клунд, заметно активизировалась в Стокгольме, и поэтому встречаться с ним приходилось на нейтральной территории, дабы случайно не раскрыть тот факт, что — одновременно и в первую очередь — Виклунд был штатным сотрудником службы безопасности Швеции.
Оказалось, музей полон посетителей. Чтобы спокойно поговорить, надо было найти такое место, где было бы не столь людно. Слегка придерживаясь за локоть, галантно подставленный ей Виклундом, Мари переходила из зала в зал и с нескрываемым восхищением рассматривала полотна.
— Я не была здесь года четыре, но очень хорошо всё помню, — сказала она. — Вот на этом месте висела картина Кранаха. Где же она? А! Вон там. Они ее перевесили. Идемте посмотрим.
Они подошли к небольшому полотну, на котором за столом, уставленном яствами, была изображена молодая девушка, вложившая свою руку в ладонь богатого старца.
— «Неподходящая пара», — указал Виклунд на табличку. — Это не про нас?
— Вы не такой старый, а я не такая юная, — улыбнулась Мари.
— Кранахов было два.
— Это Старший.
— Не лучший. — покачал головой Виклунд.
— Как сказать. Мне этот больше нравится. Между прочим, — тонкий палец Мари дотронулся до виска, — я даже помню, что эта картина захвачена нами в ходе Тридцатилетней войны как трофей. Идемте наверх, там поспокойнее.
По широкой парадной лестнице, окруженной гипсовыми копиями знаменитых греческих статуй, они поднялись на второй этаж. Виклунду очень хотелось прижать руку девушки к своему боку, но не получалось — Мари едва касалась его локтя. В залах шведского искусства и правда почти никого не было.
— Никогда не понимала, почему наша живопись ценится меньше, чем французские импрессионисты или тот же Гойя? По мне, так Валландере и Линдман колоритнее Ренуара с Мане, а портреты Рослина ничем не хуже — а даже ярче, выразительнее! — какого-нибудь Пуссена с его тусклой манерностью.
— Зачем сравнивать портрет и пейзаж? — улыбнулся Виклунд.
— Я сравниваю экспрессию и страсть.
— Есть искусство всечеловеческого объема, а есть созвучное какой-то определенной нации. Уверяю вас, даже эвенки задаются такими вопросами. Ответ очевиден. В вас говорит шведский патриотизм.
— А это совсем не плохо. — Мари говорила быстро, энергично, внезапно останавливалась, словно домысливала сказанное, и продолжала с большей уверенностью. — Нас винят в холодности, потому что мы северные, но посмотрите на Амалию Линдгрен. Как просто, ясно и вместе с тем глубоко! Какая гармония в деталях! Какая легкая кисть! И где тут холод, я спрашиваю? Только ни слова о том, что женщинам нечего делать в искусстве и наше место — Kinder, Kirche, Kuche. Я вижу ироничный блеск в ваших глазах. — Она повернула к нему лицо: — Поговорим о деле?
— Конечно. Ведь мы с вами для этого встретились. К сожалению.
— Юнас, — тихим голосом сказала она, осмотревшись, — вы, конечно, знаете, что в «Интеллид-женс Сервис» не прочь восстановить диалог с Шел-ленбергом по урановой программе рейха.
Виклунд поднял брови в знак согласия.
— Наши боссы посовещались и пришли к такому выводу, — продолжила она. — СИС может выйти на Шелленберга по-разному. Есть сложный путь — через его доверенных лиц в нейтральных странах, включая нашу. Тем более что сам Шелленберг делал такие попытки. Это чревато оглаской: подобные контакты трудно будет скрыть. Пойдемте, не будем стоять на месте.
На этот раз Мари взялась за локоть Виклунда покрепче.
— С другой стороны, Шелленберг — это Гиммлер, а с Гиммлером говорить никто не хочет. Конечно, англичане сумеют преодолеть любое моральное препятствие, если увидят выгоду, тем более если выгода связана с урановой гонкой, однако секретность таких переговоров будет беспрецедентной. Да и для Шелленберга участие в них представляет собой смертельную опасность. Они опять остановились.
— Понимаете, наши очень не хотят, чтобы тема германской урановой бомбы оказалась вне поля внимания ГСБ Швеции. Мы не против, чтобы эта информация попадала к англичанам или американцам, но хотим как минимум ознакомиться с ней — и лучше всего заранее.
— Понимаю, — кивнул Виклунд. — А еще лучше, если эта информация придет к англосаксам от нас, так? Швеция думает о будущем. Понимаю.
— Но есть и другой путь, насколько мне известно.
— Вам? — Виклунд не мог оторвать глаз от ее губ. Девушка была не столько красива, сколько чарующе привлекательна, а это зачастую действует посильнее красоты.
— Нам. Не придирайтесь к словам, Юнас. Я просто пытаюсь собраться с мыслями. К сложившейся ситуации неприменимы стандартные методы. Нам было бы выгодно, чтобы Шелленберг воспользовался контактом, который уже начал действовать через сеть, связанную с отелем «Адлерхоф». Идемте, идемте.
— Вы с ума сошли, — шепотом воскликнул Ви-клунд. — Контакт с Шелленбергом был утрачен из-за провала Хартмана. Да, ему удалось предупредить СИС — радиста, связных, — но все они лежат на дне. Там голову поднять никто не смеет, и бог знает, сколько это продлится. Да и Шелленберг, я думаю, вряд ли решится на новую попытку. Судя по всему, их раскрыло гестапо, а с этими ребятами и Шеллен-берг шутить не станет.
— И тем не менее. Поймите, это не моя прихоть. Простая логика. И для СИС, и для Шелленберга самый короткий путь — вновь обратиться к услугам Хартмана, который по-прежнему находится в Германии. Но главное, этот путь — единственный, позволяющий нам полностью быть в курсе переговоров Шелленберга и СИС. А лучше — наших переговоров под вывеской СИС. Так лучше. Хартман должен найти возможность возобновить контакты с людьми Шелленберга.
— О чем вы говорите? С Хартманом нет прямой связи.
— Знаем, Юнас. Поэтому я здесь, с вами.
— Нет, нет, дорогая моя. Нет, это исключено.
Я едва избежал ареста. В Хартмана стреляли. Я не могу поехать в рейх. Меня сразу заберут в гестапо. Я и здесь-то не чувствую себя в безопасности.
— Вы зря опасаетесь. «Адлерхоф» — шведский. Он по-прежнему открыт. Вам гарантирована дипломатическая неприкосновенность.
— Плохо вы знаете гестапо. Да и с Хартманом после всего, что произошло, никто, кроме Мюллера, разговаривать не станет.
— Но вы эмиссар СИС. Вы. Вам надо ехать, чтобы разобраться на месте.
— Даже не думайте.
— Насколько нам известно, и СИС рассчитывает на вас.
— Нет, нет и нет. Именно это я скажу своим друзьям в СИС. И то же самое передайте в ГСБ. Я не самоубийца. К тому же у меня и здесь дел невпроворот.
— Ну, что ж, так и передам… Я вас понимаю.
— Вот и замечательно. Попробуйте вытащить Шелленберга в Цюрих. И там я готов встретиться с ним от имени СИС хоть завтра. Вот так.
— Как бы там ни было, мы просим вас сообщить в СИС о целесообразности именно такой схемы взаимодействия с Шелленбергом.
Некоторое время они прогуливались по залам музея, переговариваясь о том о сем. Задержались возле окна, в котором за пеленой снегопада были видны Королевский дворец и белые льды залива. Звонко хлопнула дверь, кто-то рассмеялся. Виклунд схватил Мари за плечи.
— Спокойно, — прошептал он, — не оборачивайтесь. Какая-то подозрительная группа сзади. — Он привлек ее к себе: — Раз уж мы влюбленная пара.
И Виклунд впился губами в сочные губы Мари, которая позволила ему проникнуть в рот с поцелуем. Но через секунду ее зубы намертво стиснули его язык. Глаза Виклунда полезли из орбит. Он что-то невнятно промычал. Мари разжала зубы. Виклунд отступил на шаг, выхватил из нагрудного кармана носовой платок и стал промокать кровоточащий язык, не сводя изумленного взора с девушки, которая с ласковой улыбкой расправляла складки на своей кофточке.
— А вообще, цена любой картины зависит от аукционного оценщика, — пробормотал Виклунд, с трудом ворочая языком. — Всего хорошего, фрёкен Свенссон.
Ночью Майеру снились танки, почему-то свои, «тигры». Их гусеницы медленно и неотвратимо наползали на его ноги, вдавливали их в землю, ломали грудь, приближались к лицу. Он вывалился из кошмара, мокрый от пота, задыхающийся, когда часы показывали начало пятого. Долго сидел на краю кровати, курил, смахивая липкие капли с кончика носа. Постепенно пульсирующая боль в затылке сменилась головокружением. Майер скрыл от Шел-ленберга обстоятельства своего ранения в полевом штабе под Москвой, когда разрыв танкового снаряда русских отправил его в госпиталь с тяжелой контузией. По правде говоря, тогда он не посчитал это серьезным увечьем, но последствия сказались уже через год.