– За каким чёртом я сюда летел… – буркнул Григорий Матвеевич.
– Я могу начать действовать? – сдержанно осведомился Сидящий Бык.
– Да, разумеется… коллега, – промолвил Энграф и, выждав, когда тот удалился, спросил: – Как вы с ним обходитесь? Должно быть, непросто иметь в составе миссии такого… э-э… союзника?
– А как вы срабатываетесь с коллегами по Галактическому Братству? – полюбопытствовал Лерман. – Те и вовсе не люди, ни по естеству, ни по психологии.
– Не знаю, не знаю, – Энграф с сомнением покачал головой. – Не человек. Но и не робот. А Бог весть что…
– Скорее, человек, – уверенно заявил Лерман. – И даже с чувством юмора. Правда, оно у него весьма своеобразное, и, в отличие от нас, так сказать – людей-1, он принципиально избегает оттачивать его на окружающих. И вообще почитает юмор за низшую компоненту своего интеллекта. Может быть, не без оснований?
– М-да… – Григорий Матвеевич поёжился. – Мы с вами здесь ведём дискуссии о человеческой природе, а Костя Кратов сгинул в безвестности.
– Это я виноват, – помрачнел Лерман. – Нужно было убедить его никуда не отлучаться с корабля.
– Не убивайтесь, коллега. Вы ничего бы не достигли, поставив перед собой эту нереальную задачу, – Энграф на мгновение вновь погрузился в воспоминания. – Он никогда и никому не уступал права на собственный поступок.
3
В кают-компании, куда они вернулись погреться, царило деловитое возбуждение. Энграф, давно уже не окунавшийся в суматошную атмосферу ксенологических миссий, с плохо скрытым любопытством прислушивался к отрывистым переговорам на бегу между бойкими юнцами, что не вылетали ещё высокого ценза, но работу свою знали на совесть. Несколько раз его вежливо, но настойчиво отодвигали. «Чей это дедушка?» – услышал он за спиной малопочтительный шепоток. «Говорят, патриарх четвёртой разумной расы…» – «Нет, серьёзно! Я где-то видел этого Николу-угодника». – «Скорее, Гэндальфа Серого…» Григорий Матвеевич вскинулся было с негодованием, но сдержался: во-первых, по его представлениям Гэндальф был обладателем солидной бороды. А во-вторых, эти сопляки вряд ли могли знать, как зовут козла в Парадизе.
«Я работаю на Сфазисе скоро тридцать лет, а Костя Кратов – два года, – с грустью думал Энграф. – Но его узнают в любом уголке Галактики. Вокруг него мгновенно образуется вакуум известности. Поначалу ему нравилось, хотя он и стыдился в том сознаться. Потом ему надоело, а ещё позже стало угнетать. Как надоело однажды мне… Меня тоже узнавали, а теперь забыли и толкают локтями. Хорошо, хоть извиняются при этом…»
Всё внимание было нацелено на квадрат местности неподалёку от поселения Земляных Людей, куда сейчас неспешной раскачивающейся походкой двигался Сидящий Бык.
– Чертовщина, – промолвил Энграф. – У него даже осанка кратовская!
– Готовили специалисты, – со значением сказал Лерман. – В деталях, вплоть до старых ожогов. Что было, наверное, лишним. Там это быстро… – Не оборачиваясь, он спросил у дежурного наблюдателя: – Мониторы?
– В воздухе.
– Дайте максимум на сопки.
Чёрные, с подмёрзшей утоптанной грязью вокруг, лазы, что вели к подземному болоту, наплывом увеличились во весь экран.
– Тишина, – пробормотал Лерман сердито.
– По-моему, там что-то копошится, – с сомнением заметил Энграф.
– Просто нам очень хочется, чтобы там что-то копошилось… Пойдёмте пить чай, Григорий Матвеевич. Если возникнет что-нибудь интересное, нам сообщат.
Они успели дойти только до дверей.
– Здесь Сидящий Бык, – разнеслось по кораблю. – Я у цели. Земляные Люди появились из потайного хода за пределами обзора с мониторов и приближаются ко мне. Впереди, по всей вероятности, вождь. Он вооружён дубиной и каменным ножом, но настроен мирно. Эмо-фон, как и ожидалось, не сканируется… Если хотите полюбоваться, переместите мониторы к северу. Следующий сеанс через полчаса.
– Похоже, ваш план работает, – сказал Лерман.
– Не морочьте мне голову, – отмахнулся Григорий Матвеевич и кивнул на соседний экран.
Там видна была чёткая шеренга ещё со вчерашнего вечера готовых к взлёту новеньких четырёхместных гравитров.
4
– Здесь паршиво, – сказал Бубб, почёсывая грязным когтистым пальцем между лопаток. – Жрать нечего. Днём холодно, шерсть в такие сосульки смерзается, что с подстилки не встанешь. Завшивели с ног до макушек. Ты бог, ты и сделай так, чтобы нам было хорошо. А мы на тебя молиться будем.
– Какой я бог, – устало отмахнулся Кратов. – Ты и сам прекрасно знаешь. Ты же с головой самец.
– С головой, – согласился Бубб. – Со вшивой.
Тут он растворил жуткую пасть и заржал так, что в тёмном углу зашевелились полусонные самки и тоненько заскулил, запричитал детёныш.
– Цыц! – рявкнул Бубб, и шевеление испуганно улеглось. – Так и живём, – продолжал он, развернувшись к Кратову всем корпусом. Шеи у него не было, круглая голова прочно вросла в мощные плечевые мышцы. – В грязи, без радостей, без удобств. Одни страхи… Что скажешь, бог?
– Ещё раз назовёшь меня богом, получишь по рогам, – пообещал Кратов. – Понятно тебе, вождь трёпаный?
Бубб снова хохотнул. Это он понимал. Что-что, а силу здесь все понимали безоговорочно. К тому же, он имел повод оценить боевые качества Кратова при первом же знакомстве. Вместе с двумя следопытами он крался за ним до самого Огненного Капища. А потом оттащил подальше от растревоженных молний и, склонившись над ним, полумёртвым от боли и страха, спросил не без ехидства: «Ну что, раздолбай? Получил своё, дурень?» А в ответ заработал жестокий удар под рёбра и угодил в мёртвый удушающий захват, и лишь подоспевшие на подмогу следопыты уберегли его от серьёзных увечий. И долго ещё не могли подступиться к сопротивлявшемуся в беспамятстве Кратову, пока тот не сомлел окончательно.
– Ты сильный, – сказал Бубб уважительно. – Ты странный. Кто ты? Леший тебя разберёт…
В полумраке под вонючими шкурами сердито забормотали, забубнили заговоры от дурного глаза, от злой силы, от леших и упырей. Бубб собрался с духом и презрительно плюнул на просочившийся сквозь хворостяные завалы тусклый солнечный зайчик.
– Срал я на леших! – объявил он, храбрясь. – Пусть только сунутся. Я тоже сильный!
– Сильный Бубб, сильный… – угодливо зашелестели по углам сидевшие истуканами молодые самцы. – Бубб срал и на леших, и на упырей… Бубб на всех срал… Бубб умный, хитрый…
– Вот, – с удовлетворением изрёк Бубб. – Не бог ты, говоришь? А сам на чёрном звере спустился с неба. Одет не по-людски. Болотом не пахнешь, рыбой не пахнешь, змеёй не пахнешь. Третьего глаза у тебя нет, это как понять?! Нет, ты мне уши не заплетай, не здешний ты. То вообще ничего не говорил, только похрюкивал чудно. А то по-нашему заладил, да так, что слушать – не переслушать… Вот ты сказал: получишь, мол, Бубб, по рогам. А у меня никаких рогов и нет. Выходит – ты мне их додумал. Это что же – ты додумывать горазд почище моего?!
– Это я просто так сказал, – смутился Кратов. – В шутку.
– Нет такого слова – «шшутхха», – веско заметил Бубб. – У вас там, на небе, может, и есть, а в нашей дерьмовой грязи нет. Слушай, а вдруг ты мне снишься? Вдруг я только хочу, чтобы ты был? – он помолчал, соображая. – Нет, не снишься – сны так больно не дерутся… А чего ты в Огненное Капище сунулся? Тебе туда зачем?
– Низачем. Я от вас хотел укрыться.
– Уэхх, – сказал Бубб. – Дурень. Стали бы мы тебя есть такого, жди дольше… Будь ты болотник или скальник – тогда, конечно, заели бы, уж не обессудь. А того, что нам неведомо, мы не трогаем. Нас мало. Передохнем ещё от твоего мяса – кто самок от леших оборонит? Пропадать им, что ли? Жалко… Они раньше красивые были, самки-то: гладкие, шерсть серебристая, пуховая. Это они сейчас завшивели, когда нас всякая нечисть в берлоги загнала. А прежде-то ты и сам, небось, не погнушался бы, потягал бы наших самочек…
– А что это такое – Огненное Капище? – в сотый раз попробовал с разбегу одолеть барьер запретной темы Кратов.
– Опять ты за своё, – проворчал Бубб. – Да ну его в дерьмо, Капище это… Давай лучше слова придумывать. Здорово у тебя получается. Я иной раз гляжу перед собой и чувствую, что слов мне недостаёт, а придумать ума нет. Вроде голубое – а не голубое. Зелёное – а не зелёное. На самку погляжу, захочется ей хорошее слово сказать, а на языке одна дрянь да пакость мельтешит. Ну, и бухнешь ей, бывало, с досады-то. Между рогов, хэхх… А ты только глянул – и сразу нужное слово говоришь. Откуда у тебя их столько? А ещё врёшь, будто не бог…
– Я не бог. Просто мой язык богаче твоего. Потому что старше. В моём мире было много языков, некоторые умерли, некоторые слились воедино, как ручейки в реку. А реки текут в море, и все их капли – в морских волнах. Так и мой язык…
– Это верно. У нас, Длинных Зубов, одни с Тупыми Топорами слова. А те, что за лесом живут, Грызопяты, только ругаются по-нашему. Ну, а скажем, Пескоеды, что на побережье обосновались… Я вот думаю: может, мне выучить твой язык? И тогда мне легче жить будет. Тогда я сразу придумаю, отчего нам поначалу хорошо было, а теперь стало хуже некуда.
– Ты всё таишься от меня, – укоризненно промолвил Кратов. – Про Капище не говоришь. С чего все ваши беды начались, молчишь. Как я тебе помогу?
– Никак, наверное. Ты один. Это ты сейчас немного в силу вошёл, а ещё третьего дня лежал дерьмо дерьмом. Что ты сможешь, один-то?
– Я буду не один. Уже сейчас нас должно быть много здесь. И все сплошь такие же, как я. Ищут меня, наверное… а я с тобой тут в слова играю.
– А вдруг не такие? Ты же сам говорил, что сперва хотел помочь болотникам. Потом пожалел скальников и пошёл к ним, да тебя лешие остановили. А ну как твоим дружкам болотники больше поглянутся? Или, скажем, русалы? Срали они тогда на нас…
– Нет, Бубб. Ты не понимаешь. Мы жалеем вас всех. Мы понимаем, что вы в беде. Мы хотим, чтобы все вы жили хорошо. И не ели друг друга.
– Как так? – хмыкнул Бубб. – Что прикажешь нам есть? Траву? Или тебя? Я тебя есть не стану, и не уговаривай, сдохну ещё…