– Получается, кто-то в нашей Галактике независимо от нас пришёл к мысли о рациогене и воплотил её в реальность.
– Костя, вы увлеклись. Ну зачем вы придумали себе этот рациоген на Церусе? Что нам, других забот не хватает?
– Я не придумал его. Мне десятка шагов не достало, чтобы потрогать его руками.
– Вы переутомились, устали. А если принять во внимание ваше буйное воображение…
– Жаль, что вы не беседовали с вожаком племени Длинных Зубов, пятой разумной расы на этой планете. Когда уляжется пурга, я вас непременно познакомлю. Его зовут Бубб, и он от скуки, а иногда – от страха, сочиняет пятистишия, вроде древнеяпонских танка. Он был свидетелем водворения рациогена на Церус I. Произошло это примерно сорок лет назад…
– Сорок лет назад?!
– Да, как раз в то время, когда вы вели дискуссии о божественных привилегиях, идущих в руки грешному человечеству. До этого дня Земляные Люди или, как их называют сородичи Бубба, болотники действительно были неразумны. Как, вероятно, и Каменные Люди, и Те, Кто Прячется в Стволах. А затем вдруг все, разом, мгновенно – поумнели!.. Я даже знаю, где находится этот рациоген и как охраняется. О защите его от местных обитателей хорошо позаботились: мощное энергоразрядное поле, металлоразрушающая плазма – на случай, если кто-то додумается до громоотвода… В нашем эпицентре бедствия есть точно установленный гипоцентр – его сердце. Холодное, но отменно здоровое, и уже пятый десяток бьющееся без намёка на аритмию!
– Из ваших слов, Костя, следует, будто на Церусе и до рациогена существовал разум?
– Да, эти самые млекопитающие, что неторопливо, но уверенно, своим путём шли к цивилизации. Может быть, стихов в ту пору они не слагали, но язык уже создали. Хороший язык, содержательный. Я изучил его без всяких лингваров за сутки. Не поленитесь, слетайте за пределы эпицентра на побережье, там живёт племя Пескоедов, такие же неглупые ребята, что и Длинные Зубы, и Тупые Топоры… А теперь вся эта раса деградирует, потому что добыть болотника стало непросто. Да и лешие, как они называют Тех, Кто Прячется в Стволах, загнали их в вонючие берлоги и не дают уйти с заклятого места. И поэтому нужно остановить этот рациоген, чтобы прекратить наконец нескончаемую бойню…
– Заменив её на большую охоту Длинных Зубов? Вспомните Тун Лу. Он ощутил себя богом, бесстрастным вершителем судеб, и потому убил разумных морских свинок.
– Никого я не хочу убивать. Но разум нужно заслужить, выстрадать, завоевать! А не получать запросто, как новогодний подарок, тем более когда не знаешь, как им распорядиться…
– Вам, Костя, явно симпатичен этот стихотворец Бубб. И потому вы готовы защищать его монополию на разум. Другие-то чем перед вами провинились? В ксенологии нельзя руководствоваться эмоциями, особенно субъективными. Боги тоже имели любимчиков, холили, осыпали благодеяниями. И безжалостно преследовали всех прочих… Сейчас мы не можем остановить рациоген – ибо тем самым мы одним махом уничтожим и несколько разумных рас. А это геноцид, Костя… И откуда в вас уверенность, что история, поведанная Буббом, не выдумана им скуки ради? Как у него с фантазией?
– Нормально. Я встречал людей, у которых дело обстояло хуже…
– Вот видите! Я склонен предполагать, что в «дорацигеновские» времена на Церусе вообще не было разума. Наши ксенологи летали на побережье, и никаких Пескоедов им не повстречалось…
– Побережье большое, – упрямо возразил Кратов.
– Так или иначе, вопрос о ситуации на Церусе I я выношу на обсуждение в Галактическом Братстве.
– Тогда уж заодно исследуйте и возможную связь между рациогеном Тун Лу и рациогеном Церуса I.
Григорий Матвеевич помолчал.
– Вы предполагаете, что… – начал он осторожно.
– Угу, предполагаю. Допустим, что некая высокоразвитая цивилизация, вероятнее всего – не входящая в Галактическое Братство, решила испытать концепцию рациогена сразу в двух контрольных точках. Точка первая – Церус I, где рациоген был применён по прямому назначению, как генератор наведённой разумности. Точка вторая – Земля, опыт в среде окрепшего, давно сформировавшегося разума. Насколько я знаю, Тун Лу додумался до практической реализации рациогена внезапно, на голом месте. Эта идея возникла у него и только у него, потому что фундаментальные научные предпосылки просто отсутствовали. Как будто он заглянул кому-то… постороннему через плечо или ему подсказали… Этот второй эксперимент сорвался, так как Тун Лу не знал, что рациоген может служить и усилителем интеллекта. А эффект был бы потрясающий! – Кратов не глядя пробежался пальцами по сенсорам, и кресло резво крутнулось на месте. – Нечто сродни тектоновскому «многовекторному мышлению». Должно быть, каким-то образом инициируются дополнительные нейронные связи в мозгу… Кому-то было занятно увидеть, что получится, когда человечество внезапно и стремительно, ломая и круша законы эволюции, обратится в расу, интеллектуально превосходящую всё, что было до сих пор в Галактике. В расу супертектонов.
– Смиренно склоняюсь перед вашей фантазией, Костя, хотя порой она принимает весьма причудливые формы. Думаю всё же, что Тун Лу пришёл к созданию рациогена самостоятельно – хотя здесь я, конечно же, руководствуюсь исключительно антропоцентристскими настроениями. Но вы не правы: идея эта носилась в воздухе, и совпадение наверняка случайно. Тем более что я не разделяю вашего мнения об интеллектуальном первородстве Длинных Зубов и иже с ними. Но проверить следует… А сейчас я покидаю вас, Костя. Вам нужно воздать должное сну. Как ваши ноженьки?
– Ходят, болезные, – Кратов привстал, опираясь на руки. Его лицо задёргалось от напряжения. – Правда, это пока… неприятно. Но уж во всяком случае, сидеть на печи, дожидаючи калик перехожих, подобно Илье Муромцу, я не намерен.
– Понятно… Кстати, вы помните, что командор Лерман обещал вам трое суток домашнего ареста? Так вот, он своё обещание готов исполнить. А сутки на Церусе, как вам уже ведомо, гораздо более продолжительные, нежели на Земле или, скажем, в Парадизе.
– Он и убить меня как-то обещал, – хмыкнул Кратов.
– Дабы вы неукоснительно блюли постельный режим хотя бы некоторое время, он поместил вас в одну каюту с надёжным и несговорчивым стражем, который будет предупреждать ваши желания и… гм… поползновения.
– А вот это, судари мои, уже посягательство на свободу передвижения!
– Отнюдь. Всего лишь рекомендации медиков.
– Подождите, Григорий Матвеевич. Я подозреваю, сейчас вы собираетесь неторопливо, обстоятельно обсудить церусианский прецедент на Совете ксенологов и принять какое-то осторожное решение…
– Именно так, Костя, я и хочу поступить.
– Но, независимо от исхода обсуждения, можно же начать работы по разъединению рас! Сселить Длинных Зубов и родственные им племена из эпицентра бедствия – иначе это и не назовёшь. Допустим, на побережье… Хотя нет, это узенькая полоска суши, там им будет тесновато, начнутся междоусобицы с Пескоедами. А на другие материки?
– Боюсь, Костя, что не смогу вам это обещать. Есть маленькая, но весьма неприятная планетографическая подробность. Материк, который мы удостоились попирать ногами – кстати, в честь первооткрывателей звёздной системы его предложено назвать Хаффия… так вот, он единственный здесь. Избытка альтернатив Церус I нам не предоставил. Есть ещё какие-то утлые архипелаги, разрозненные островки. Да что-то крупное на южном полюсе.
– Но почему бы не туда?..
– Среднесуточная температура минус восемьдесят Цельсия, снежные смерчи, полное отсутствие растительности. Всё остальное – ледяной океан… Церус I оказался чересчур холодной планетой, Костя, чтобы было где разгуляться эволюции.
– Выходит, я неосознанно повторил маршрут создателей рациогена… – Кратов хлопнул себя по лбу. – Ну конечно же! В условиях неопределённости Чудо-Юдо всегда выбирает для посадки геометрический центр наибольшего по площади участка суши. Такая в нём заложена программа. И у тех – тоже…
– Ну что ж, Костя, я констатирую тот факт, что вы были просто обречены открыть этот рациоген. Буде он, разумеется, существует в реальности. С чем вас и поздравляю. Хотя не с чем особенно поздравлять…
– Он существует. Пока…
– Вы что-то сказали, друг мой?
– Нет, ничего.
В дверях Григорий Матвеевич задержался.
– Костя, – произнёс он. – Простите мне старческое любопытство, а кто ваши родители?
– Родители? – Кратов с трудом оторвался от размышлений. – Как кто? Мама и папа… Мама – биолог, селекционер. Ольга Потоцкая, «банановый звездоцвет» – её рук творение, не слыхали?
– О! – сказал Энграф вежливо, хотя понятия не имел ни о каких «звездоцветах».
– Впрочем, сейчас она скорее теоретик, педагог. А отец… Кем он только не перебыл! Как говорят, «искатель себя». Да я его почти не знаю… А зачем вам?
– Да так, безделица…
Энграф вышел в коридор, продолжая испытывать мучительное ощущение того, что этот юнец знает о рациогене гораздо больше, чем кто-либо на всём Церусе и вообще в радиусе ста парсеков вокруг.
9
Григорий Матвеевич волновался. Справедливости ради следовало заметить, что внешне его взбудораженное состояние никак не проявлялось. И тем не менее, внутренне он дрожал крупной дрожью и старательно прятал от посторонних глаз свои руки. Рукам настоятельно необходимо было за что-то уцепиться или на худой конец что-то разорвать в клочки. «Предки в подобных случаях рекомендовали раскокать пару тарелок из бьющегося фарфора, – с иронией подумал он. – Для снятия стресса… А нынче посуду производят исключительно противоударную, термостойкую и чёрт-те какую, совершенно не заботясь о нервах людей. Так что, братец, давай-ка исцелися сам…»
Он стоял как бы на дне вывернутого наизнанку амфитеатра. Над ним уступами, сходясь где-то под потолком, поднимались ряды светящихся и тёмных экранов, и с каждого экрана был на него устремлён внимательный взгляд. Его положение уже в который раз – ровно по числу Советов ксенологов, проведённых за годы деятельности на Сфазисе, – пробудило в нём бредовую ассоциацию с гладиатором, напряжённо ожидающим от публики решения своей судьбы. И часто он ловил себя на мысли, что невольно высматривает устремлённые книзу большие пальцы…