– Вы устали, коллега Кратов, – промолвил Сидящий Бык. – Вы горячо говорили и, должно быть, потратили на это много сил.
– Все только и твердят мне: устал, устал… – в сердцах сказал тот. – При чём тут моя усталость, когда на Церусе I каждую секунду творится беда? Да если нужно будет, я ползком доберусь до этого чёртова рациогена.
– Мне понятны ваши чувства. Но вы берёте на себя чрезмерную ответственность. Вам ли вершить судьбы цивилизации на этой несчастной планете?
– Я знаю, какая ноша мне по плечу. А судьбы вершить – не моя задача. Я просто хочу помешать тем, кто присвоил себе право ломать эти судьбы!
– Но вы бросаете вызов Галактическому Братству, пренебрегая мнением Совета ксенологов. Ведь вы, помнится, уже провели шесть лет в добровольном изгнании…
– Если меня обвинят, я снова уйду в плоддеры. Пусть, не разучился ещё работать руками и рисковать головой… Но, по крайней мере, буду знать, что сделал все как нужно. Я не бог. Я не равнодушен.
Кратов помолчал.
– Послушай, Сидящий Бык, – вдруг сказал он. – Прости меня.
– Простить? – медленно переспросил тот и, неловко шевельнув локтем, ненароком смахнул со столика в изголовье брелок в виде деревянного дракончика – единственное, что уцелело от старого видеобраслета Кратова после встречи с металлоядной плазмой. – Простить… За что вас прощать?
Он нагнулся, чтобы поднять брелок, и в этот момент Кратов обрушил на его затылок сомкнутые в замок кулаки, вложив в этот удар весь свой вес и всё своё отчаяние. Сидящий Бык молча ткнулся лицом в пол. Кратов соскочил с койки, перевернул его на спину. «Ты что, плоддер хренов, спятил?! – подумал он в панике. – Только смертоубийства тебе недоставало…» Но человек-2 дышал свободно и ровно, как если бы внезапно погрузился в глубокий сон. Глаза его были прикрыты. «Хорошая реакция на вырубание. Мне бы такую…» Кратов переступил через него, подобрал куртку и скользнул за дверь.
Как только он вышел, Сидящий Бык открыл глаза и встал. Подбросил на ладони брелок и зачем-то сунул в карман. Привёл себя в порядок, пригладил волосы. Стянул со своей койки плед, скомкал и уложил на место Кратова, накрыв сверху другим пледом и придав этой композиции некоторый объём. Затем ушёл к себе в угол и лёг.
Спустя какое-то время на его запястье тихонько пискнул браслет.
– Это Лерман. Как там наш… гм… больной?
– Всё хорошо. Кажется, уснул. Хотите поговорить с ним?
– Нет, не стоит его тревожить. Пусть отдыхает. Он очень устал на этой планете.
– Вид у него и в самом деле утомлённый, – согласился Сидящий Бык и усмехнулся непонятной своей усмешкой.
11
Кратов торопливо шёл по коридору, на ходу натягивая куртку. «Где бы раздобыть скафандр? – думал он. – Ну, фогратор у меня есть, хотя не помешало бы что-нибудь потяжелее. Однако на худой случай обойдусь и этим…» Он достиг уже конца коридора, когда дверь кают-компании сдвинулась, и появился крупный, свирепого вида человек в костюме с нашивками раддер-командора. Светлая курчавая борода его воинственно топорщилась. Завидев Кратова, он мигом утратил свою суровость и расплылся в радушной улыбке.
– А, пропавший без вести! – сказал он. – Здравствуй, Кратов! Как дела, Кратов? Как здоровье? Ноги ходят? Или ещё не ходят? Вроде бы ходят, а?
Кратов молчал, трудно соображая, как ему поступить.
– Меня зовут Шебранд, – продолжал тот. – Не помнишь? Я тебя на себе тащил, да ещё этот дедушка, Энграф. Да разве тебе вспомнить… Ты же себя тогда не помнил, где уж тебе меня запомнить! Постой, – вдруг насторожился он. – Ты же вроде бы лежать должен?
«Если он поднимет тревогу…»
– Или ты не Кратов? – засомневался Шебранд. – Может быть, ты – Сидящий Бык? Или ты не Сидящий Бык?
– Разумеется, я – Сидящий Бык, – убрав из голоса все оттенки, раздельно проговорил Кратов. – Неужели нас можно спутать?
– То есть, ещё и как можно, – сконфузился Шебранд. – Ты извини меня, очень уж вы похожи. Может быть, тебе неприятно… Я-то думал, ты – Кратов. Ну, а коли ты Сидящий Бык, тогда извини…
Кратов холодно кивнул и целеустремлённо пошагал в направлении тамбура. Ему казалось, что Шебранд продолжает глядеть вслед, и он прилагал неимоверные усилия, чтобы не обернуться. Если он – Сидящий Бык, то с какой стати ему оборачиваться?.. Но за спиной лязгнула другая дверь – должно быть, Шебранд позабыл о нём и ушёл по своим делам.
«Повезло… Повезёт ли дальше? И вообще – надо бы шевелиться проворнее. Допустим, Шебранд между прочим обронит в разговоре: встретил, мол, Сидящего Быка, а принял за Кратова, похожи – спасу нет!.. И тут Лерман подскочит на месте, как ужаленный: что значит – встретил, когда они оба спят в одной каюте?!»
До самого тамбура ему никто не попадался. Но проникнуть в гермозону со скафандрами он не смог – не знал кода. «Вернуться, разыскать Шебранда? Мол, извини, дружище – я ваш код подзабыл, память у нас, людей-2, нетвёрдая… – Кратов с досадой стукнул кулаком по замку. – Или шут с ним, со скафандром? Как там, снаружи – улеглась эта лютая пурга? Отступать мне, собственно, уже некуда…»
– Закрыть переходник, – скомандовал он автоматам. – Открыть люк.
– Вы без скафандра, – забубнил динамик. – Наденьте скафандр. Наденьте…
– Выполнять! – рявкнул Кратов.
Диафрагма люка бесшумно разошлась, и холодный воздух Церуса I весело, напористо ворвался в тамбур, нырнул Кратову за шиворот, походя прихватил болезненно занывшие ноги… «Ничего, звездоход! Где наша не пропадала? А везде пропадала. Да не пропала… Перебежками – да прорвёмся…»
– Чудушко! – позвал Кратов. – Ко мне, Китёнок!
Тёмная туша биотехна, перекрыв на миг унылый предзакатный свет, рухнула в сугробы.
– Летим отсюда, – сказал Чудо-Юдо-Рыба-Кит. – Здесь плохо. По ночам мороз. А я уже отдохнул. Мы же куда-то летели с тобой…
– Изворчался, – с нежностью произнёс Кратов. – Холодно ему! Абсолютный нуль ему нипочём, а на Церусе он замёрз… Не хнычь, скоро улетим. Далеко-далеко! Только вот одно дельце сработаем.
– Садись, – пригласил Чудо-Юдо. – Поскорее. А то простудишься.
Кратов нырнул прямо из тамбура в придвинувшуюся почти встык родную, уютную кабину. Первым долгом он извлёк на свет фогратор, проверил батареи.
– Набери высоту, – приказал он. – И малым ходом – вдоль леса…
12
То, что происходило на Совете ксенологов, уже слабо напоминало неторопливую, слегка чопорную игру в вопросы-ответы, с которой начиналось обсуждение. Реплики, процеженные через едва поспевающие за ними лингвары, – чтобы привести их к доступному для понимания собеседников виду, – сыпались со всех сторон. И когитр-секретарь чудом ухитрялся ввинчиваться со своими комментариями в микроскопические паузы, вызванные необходимостью синхронизации восприятия дискуссии всеми её участниками. Ведь каждый из них не только говорил на своём языке, но и жил в собственном времени… Всеобщее одобрение в виде плотного узора из голубых огней вспыхивало всё реже, гораздо охотнее мнения дробились. По долгу инициатора обсуждения Григорий Матвеевич старался увидеть каждого выступающего, крутил головой, как угорелый. И к исходу третьего часа почувствовал, что у него отнимается шея.
– Я знаю не только нашу мифологию, – медленно, с расстановкой излагал гуманоид-згунна из системы Альгораб VIII. Лицо его, с гигантским носом и высоким впалым лбом, напоминало статую с острова Пасхи, и Энграфу отчего-то чудились пренебрежительные нотки в лишённом обертонов синтезированном голосе лингвара. – Я знаю мифологию землян и многих других рас. Как вышло, что практически повсеместно существует миф о божественной каре? Боги, желая наказать, отнимают разум. Кто мы – боги, чтобы своей властью отнимать разум у разумных, даже если он оказался для них непосильной ношей? И за что мы хотим наказать несчастных обитателей Церуса I?
– И есть ли у нас право наказывать их и вообще кого-либо в нашей Галактике? – подхватили его мысль в другом секторе. Григорий Матвеевич живо повернулся. Кто там у нас любитель кидать реплики с мест?.. Конечно же, нкианх, и вполне знакомый. Доктор Аурзогбэт Триста Двадцать Восьмой. Косит хитрющими своими глазами и, кажется, даже улыбается безгубым ртом.
– Так может быть, у нас вообще нет никаких прав?! – запротестовали ветроносцы из газовой системы Росс 154. Ажурные купола их переливались всеми оттенками багрового и трепетали. Зрелище было завораживающее… «Но любоваться мы будем в другой раз», – остановил себя Энграф. – Оказаться от всякой деятельности, разогнать астрархов и гилургов, свернуть работы по формированию пангалактической культуры… А ведь именно нашей активности мы обязаны тем, что сейчас можем видеть, слышать и понимать друг друга!
– Коллега несколько утрирует… – обронил згунна.
«Коллеги! – мысленно возопил Григорий Матвеевич. – Именно коллеги! Ветроносцы в Совете представлены профессионально-ориентированной колонией, так что уж будьте любезны!..»
– Отнюдь, – спокойно откликнулась колония. – Просто нам вспомнился другой расхожий миф, послуживший источником для целых философских течений. Тоже из божественного спектра: можно обрести абсолютное могущество, но нельзя пускать его в ход, если хотя бы одному живому существу во вселенной оно будет обращено во вред. К счастью, мы ещё не достигли абсолюта и можем направлять наши совместные усилия на благо как всей Галактики, так и отдельных её частиц, вроде планеты Церус I…
– Да и что такое разум? – поддержал закованный в чёрную броню, клешнястый и пучеглазый габхэйд, обитатель заболоченных, почти что жидких планет тройной звезды Талифа. Григорий Матвеевич тотчас же вспомнил, что бывавший там Бурцев по возвращении сказал, скорчив унылую физиономию: «Молочные реки, кисельные берега. Причём буквально и повсеместно». И толком не смог объяснить, как габхэйды обходятся со своей архисложной, тончайшей техникой руками без пальцев. – Почему мы так трепетно, благоговейно к нему относимся? Разве это не объективный естественный процесс, обусловленный вполне формализуемыми химическими и физическими реакциями в наших мыслительных аппаратах? Кстати, довольно тривиально моделируемый. Нагляден в этом отношении пример человечества, гостеприим