14
– …необходимость прекращения искусственного вмешательства в становление цивилизации на Церусе I для нас совершенно очевидна. Однако мы позволим себе высказать опасение, что длительный период такого «интеллектуального стимулирования» не пройдёт бесследно для квазиразумных существ на планете. Должны наблюдаться остаточные явления. И если после демонтажа рациогена сохранится хотя бы одна полноценно разумная раса, ей придётся выдержать нелёгкую борьбу за место под солнцем.
– А если не сохранится? Нам неизвестно, что было в этом мире до рациогена. И сейчас мы вместо того, чтобы приступить к неспешному и кропотливому распутыванию этого ксенологического узла, намереваемся разрубить его!
– Следует признать, что промедление здесь недопустимо. Оно, как выразился коллега, также за пределами нравственности. Ежечасно Церус I становится ареной всё новых трагедий, масштабы которых мы просто не представляем в силу недостатка информации. А накапливать такую информацию просто нет времени. Нужно принимать решение, и немедленно!
– Влияние рациогена нужно пресечь, и это бесспорно. А затем мы должны бросить все усилия на то, чтобы исследовать последствия его длительного воздействия на обитателей Церуса I. И, буде в том возникнет необходимость, помочь им вернуться в нормальное русло эволюции, не считаясь ни с какими затратами ресурсов.
– А вы отважитесь разрушить рациоген, не имея предварительного прогноза этих последствий? Быть может, они окажутся губительными для планеты! Сорок лет, несколько поколений живых существ, подавление наведённым разумом эволюционно приобретённых инстинктов! Лишившись разума и утратив инстинкты, все эти расы будут обречены на гибель! Из планеты разумных Церус I превратится в планету безумцев!
– Разве мы знаем цели, с какими был установлен рациоген? Не исключено, что его появление устранило неведомую нам планетарную катастрофу. Наша главная ошибка – в том, что мы заранее приписываем анонимным создателям рациогена безнравственные цели. Но давайте исходить из той аксиомы, что всем без исключения цивилизациям нашей Галактики, как членам Галактического Братства, так и ещё неизвестным, органически присущи добрая воля и благородные побуждения! Мы даже можем построить модель такой катастрофы, избежать которой позволил бы только рациоген…
– Если гипотетическая угроза и существует, то нет оснований думать, что объединённые усилия Галактического Братства не позволят устранить её более нравственными средствами. Мы должны отвечать за чужие ошибки. В Галактике некому больше исправлять их, кроме нас. Самим фактом существования Галактического Братства мы приняли на себя всю полноту ответственности за судьбу каждого обитателя каждой из миллионов планет нашего островка мироздания. Если это не так, то в нашем пангалактическом содружестве нет смысла. Объединённые Звёздные Системы Плеяд предлагают приступить к голосованию по вопросу о немедленном уничтожении рациогена!..
– В голосовании нет необходимости, – раздался усталый человеческий голос со стороны видеалов сектора тридцать шесть.
– Жив! – сказал Григорий Матвеевич. – Уцелел! Ай да плоддер!..
– Прошу подождать, – встрепенулся секретарь. – Подключаю к Совету ксенологов резервный канал. Проверка готовности. Готовность есть. Можете продолжать.
Кратов кивнул. Его осунувшееся, в пятнах копоти, лицо больше походило на терракотовую маску. На спутанные непокрытые волосы медленно оседали крупные снежинки.
– Меня зовут Константин Кратов. Так вышло, что я первый столкнулся с наведённым разумом Церуса I. Я прожил там несколько дней и ночей – то есть больше, чем кто-либо во всём Галактическом Братстве. И понял, что должен им помочь. Немедленно, не теряя ни мгновения, любой ценой. И пусть какие угодно последствия – для них… и для меня тоже. Потому что хуже, чем есть, уже не будет. Рациоген на Церусе I действительно есть. Был… Теперь он уничтожен.
– Вы видели его? – подался вперёд Энграф.
– Я очень хотел увидеть его, – усмехнулся Кратов. – Но здесь он одержал надо мною верх… Я постарался, чтобы от этой адской машины ничего не сохранилось. Он сопротивлялся. Он хотел подчинить себе мой разум. И если бы я мог ещё хоть чуточку мыслить в ту минуту, то не совладать бы мне с соблазном осторожно остановить его… изучить, разобрать… запечатлеть… а потом воспроизвести! Но он ничего не мог поделать с другой машиной, в которую была вложена одна-единственная программа – уничтожить его.
– Каковы последствия? Вы успели оценить их, пусть приблизительно?
– Думаю, что да. На Церусе I больше нет разума.
Экран погас.
– Григорий Матвеевич, – позвал Рошар. – Хотите посмотреть на живого бога из машины?
Энграф непроизвольно повёл взглядом в том направлении, куда указывал Рошар.
Над каждым из слепых видеалов нулевого сектора горел ясный голубой свет.
– Что бы это значило? – задумчиво спросил Григорий Матвеевич. – Как вы полагаете, Батист?
15
Кратов побывал на заколдованном озере. Постоял на берегу, зажимая нос от вонючих испарений и вглядываясь в туманные фонтаны над мёртвой зыбью, пока не замёрз. Никто не явился из свинцовых вод, чтобы зачаровать его гипнотическим горящим взором. Никто не бултыхался в стлавшемся понизу клочковатом мареве. Да и колдовства никакого не ощущалось. Озеро как озеро, только что на редкость грязное…
В долине ему повстречался заплутавший болотник. Он сидел, вжавшись в снег, и тупо моргал нижними веками. Рядом валялась суковатая дубина. Кратов окликнул его, показал пустые ладони, пошёл навстречу. Болотник продолжал торчать на месте, не сводя с него выпученных глаз. Потом лениво оторвался от насиженной проталины и медленно, по-жабьи, отпрыгнул в сторону, задев лапой никчёмную дубину. И снова застыл кочка кочкой.
Теперь Чудо-Юдо-Рыба-Кит нёс Кратова на лесную опушку, где несколько дней назад принял его в своё чрево из сильных мохнатых лап стихотворца Бубба.
Лаз в берлогу был по-прежнему завален сплетённым хворостом. Кратов осторожно толкнул его ногой.
– Бубб! – позвал он. – Ты здесь?
Из полумрака не донеслось ни единого звука. Кратов выждал немного и броском, чтобы опередить удар дрекольем по затылку, нырнул внутрь. Никто и не собирался перехватить его при входе. В берлоге было пусто и холодно. Кратов стоял посреди этой пустоты и холода и чувствовал, что и сам замерзает. Не телом – душой…
А когда он повернулся, чтобы уйти навсегда, груда небрежно спиханных в угол шкур зашевелилась, и из-под неё выглянула знакомая страховидная физиономия.
– Кто?.. – прохрипела она.
– Бубб! Ты не узнаёшь меня?!
– Не вижу… – сипел тот. – Захворал я… Ближе подойди, может – разгляжу. В голове у меня круговерть.
– Я – Кратов, ты меня здесь выхаживал, к летающему зверю провожал!
– Ты разве живой ещё? Я думал – тебя твои дружки сожрали. Больных да увечных всегда жрут. Меня вот чуть не сожрали, да раздумали – вдруг ещё встану? Жалко меня жрать – знаю много…
– Да что с тобой?
– Лешие вчера напали. Один меня по башке сильно огрел, едва последние слова не вышиб напрочь. Нынче все на охоту убрели. Самок с детёнышами в новую берлогу упрятали. А я лежу здесь в дерьме один, слова пересчитываю, чтобы не растерять. Не помогает – расползаются куда-то, змеищи… Худо мне, Хрра-тов, как бы не помереть. А помирать неохота, недужить – и того сильнее. Ведь сожрут меня, и слова мои сожрут вместе со мной, вот что обидно… Заговоры все позабыл, какой из меня теперь шаман?
– Бубб, дружище, я помню все твои заговоры наизусть!
– Правда? – обрадовался тот. – Подожди-ка…
Он заворочался в своих шкурах, застонал, мотая головой в коростах запёкшейся крови. Потом с трудом сел и вытащил из-под себя здоровенный лоскут тонкой древесной коры.
– Нож тут где-то был… – ворчал он, шаря вокруг. – Запропастился к лешему… А, вот! Давай-ка расскажи мне заговор от брюшной маеты, а я его себе на коре нарежу для памяти. Что это у тебя с глазами? Хворь какая? Ты ко мне близко не садись, мне своих болячек достаёт, и так ни лешего не вижу, да чтобы ещё из глаз потекло…
– Это не хворь, – сказал Кратов. – Это у нас бывает иногда, от сильной радости.
– Чудной вы народ, – проговорил Бубб укоризненно. – Всё-то у вас не как у людей. Да леший с вами, живите как знаете… Ну, давай начинай.
ИнтерлюдияЗемля
– Инцидент имел место, когда по земному летоисчислению шёл примерно 1450 год, – сказал Спирин. – То есть Колумб не то что ещё не открыл Америку, а был довольно-таки молодым человеком и, говоря образно, ходил под стол пешком. Здесь, где мы сейчас имеем несравненное удовольствие беседовать, отправляли свои нехитрые языческие культы в полной гармонии с матушкой-натурой индейцы тупи-гуарани, а также тупинамбас и тупиникинс. А на Москве княжил Василий Тёмный, таковым прозываемый за увечье уже года четыре…
– А наши земли рвали в клочья османские турки и Габсбурги, – нетерпеливо прервала его Рашида. – Мы оценили ваш энциклопедизм.
Спирин довольно захохотал и попытался поцеловать ей руку – женщина ловко увернулась. Очень невысокий, неопределённого возраста (где-то от шестидесяти до ста двадцати!), кругленький, подвижный, с короткой курчавой бородой, он выглядел настоящим любителем жизни, искателем удовольствий и развлечений. Которому самое место в Рио, но вряд ли – в этом пандемониуме, в инфобанке Тауматеки, где он занимал маленькую келью на шестом подземном этаже. Мог бы вытребовать и большую, но, по его словам, терпеть не мог голых стен. Свободные же пространства крохотной клетушки легче было наполнить кристаллотеками, древними инкунабулами из бумаги и пластика, пыльными мемографами и мемоселекторами, таинственного вида статуэтками, похожими на диковинные кораллы, пустыми пивными банками в экзотических наклейках, объёмными макетами звёздных систем с застарелой паутиной между планетарных орбит, хрустальным кубком в форме банановой грозди, с облезлой написью «Призёру регионального первенства штата Пернамбуку по древолазанию» (один банан был отколот – возможно, вследствие использования приза для бития по чьей-то довольно твёрдой голове – и валялся рядышком), засохшей веткой пальмы-карнауба в естественном восковом налёте, искусственным чучелом ястреба-гарпии и размалёванными по-боевому черепами, из которых по меньшей мере два человеку явно не принадлежали. Остаток места был отдан столу в консервативном стиле, на котором громоздились внавал разноцветные листки с рукописными заметками, большому видеалу и двум креслам для посетителей. В одном теснился Кратов, согнувшись вдвое, чтобы не стукаться головой о полку с черепами, и стараясь не жестикулировать. В другом сидела Рашида, по обыкновению своему красиво закинув ногу на ногу, с тлеющей сигаретой в пальцах изящно заломленной руки. Сам хозяин умостился на простеньком крутящемся табурете с подлокотниками, где и вертелся много и с удовольствием, как бы невзначай прихватывая Рашиду за голое колено.