Всё пространство колоссального ангара, объёмом никак не меньше кубического километра, затянуто было серебряной широкоячеистой паутиной. В местах пересечений тенёта утолщались, образуя большие пористые шары, излучавшие всеми мыслимыми цветами. Это делало циклопическую конструкцию похожей на переплетение множества весёлых ёлочных гирлянд. Прямо из пола вырастали телескопические штыри и упирались остриями в массивный свод из громадных броневых плит, что уложены были внахлёст на манер лепестков гигантской диафрагмы. Внутри штырей пробегали тёмные волны пульсаций.
Кратов снял очки и утёр слёзы. Ему было сейчас вовсе не так весело, как к тому располагала обстановка. Красота, впечатляет, но… Всё чересчур большое для простого человека с Земли. Слишком много пустоты, слишком яркий свет, слишком холодно, и как бы не подхватить насморк на сквозняке…
Он вернул очки на место и огляделся. В паутине то тут, то там наблюдалось шевеление, но это были всего лишь другие хтуумампи, по всей видимости – инженеры-ремонтники. Карциноморфы издревле славились по всей Галактике замечательными техническими талантами… Панцирем книзу, проворно перебирая конечностями, они двигались по паутине, как по ровной поверхности. Иногда сквозь ячейки, ловко лавируя, с сумасшедшей скоростью проносился гравитр – неземной, разумеется, конструкции.
Кратов с озадаченным видом приблизился к своему проводнику и уж было протянул руку, чтобы потрогать его за плечевое сочленение. В этот миг он уловил волну неподдельного интереса к своей персоне, источник которой находился над его головой. Он едва удержался, чтобы не отпрянуть в смятении.
Астрарх был прямо над ним.
Стометровая серебристая многоножка с распяленными между голенастых лап сетчатыми перепонками антенн ЭМ-связи, с расправленными воронками вживлённых гравигенераторов, со вздыбленными гребнями эмиттеров силовых полей, с ровными рядами глаз-бусин, каждая величиной с человеческую голову. И все эти бусины были обращены книзу.
Стиснув зубы, Кратов неспешно попятился. Ему совсем не хотелось вести беседу, задрав башку… Едва только он отошёл на достаточное расстояние, как паутина внезапно просела, словно гамак, до самого низу. Невероятное существо медленно опустилось и зависло, не касаясь поверхности пола, напротив него.
– Патрон, – обратился к астрарху хтуумампи, выглядевший в сравнении с ним уже не внушительных размеров карциноморфом, а крохотным пальмовым крабиком. – Это доктор Константин Кратов с Земли. Тот, кто желает поделиться с вами своими воспоминаниями.
– Я предупреждён, – сказал астрарх.
Голос был металлический, пронизывающий до костей, словно оглушительно звонкая челеста, такая же огромная, как и всё вокруг. Казалось, он наводнял собой всё помещение ангара. Обычные слова на русском языке, произнесённые с такой вселенской экспрессией, звучали как самая фантастическая музыка, и смысловое наполнение слетало с них, как шелуха с переспелого плода… Между тем занятые своими делами ремонтники продолжали спокойно сновать по тенётам, не уделяя внимания происходящему. Не то пообвыкли и зареклись удивляться, не то их органы слуха были более терпимы к запредельным звуковым колебаниям.
– Мы встречались? – спросил астрарх.
– Да… – Кратов торопливо кивнул. Ему потребовалось усилие, чтобы преодолеть спазмы в горле и обрести способность нормально разговаривать. – Это было двадцать земных лет назад, в районе искусственного шарового скопления МХ 75761, иначе называемого «Восемью-Восемь». Корабль Федерации терпел бедствие. Нужно было снять с него экипаж и доставить на базу «Антарес»…
– Это сделал я, – горделиво подтвердил астрарх.
– Да… – Кратов замялся, не зная, как ему обращаться к этому исполинскому существу: то ли «учитель», как он делал это, общаясь с тектонами или пожилыми мыслителями из старших галактических рас (все мыслители старших рас изначально казались ему пожилыми, хотя это было зачастую не так; но астрарх отчего-то не производил такого подавляющего впечатления, даже несмотря на поистине космические габариты), то ли «патрон», как из каких-то своих соображений поступал хтуумампи.
Астрарх пришёл ему на помощь.
– Меня зовут Лунный Ткач, – сказал он. – Это приблизительный смысл моего имени на том языке, что был для меня родным, пока я не стал тем, кто я сейчас. Красиво, правда? Нет той нарочито холодной отстранённости, как у стариков-тектонов… Если ты, братик, обратишься ко мне просто «Ткач», я не испытаю неудовольствия.
Кратов с трудом сдержал нервическую усмешку. Уж кем-кем, а «братиком» его не величал никто! Из каких, любопытно знать, кладезей астрарх черпал свои познания в русском языке? Уж не из детских ли книжек?!
– Да, Ткач, это сделали вы, – кусая губы, чтобы не расплыться, промолвил Кратов. – И я был одним из спасённых.
– Привет, – сказал астрарх. – Ты сильно изменился.
– Я избавился от скафандра, – сдержанно пояснил Кратов.
– Ах, да… – в голосе Ткача отчётливо прозвучала звенящая ирония, которой было так много, что она делалась необидной.
– Нам повезло, что вы со своим шаровым скоплением случились поблизости.
– Мы выбрали это удачное местечко, потому что ждали: вот-вот из экзометрии вывалится маленький корабль, из-за которого, собственно, всё и затевалось, – заявил астрарх. И тут же прибавил: – Это я так шучу. Если по правде, то это было распоследним местом, где следовало бы летать маленьким кораблям с маленькими существами. Да и большим небезопасно…
– У нас не было выбора, – пожал плечами Кратов.
– В шаровом скоплении была хорошая работа, – мечтательно сказал Ткач. – Нас собралось тридцать два, и каждый скатал из вещества вселенной, энергии сфер и своих мечтаний по одной звезде. А потом мы их зажгли. Моя звезда разгорелась до жёлтого накала. Как и та, что освещает ваши планеты. Обожаю этот цвет! Это значит, что она непременно будет греть бока теплокровным тварюшкам вроде тебя, из которых в своё время выйдет толк… А ещё мы собрали в одном месте шестьдесят четыре блуждающих планеты-сиротки изо всех уголков мироздания, шестьдесят четыре холодных каменных шара, и запустили их по орбитам вокруг наших звёзд, чтобы они оттаяли. Каждая из планет проходит в своём пути мимо восьми разных звёзд. Здорово, а? Надо уметь! Поэтому скопление и получило такое смешное имя. И я хочу дожить до того дня, когда в этом удивительном мире сможет поселиться какая-нибудь из тех рас, что ещё привязаны к планетной тверди. Какие-нибудь теплокровные тварюшки… Там будет нескучно жить, братик. Восемь времён суток, каждое – своего цвета, и никогда не наступают сумерки. Шестнадцать времён года, которым ещё нужно будет выдумать названия. Вот задачка-то! Голубые снегопады, зелёные дожди и золотая сушь. Тем, кто там водворится, придётся поднапрячь своё воображение… Ты достаточно вольная комета, чтобы летать где хочешь?
– Ну, в каком-то смысле… – промямлил Кратов, мучительно стараясь понять, что имел в виду этот блистательный хвастунишка.
– Тогда бросай всё и лети на Восемью-Восемь! Просто так слетай, без дела. Тебе должно понравиться: я чувствую, у тебя довольно хаотический характер… – озадаченно хмурясь, Кратов попытался в спешке проанализировать свои мысли, в надежде уяснить, что в них привело астрарха к такому умозаключению. – Поброди по планетам, полюбуйся. Непременно загляни на ту, что отмечена в лоции скопления как… – одна из рук астрарха стремительно начертила прямо в воздухе светописную строку «8*8-ЛТ-31». Символы и цифры слегка подрагивали и сыпали холодными искрами, как вмороженный в пустоту фейерверк. – Это моё любимое местечко. Я бы слетал с тобой, да паучата не отпустят, пока не залечу все повреждения…
– Патрон, мы не арахноморфы, – почтительно вмешался в разговор хтуумампи. – Мы происходим от древнейших океанических членистоногих…
– Я помню, братик, – беспечно отмахнулся Ткач. – Вы замечательные, милые, но вам бы ещё чуточку юмора!
– Юмор – это аберрация разума, – буркнул перламутровый краб.
– Тогда я, наверное, кажусь тебе самым большим клоуном в Галактике? – удивился астрарх (на Кратова обрушился водопад лучистой энергии трудно скрываемого смеха).
– Нет! Нет! – возопил окончательно потерявшийся хтуумампи. – Отнюдь не самым!
– Позвольте, Ткач, – вмешался Кратов. – Как-нибудь я последую вашему совету. Разумеется, не в самое ближайшее время… Но, наверное, там и сейчас небезопасно маленьким кораблям?
– Ну, теперь там гораздо спокойнее! – астрарх проворно перебрал руками, и перед ним из ничего возникла светящаяся схема шарового скопления, с аккуратно расставленными во взаимном равновесии цветными светилами и чинно плывущими по скрупулёзно рассчитанным орбитам планетами. – Вот моя 8*8-ЛТ-31, – сказал Ткач, плавно поднося длинный суставчатый палец к одному из серых шариков. – На ней уже ничто никому не угрожает. Слабая, но устойчивая газовая оболочка. Как ты и любишь, азотно-кислородная смесь. Открытые водоёмы из растаявшего реликтового льда. Такой забавный феномен, как газовые гейзеры… Вот разве что в этом районе пока не слишком спокойно, – палец погрузился в самую сердцевину схемы, бесцеремонно пронизывая солнца и распихивая планеты. – Там ещё остались пятеро из нас – внести последние штрихи в небесную механику. На некоторых планетах… здесь, здесь и здесь… работают гилурги. Сглаживают рельеф, восстанавливают водные ресурсы, генерируют атмосферу. Если наша работа принесёт свои плоды… – Ткач звонко сомкнул руки, и схема пропала. – Кто знает, будет ли смысл продолжать широкомасштабную экспансию… дорогостоящие и опасные исследования звёздных систем… освоение неблагоустроенных миров… И не проще ли будет сразу строить миры по своему вкусу?
– Вот уж не знаю! – воскликнул Кратов. – Это предмет для дискуссии… Возможно, и проще. Только все ли согласятся на готовенькое?